клыком и разбил бочонок с вином. Необходимо как можно скорее разгрузить фургон и осмотреть другие бочонки.
Около трупов слонов остались Сваневельд, Бремен и подошедшие кафры, а путешественники пошли вместе с готтентотами, чтобы следить за разгрузкой фургона.
Придя в лагерь, они увидали, что фургон и не начинали разгружать, а все бывшие в лагере готтентоты уже успели напиться вином из разбитого бочонка.
— Они прислали сказать тогда, когда уж напились, — заметил майор. — Хороши бы мы были во враждебной стране с ними и без кафрского отряда.
— Да, — подтвердил Александр, опрокидывая на землю ведро с вином, налитым из разбитого бочонка, к великому огорчению готтентотов, которые не были еще пьяны до бесчувствия.
Так как кафры были заняты около убитых слонов, а готтентоты почти все лежали пьяные, разгрузку фургона пришлось отложить до утра. Тем более, что быки и лошади разбежались от слонов в разные стороны, так что понадобилось бы немало времени, чтобы собрать их. Чтобы провести время, наши путешественники взяли ружья и пошли в лес, где лежали убитые слоны. Пройдя три трупа, над которыми работали кафры, наши друзья нашли громадную убитую самку, около которой стоял детеныш и печально ревел, подняв хобот. На деревьях, вокруг убитых животных, сидело множество ястребов, дожидающихся кусков мяса, оставленных охотниками, так как сами они не могли пробить толстую шкуру своими клювами. Слоненок доверчиво подошел к путешественникам и даже пытался притянуть их хоботом к убитой матери. Когда путешественники пошли к лагерю, он последовал за ними.
Конечно, он прожил только несколько дней, так как ему нечем было питаться.
Вечером Бремен и Сваневельд вернулись с клыками слона-вожака, которые были громадны. Другие кафры с начальником принесли клыки, кости, зубы и мясо других слонов. Узнав, что быки и лошади разбежались, а готтентоты не в состоянии их собрать, кафры оставили принесенную добычу и отправились на поиски. Еще засветло весь скот был приведен в лагерь. Затем запылали огни, и кафры принялись за мясо слонов.
Путешественники решили не спать ночь, так как на пьяных готтентотов нельзя было рассчитывать в случае опасности, а кафры были заняты. Они сидели у костра и разговаривали о событиях минувшего дня. Во время их разговора Бигум, сидевшая около своего господина, начала вдруг проявлять признаки беспокойства. С очевидным страхом она ходила вокруг майора.
— Что это значит? Что случилось с моей принцессой? — сказал майор. — Чего она так боится?
— Может быть, опять подобрались слоны к лагерю? Не разбудить ли Бремена и Сваневельда?
Бигум прижималась все ближе и ближе, зубы ее стучали, и вся она тряслась от страха. Омра, сидевший здесь же, смотрел очень серьезно на обезьяну; затем он дотронулся до плеча Александра, чтобы привлечь его внимание, и изобразил на лице страх обезьяны, потом встал на четвереньки и заревел, подражая хищному животному.
— Понимаю! — вскричал майор, хватаясь за винтовку. — Мальчик хочет сказать, что обезьяна испугалась льва.
— Лев? — сказал майор, обращаясь к мальчику.
Но тот не понял его, а взял клочок бумаги и в одну секунду нарисовал на нем карандашом льва.
— Молодец, мальчуган! Будите всех и беритесь за ружья, — сказал майор, вскакивая. — Обезьяна чует, что он недалеко. — Майор отогнал Бигум, которая тотчас же забралась в фургон и спряталась там.
Едва успели разбудить двоих готтентотов, как раздался страшный, оглушительный рев, подобный грому, и перекатился эхом с одного утеса на другой.
Только тот, кому приходилось иметь дело с царем пустыни на его родине, может понять, какое поражающее впечатление производит его страшный рев. Рев льва в зверинце не дает и слабого представления о реве льва на свободе. При ночной темноте вы не можете определить, откуда несутся потрясающие душу звуки. Это происходит еще и оттого, что лев во время рева опускает морду совсем к земле, и кажется, что слышишь что-то вроде подземного гула при землетрясении. Александр слышал этот рев в первый раз, и ему казалось, что он слышит громовое предостережение от ужасного бедствия.
Кафры проснулись и вскочили. Все они, Бремен, Сваневельд и наши друзья, сразу разрядили свои винтовки по всем направлениям, чтобы прогнать нежданного и нежеланного гостя.
