— Как! Вы даже имени своего не упомянули?
— Этого не нужно, — отвечал я, — отдам его лично и надеюсь таким образом скорее получить место.
Письмо положили перед милордом для подписи. С трудом могли растолковать ему, что нужно делать: старый джентльмен, казалось, еще больше выжил из ума с тех пор, как я видел его в последний раз. Я поблагодарил его, сложил письмо и опустил в карман. Он случайно поднял на меня глаза и внезапно проблеск воспоминания мелькнул в них.
— А, дитя, так вы бежали из французского плена — гм! А как поживает ваш друг? Как его зовут-то?.. А?
— О'Брайен, милорд.
— О'Брайен! — вскричал мой дядя. — Так он вам друг? Стало быть, это вам я обязан шпионством за мной и сплетнями, тщательно распространенными обо мне но Ирландии, сделками с моими слугами и прочими дерзостями?
Я не решился совершенно опровергать истину. Внезапность раскрытия наших интриг смутила меня.
— Я никогда не связываюсь со слугами, сэр, — отвечал я.
— Может быть, — возразил он, — вы поручаете это другим. Я разоблачил все ваши интриги, после того как этот мерзавец уехал в Англию.
— Если вы слово «мерзавец» применяете к капитану О'Брайену, сэр, то я, от его имени, осмелюсь противоречить вам.
— Как вам угодно, сэр, — отвечал мой дядя, — но вы очень обяжете меня, оставив немедленно этот дом и отказавшись от всяких ожиданий как от нынешнего лорда Привиледжа, так и от будущего, исключая вознаграждения, которое вы заслуживаете своим поведением.
Я почувствовал сильное негодование и очень резко отвечал:
— От нынешнего лорда Привиледжа, разумеется, ничего не ожидаю, от будущего тоже; но когда вы умрете, дядюшка, надеюсь, особа, которая наследует титул, сделает все, что может для вашего покорного слуги. Доброго утра, дядюшка!
Глаза дяди сверкнули огнем, когда я закончил эту речь, действительно чересчур дерзкую: впоследствии стало ясно, как это было глупо с моей стороны. Я поспешил выйти из комнаты не столько из боязни, чтоб меня не вытолкали из дому слуги, как из опасения, чтоб не отняли письма к старшему лорду адмиралтейства, но я не забуду злобной морщины, пересекшей лоб дяди, когда я, затворяя дверь, обернулся и взглянул на него. Я вышел без помощи слуг и отправился домой.
— О'Брайен, — сказал я, воротясь, — нечего терять времени; чем скорее ты поедешь в город с этим рекомендательным письмом, тем лучше, потому что дядюшка станет вредить нам сколько сможет.
И я рассказал ему все происшедшее. Мы решили, что письмо понесет О'Брайен, которое сделает для него, как подателя, то же, что сделало бы для меня; а если он получит место, то я не только займу при нем должность лейтенанта, но еще буду иметь удовольствие плавать с другом. На следующее утро О'Брайен отправился в Лондон и, к счастью, на другой день по приезде увиделся с лордом адмиралтейства; этот день был приемный. Лорд принял письмо из рук О'Брайена и пригласил его сесть. Прочитав его, он стал расспрашивать о лорде Привиледже, его здоровье и прочее.
О'Брайен отвечал, что благодаря Богу его сиятельство может прожить еще много лет, потому что никогда не жалуется на болезнь. Если в этом не было правды, то не было и явной лжи. Я, впрочем, не мог не заметить ему, когда по возвращении он стал мне это рассказывать, что, кажется, он не приучил себя следовать правилу, которое сам проповедовал о безвредной и вредной лжи.
— Правда, Питер; я сам об этом думал; но тем не менее это все-таки мое правило. Мы, впрочем, всегда хорошо мыслим, да только поступаем дурно. Дело в том, что я начинаю, считать положительно необходимым употреблять против света его собственное оружие.
Однако, порицая О'Брайена, я в то же время сам был виноват в обмане для получения двух писем от лорда Привиледжа. Следовательно, бранил в нем недостаток, от которого не свободен был сам; кажется, я в этом случае утешился правилом патера Маграта, что можно позволить себе маленькое зло с доброй целью. Однако вернемся к свиданию О'Брайена со старшим лордом адмиралтейства.
