сопровождении матросов. Прибыв к месту, я встретил ординарца, ведшего лошадь генерала О'Брайена, только что вернувшегося домой. Я обратился к сержанту, стоящему у дверей с просьбой доложить генералу, что я внизу. Воротясь, он попросил меня следовать за собой. Меня привели в большую комнату, где я нашел его в обществе нескольких офицеров. Он снова горячо поздоровался со мной и представил меня обществу как того самого офицера, который позволил дамам, попавшим в плен, вернуться на берег.
— В таком случае должен поблагодарить вас за жену, — сказал один офицер, подавая мне руку.
Вслед за тем ко мне подошел другой и выразил мне признательность по тому же поводу. Завязался разговор, и я рассказал обо всем со всеми подробностями. Упомянул о том, что сегодня утром видел корабль наш весь расснащенный, однако он обогнул мыс и теперь в безопасности.
— Ваш бриг, должно отдать справедливость, очень беспокоил нас. Мой однофамилец лучше меня умеет держать наши батареи настороже, — сказал генерал О'Брайен. — Не думаю, чтоб на острове был хоть один пятилетний негр, который не знал бы вашего корабля.
Мы заговорили о нападении на корсара, которое было отражено.
— А, — сказал один адъютант, — вы много побили на нем народа. Он ушел отсюда месяца четыре назад. Капитан Карно поклялся сразиться с вами при первом случае.
— Он сдержал свое слово, — ответил я и рассказал им о битве с тремя корсарами и взятии одного из них. Это очень удивило их и, полагаю, огорчило.
— Ну, друг мой, — сказал генерал О'Брайен, — вы будете жить у меня, пока останетесь на острове, и если в чем нуждаетесь, дайте мне знать.
— Боюсь, что я нуждаюсь в хирурге, — ответил я, — у меня так болит бок, что я едва дышу.
— Так вы ранены! — вскричал генерал О'Брайен встревоженно.
— Не опасно, полагаю; но чувствую сильную боль, — отвечал я.
— Покажите, — сказал один офицер. — Я хирург, положитесь на меня. Снимите мундир.
Я с трудом исполнил это требование.
— У вас переломлены два ребра, — продолжал он, щупая мой бок, — и очень значительный ушиб. Вы должны лежать в постели или на софе несколько дней. Через четверть часа я вернусь наложить повязку, а через десять дней вылечу в награду за то, что вы отдали мою дочь, взятую в плен на «Викторине» вместе с прочими дамами.
Офицеры между тем распрощались и оставили меня одного с генералом О'Брайеном.
— Я вам говорю раз и навсегда, — сказал он. — Помните: мой кошелек и все, что мне принадлежит, в вашем распоряжении. Если вы не примете и этого, я подумаю, что вы нас не любите. Это ведь не в первый раз, Питер; тогда вы расплатились со мной честным образом, хотя, впрочем, я в это дело вовсе не вмешивался. Селеста сама распорядилась, — прибавил он улыбаясь. — Я, разумеется, не мог вообразить, что это вы, одетый в женское платье, так бесстыдно танцуете по всей Франции на ходулях. Но вы должны рассказать мне обо всех ваших приключениях по порядку. Селесте не терпится увидеть вас. К ней пойдете или подождете, пока позаботится о вас хирург?
— Пойду, если позволите, генерал. Но прежде, могу ли я попросить, чтоб позаботились о моих матросах: они не ели со вчерашнего дня, все в ушибах и вдобавок все утро работали. Да еще попрошу вас послать тележку за теми, которые так изуродованы, что не могли идти с нами, и лежат на берегу.
— Мне следовало об этом раньше подумать, — ответил он, — но, кстати, я заодно велю похоронить несчастных, оставшихся на берегу. Пойдемте теперь к Селесте.
ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ
Я вошел вслед за генералом в изящно убранную комнату, в которой нашел Селесту, ожидающую меня. Она бросилась навстречу. С каким наслаждением я взял ее за руку и взглянул в ее очаровательное личико! Мы не могли выговорить ни слова. С минуту я держал ее руку в своей, не в силах отвести от нее глаз; генерал же, стоя около нас, с улыбкой переводил взгляд с нее на меня и обратно. Наконец он отошел к окну; я поднес ее руку к губам.
— Мне кажется, это сон, — проговорила Селеста.