Повторенный залп, очевидно, достиг цели, и через полчаса все было снова тихо и спокойно.
— Однако! — произнес Александр. — В первый раз привелось мне слышать рев льва в диком состоянии и, признаюсь, никогда в жизни не забуду его.
— Мне доводилось слышать его и раньше, — сказал майор, — но должен сказать, что никогда львиный рев не производил на меня такого впечатления, как в этот раз, при ночной тишине и темноте и при громовых раскатах эха. Но вы, Суинтон, вероятно, слыхали и видали львов, когда путешествовали в стране Намана?
— Слыхал, но нечасто. Лев иногда бывает поблизости и не дает о себе знать. Да я и не думал встретить его здесь, потому что страна очень населенная. Вот если нам придется возвращаться с той стороны гор, то мы не будем иметь недостатка в этом зрелище. Где водятся антилопы, дикие лошади, зебры и жирафы, там непременно водятся и львы, так как они питаются всеми этими животными.
— Ведь вы, вообще, много наблюдали жизнь животных, Суинтон. Может быть, вам удалось также заметить кое-какие особенности из жизни льва? Рассказали бы вы нам что-нибудь о нем.
— С удовольствием расскажу то, что мне удалось отметить при моих наблюдениях. Прежде всего скажу, что лев никогда не нападает зря на человека. Я знаю удивительный пример чуткости и благородства этого хищника. Однажды один из жителей миссионерской станции возвращался от своих друзей и пошел окружным путем, надеясь найти у озера антилопу и убить ее. Солнце было уже довольно высоко, шел он долго, дичи никакой не видал, потому решил отдохнуть на небольшом пологом пригорке под кустами. Отложивши ружье в сторону и напившись холодной воды, он прилег, закурил трубку и незаметно заснул. Вскоре он проснулся, потому что поднявшееся еще выше солнце сильно припекало его разутые ноги. Открыв глаза, он увидал в нескольких шагах от себя льва, который осторожно сползал вниз, не сводя глаз с его лица. Несколько минут путник оставался, как прикованный на месте, не смея шевельнуться, думая, что сейчас очутится в пасти чудовища. Наконец, собравшись с духом, он посмотрел в ту сторону, где лежало его ружье, и осторожно протянул руку. В ту же минуту лев поднял голову и угрожающе зарычал. Путник поспешно отдернул руку назад, и лев, по-видимому, удовлетворившись этим, снова положил морду на передние лапы и смотрел ему в лицо. Через некоторое время человек сделал вторую попытку взять ружье, и снова был остановлен рычаньем льва. Так повторилось еще раза два все с тем же результатом.
— Неужели же лев догадывался, зачем нужно было ружье человеку?
— Очевидно, так как упорно не позволял ему дотронуться до него. Вероятно, в него уже кто-нибудь стрелял. Но вы замечаете, что он не хотел причинить вреда человеку. Он как будто говорил: «Ты в моей власти, не можешь уйти от меня и не смеешь взять ружье, иначе я растерзаю тебя на куски».
— Это любопытно. Чем же кончилось?
— Солнце пекло так сильно, что несчастный человек изнемогал от жары и жажды. Его голые ноги жгло как огнем, и он осмеливался только перекладывать их с места на место. Прошел день, потом ночь, лев не двигался с места. Солнце поднялось и снова начало печь ноги несчастного путешественника. В полдень лев встал и пошел к озеру, которое было в нескольких шагах от места, где лежал человек. Он шел и оглядывался, не двигается ли его жертва. Несчастный сделал еще попытку встать и взять ружье, но лев вернулся с яростным ревом.
— Как странно!
— Наконец, хищник напился и, вернувшись, снова лег на прежнее место. На следующий день он встал, пошел опять к воде и, оглянувшись кругом, исчез в кустах. Тут только осмелился путешественник схватить ружье и сползти с ним к воде. Обмыв свои ноги, он заметил, что пятки были совершенно сожжены, и кожа висела на них клочьями. Еще несколько минут сидел он, думая, что лев вернется. Привязав ружье за спину, несчастный путник пополз на руках и коленях и вряд ли дополз бы живым до дому, если бы случайно не встретил охотника, который помог ему. Но пятки его так и не поправились, так что он остался хромым на всю жизнь.
— Всего замечательней в этой истории то, что лев, просидев на одном месте шестьдесят часов, все-таки не съел человека. Как бы он ни был благоразумен, но есть-то все-таки захотел бы в конце концов.