В конце разговора лорд сказал:
— Капитан О'Брайен, я всегда готов служить лорду Привиледжу, тем более что его рекомендация обращена на такого достойного офицера, как вы. Дня через два, если вы наведаетесь в адмиралтейство, узнаете наше распоряжение.
О'Брайен тотчас же известил нас об этом письменно, и мы с нетерпением ожидали второго письма. Но вместо письма он явился на третий день сам, схватил меня в объятия, потом подошел к моей сестре, расцеловал ее и начал прыгать и плясать по комнате.
— Что такое, О'Брайен? — спросил я, между тем как Эллен отступила в смущении.
О'Брайен вынул из кармана пергамент.
— Вот, Питер, милый мой Питер, честь и слава тебе! Восьмидесятипушечный корабль «Раттлснейк» — капитан О'Брайен, стоянка в Вест-Индии. Боже мой, мое сердце разрывается от радости!
И он повалился в кресло.
— В своем ли я уме? — продолжал он спустя минуту.
— Эллен, я уверен, думает, что ты с ума сошел, — сказал я, глядя на сестру, которая стояла в углу комнаты, краснея от смущения.
Тут О'Брайен, вспомнив, что несколько переступил порог приличия, тотчас же встал и, приняв свойственный ему истинно учтивый вид, подошел к сестре и взял ее за руку.
— Извините меня, милая мисс Эллен, — сказал он, — я должен просить у вас прощения за мою дерзость; но мое восхищение было так велико, благодарность к вашему брату так пламенна, что сгоряча я позволил себе распространить выражение своих чувств на особу столь милую ему и столь похожую на него наружностью и характером. Сочтите, что на вас пал излишек благодарности к вашему брату, которым переполнено мое сердце, и ради него простите мою нескромность.
Эллен улыбнулась и подала руку О'Брайену, который подвел ее к софе, где мы уселись все трое. Тут О'Брайен принялся рассказывать о случившемся. Он наведался в назначенный день в адмиралтейство. Лорд не мог принять его и отослал к своему секретарю, который вручил ему приказ о назначении его командиром «Раттлснейка», восьмидесятипушечного корабля. Секретарь, разговаривая с ним, очень мило улыбался и рассказал ему под секретом, что он будет отправлен в Вест-Индию, лишь только окончится оснастка корабля. Он спросил О'Брайена, кого желает тот иметь старшим лейтенантом. О'Брайен отвечал, что он желал бы иметь меня. Но так как, по всей вероятности, я не прослужил положенного срока, чтоб занимать эту должность, адмиралтейство назначит кого-нибудь другого, лишь бы только и мне было дано место на его корабле. Секретарь записал желание О'Брайена и попросил его, если он имеет вакансию мичмана, позволить прислать на корабль одного молодого человека. О'Брайен охотно согласился, пожал ему руку ¦ и вышел из адмиралтейства, спеша к нам с приятным известием.
— Теперь, — продолжал О'Брайен, — я уже решил, что делать. Отправлюсь сначала в Плимут и подниму свой флаг, потом попрошу на неделю отпуск и отправлюсь в Ирландию посмотреть, как там идут дела и что поделывает патер Маграт. Так постараемся, Питер, провести этот вечер как можно веселее, потому что хотя мы с тобой и скоро увидимся, однако, может быть, годы пройдут, прежде чем снова удастся посидеть на этой софе втроем, как теперь, — а кто знает, может быть, и никогда не удастся.
Эллен, у которой со времени смерти матушки все еще были расстроены нервы, потупила глаза, и я заметил слезинку, катившуюся по ее щеке при замечании О'Брайена, что, может быть, мы никогда больше не увидимся. Я был счастлив в этот вечер: отец обедал в городе и не мешал нам. Я сидел дома между любимой сестрой с одной стороны и верным другом с другой.
О'Брайен уехал от нас рано на следующее утро. Во время завтрака отцу подали письмо. Оно было от дяди, холодно извещавшего, что лорд Привиледж внезапно умер этой ночью, что похороны будут в понедельник и что тотчас же после того завещание будет вскрыто. Отец молча передал письмо мне и начал