Я не мог отвечать и только смотрел на нее. Какой прекрасной стала она, как выросла! Выражение ее безукоризненного лица было так полно ума и чувства. Глаза, наполнившиеся слезами, так кротко, так ласково' блестели, что я готов был упасть перед ней на колени.
— Пойдемте, друг мой, — сказал генерал О'Брайен, — вы видели Селесту, теперь хирургу надо видеть вас.
— Хирургу! — вскричала испуганная Селеста.
— Да, моя милая; но ничего страшного: пара ребер переломлена.
Я вышел вслед за генералом О'Брайеном из комнаты, но в дверях обернулся, чтобы взглянуть на Селесту. Она отошла к софе и закрыла глаза платком.
Хирург дожидался нас; он перевязал бок, приложил к нему какую-то прохладительную примочку, и я тотчас же почувствовал большое облегчение.
— Я должен уйти, — сказал генерал О'Брайен, — вам надобно полежать часа два, а потом, если я не возвращусь, то вам известен путь к Селесте.
Я лег, чтоб исполнить его желание, но лишь только заслышал топот лошади, встал и отправился в гардеробную. Тут была Селеста; она поспешила осведомиться о моей ране. Я отвечал, что она не опасна и что пришел именно для того, чтобы доказать это. Мы сели на софу.
— Я так несчастлив, Селеста, — сказал я, — что никогда не удается мне явиться перед вами в приличном виде. Когда вы видели меня в первый раз, я был ранен; во второй — одет женщиной; в последний раз — вымаран грязью и порохом, теперь опять возвращаюсь к вам раненный и в повязках. Не знаю, удастся ли когда предстать перед вами джентльменом.
— Не платье — лицо джентльмена, Питер. Я так счастлива видеть вас, что не обращаю внимания на платье. Но я еще не поблагодарила вас за любезность, оказанную мне при последней нашей встрече; папенька никогда этого не забудет.
— И я еще не поблагодарил вас, Селеста, за кошелек, который вы бросили мне в шляпу, когда встретили меня при попытке бежать из Франции. Я никогда не забывал вас, а с тех пор, как мы виделись в последний раз, вы ни на минуту не выходили у меня из головы. Представить себе не можете, как я благодарен урагану за то, что он выбросил меня к вашим ногам. Крейсируя с кораблем, я часто осматривал город в подзорную трубу, представляя, что в доме, который попадал мне на глаза, обитаете вы, я чувствовал себя счастливым, когда мы близко подходили к берегу, потому что это приближало меня к вам.
— И я тоже, Питер, часто следила за вашим кораблем, радовалась, когда он подходил ближе и боялась его батарей. Какая жалость, что вы и батюшка не служите вместе: мы были бы так счастливы.
Мы разговаривали так около двух часов, показавшихся нам десятью минутами. Я чувствовал себя влюбленным, но не думаю, чтоб Селеста подозревала, что и она влюблена; впрочем, пусть читатель сам судит об этом по тому маленькому разговору, который я выше передал.
На следующее утро я вышел посмотреть, не увижу ли корабля, и, к величайшему удовольствию, заметил его, шедшего к берегу милях в шести от входа в гавань. На нем были теперь очень порядочные мачты с брам-стеньгами вместо тожелей. Углубившись на три мили в гавань, он спустил единственный оставшийся у него бот, который направился к берегу, распустив парламентерский флаг на носу. Я поспешил в свою комнату и написал О'Брайену подробный отчет о случившемся, намереваясь отослать его с ботом; в нем, между прочим, я просил прислать мои вещи, потому что я не имел с собой ничего, кроме того, что было на мне. Как только я закончил его, вошел генерал О'Брайен.
— Друг мой, — сказал он, — я только что принял парламентера, присланного капитаном О'Брайеном; он хочет знать о судьбе экипажа своих ботов и просит позволения доставить оставшимся в живых их платье и имущество.
— Я как раз описал ему эту историю и между прочим прошу его именно о том, о чем он просит вас, — ответил я и подал ему письмо, которое он, прочитав, возвратил мне.
— Но, друг мой, — сказал он, — вы очень превратного мнения о нас, французах, если думаете, что мы намерены удерживать вас в плену. Во-первых, то, что вы освободили стольких французских подданных, когда овладели «Викториной», дает вам право на такое же снисхождение; во-вторых, вы не были взяты в
