— Месть, — он приглушил голос, словно боялся быть подслушанным. — Справедливость. — Принц Доран распухшими больными руками вложил в ее ладонь ониксового дракона и прошептал:
— Пламя и кровь.
Алейна
Она повернула железное кольцо и пихнула дверь, открыв всего щелку.
— Сладкий Робин? — позвала она. — Можно войти?
— Осторожно, м’леди, — предупредила старая Гретчель, выкручивая ей руку. — Его милость бросил в мейстера ночным горшком.
— Значит теперь ему нечем бросаться в меня. Разве у тебя нет работы? И у тебя, Мадди… все окна закрыты и заперты? Мебель вся зачехлена?
— Вся, м’леди, — ответила Мадди.
— Лучше будет еще раз проверить, — Алейна прошмыгнула в темную спальню. — Это всего лишь я, Сладкий Робин.
Кто-то в темноте шмыгнул носом.
— Ты одна?
— Да, милорд.
— Тогда подойди. Но только ты.
Алейна плотно захлопнула дверь. Она была из сплошного дуба, четырех дюймов толщиной. Мадди и Гретчель при желании могли подслушать, но все равно ничего бы не услышали. Это кстати. Гретчель еще могла держать язык за зубами, а вот Мадди бесстыдно болтала налево и направо.
— Тебя послал мейстер Колемон? — спросил мальчик.
— Нет, — солгала она. — Я услышала, что мой Сладкий Робин прихворнул. — После этого происшествия с горшком, мейстер побежал за сиром Лотором, а Брюн в свою очередь пришел к ней.
— Если м’леди сумеет уговорить его вылезти из постели, — заявил рыцарь. — То мне не придется вытаскивать силой.
«Мы не можем этого допустить», — сказала она себе. Когда с Робертом обращались грубо, у него тут же начинались судороги.
— Милорд, вы голодны? — Спросила она юного лорда. — Мне отправить Мадди вниз за ягодами со сливками или подогреть хлеба с маслом? — Она вспомнила, что хлеб греть уже поздно. Кухни уже были закрыты и печи остыли.
— Я не хочу есть. — Ответил мальчик тонким, капризным голосом. — Я хочу остаться сегодня в постели. Если хочешь, можешь мне почитать.
— Слишком темно для чтения. — Массивные шторы были плотно задернуты, превращая день в ночь. — Разве мой Робин забыл, какой сегодня день?
— Нет, — ответил он. — Но я не хочу. Я хочу остаться в кровати. Ты можешь почитать мне про Крылатого Рыцаря.
Крылатым Рыцарем звали сира Артиса Аррена. В легендах говорилось, что он изгнал из Долины Первых Людей и поднялся на вершину Копья Гиганта на огромном соколе, чтобы сразиться с Королем Грифонов. Существовало около сотни историй про его похождения. Маленький Роберт знал их все наизусть, но все равно любил слушать, когда их читают.
— Сладкий мой, мы должны идти. — уговаривала она мальчика. — Но я обещаю, что прочту тебе две истории про Крылатого Рыцаря, когда мы доберемся до Лунных Ворот.
— Три. — Немедленно ответил он. Не имело значения, о чем бы ни шла речь, Роберт всегда требовал больше.
— Хорошо, три, — согласилась она. — Можно, я впущу немного солнца?
— Нет. От света у меня болят глазки. Иди сюда, на кроватку, Алейн.
Она все равно подошла к окну, обойдя осколки ночного горшка. Ориентировалась она скорее на запах. — Я не стану открывать широко. Только чтобы видеть лицо моего Сладкого Робина.
Он шмыгнул носом.
— Ну, раз ты хочешь.
Шторы были из дорогого синего бархата. Она отдернула одну из них всего на длину мизинца и закрепила. В потоке бледного утреннего света заплясали пылинки. Небольшие оконные панели в виде кристаллов алмаза были покрыты инеем. Алейна чуть протерла одну ладонью, чтобы увидеть краешек кристально чистого голубого неба и белое сияние горной вершины. Гнездо было заковано в ледяную мантию, а Копье Гиганта над ним было наполовину покрыто снежной шапкой.
Когда она обернулась, она увидела, что Роберт Аррен, выглянув из-за подушек, смотрит в ее сторону. — «Лорд Гнезда и Хранитель Долины». — Шерстяное одеяло укрывало его до груди. Сверху он был обнажен. Он был болезненным мальчиком с длинными, как у какой-нибудь девочки волосами. У Роберта были тоненькие ручки и ножки, мягкая впалая грудь, маленький животик, и красные глаза, которые постоянно слезились. — «От него помощи не жди, но он не виноват, что он такой. Он родился маленьким и хилым». — Вы выглядите сегодня сильным, милорд. — Ему нравилось, когда ему говорили про его силу. — Может быть Мадди и Гретчель нагреть для тебя воды для ванны? Мадди потрет тебе спинку и вымоет волосы, чтобы ты был чистым и красивым перед путешествием. Правда, здорово?
— Нет. Ненавижу Мадди. У нее ячмень на глазу, и она больно скребет. Моя мамочка никогда не терла меня так больно.
— Я скажу Мадди, чтобы она не терла Сладкому Робину слишком сильно. Освежившись, ты почувствуешь себя лучше.
— Не хочу ванну! Я же сказал тебе! У меня невыносимо болит голова.
— Хочешь, я приложу теплую тряпку на лоб? Или принести сонного вина? Всего капельку. Мийя Стоун ждет нас в Небесном замке, и обидится, если ты заснешь до того, как она с тобой повидается. Ты же знаешь, как она тебя обожает.
— Я ее не люблю. Она простая погонщица мулов. — Роберт шмыгнул носом. — Вчера вечером Мейстер Колемон положил что-то противное в мое сладкое молоко. Я почувствовал. Я говорил ему, что хочу сладкого молока, а он не дал мне ничего. Даже когда я приказал! Я лорд, он должен мне повиноваться. Но никто не делает то, что я хочу.
— Я с ним поговорю. — Пообещала Алейна. — Но только, если ты выберешься из постели. Снаружи очень красиво, Сладкий Робин. Светит яркое солнышко — хороший денек, чтобы спуститься с горы. Внизу нас ждет с мулами Мийя…
Он скривил губы.
— Ненавижу этих вонючих мулов. Однажды один из них хотел меня укусить! Скажи Мийе, что я остаюсь. — Судя по голосу, он был готов расплакаться. — Никто не сможет причинить мне вреда, пока я здесь. Гнездо непреступно.
— Кто хочет обидеть моего Сладкого Робина? Ваши лорды с рыцарями тебя так обожают, а простой народ славит твое имя. — «Он напуган», — решила она. — «И ясно почему». — С тех пор, как погибла его мать, мальчик не смел даже приблизиться к балкону, а дорога из Гнезда к Лунным Вратам способна напугать кого угодно. Когда Алейна взбиралась сюда впервые с леди Лизой и лордом Петиром, у нее чуть не выпрыгнуло сердце, а все дружно соглашаются, что спуск выглядит гораздо страшнее, поскольку все время приходится смотреть вниз. Мийя могла рассказать про великих лордов и храбрых рыцарей, становившихся на горе белее мела, и мочившихся в подштанники от страха. — «И никто из них не страдает припадками».
