– О, она прекраснее всего в мире, – горячо воскликнул рыцарь, – и, если бы она могла опровергнуть возводимые на нее обвинения, Альфонсо Феррарский не мог бы устоять перед ней, точно так же, как и ни один из смертных.
– Ну, этого я не знаю! – резко заметил Бруно. – Вероятно, вам мало известны обязанности духовника, – продолжал он. – Как вы можете рассчитывать, что я выдам вам чужую тайну. Как же вы сами доверились мне в таком случае?
– Ваше уклонение от ответа служит ответом, – с грустью проговорил Альфонсо. – Если бы вы могли сказать только хорошее, то не считали бы, что нарушаете обязанности духовника.
– Я ничего не утверждаю и ничего не отрицаю, – возразил монах. – В чем же вы обвиняете донну Лукрецию?
– Не я, святой отец, а вся Италия, – ответил Альфонсо, не решаясь высказать свое подозрение. Говорят, что она имеет счастливых поклонников, пользующихся ее любовью.
– Она никого не любит и никогда не любила! – резко проговорил Бруно. – Что касается счастливых поклонников, то это – тоже ложь! Всякий знает, что эта женщина обладает какой-то демонической силой, от которой погибает каждый, кто только вздумает приблизиться к ней.
– Эта сила исчезла бы, если бы донна Лукреция вышла замуж за наследника Орсини?
– Этот брак приковал бы ее к Риму! – мрачно ответил монах.
Альфонсо пришла в голову мысль, что Бруно умышленно поддерживает в нем подозрение, из боязни, чтобы мнение принца Феррарского о Лукреции не изменилось в ее пользу, и чтобы он не перестал сопротивляться желанию своего отца.
– Между тем, папа в предложении, сделанном герцогу Феррарскому, совершенно откровенно высказал, что был бы очень доволен, если бы его дочь навсегда покинула Рим! – заметил Альфонсо.
– О, если бы Небо могло спуститься на землю, оно покрыло бы много грехов! – воскликнул монах, – Орсини избежал большой опасности, хотя донна Лукреция не выказала ему ни малейшего расположения и согласилась бы на предполагаемый брак лишь по принуждению.
– Он спасся благодаря вам, отец Бруно, – заметил Альфонсо. – Ведь вы – несомненно, тот самый доминиканец, который показал нам пещеру, где находился арестованный Паоло Орсини.
Монах на минуту смутился, но, увидев по глазам рыцаря, что ему известна истина, не стал отрицать свое участие.
– Я был бы удовлетворен, если бы вы сказали мне, отец Бруно, злоумышлял ли Цезарь против своего будущего зятя, когда увидел, что обстоятельства так складываются, что им необходимо породниться, – проговорил Альфонсо с сильно бьющимся сердцем.
– Я ничего не могу ответить вам на это!
– Если я даже скажу вам, что именно Цезарь посылал к вам убийцу, чтобы сегодня вечером лишить вас жизни! – воскликнул Альфонсо, забывая обычную осторожность.
Если вы все это знаете, то можно поздравить вашего Принца: он выбрал для своей цели весьма подходящее лицо! – заметил монах с видимым испугом. – Но, как бы там ни было, я не могу дать вам ответа. Весь свет судит людей по их поступкам, а Бог и церковь считаются с их побуждениями.
– Разрешите мне, по крайней мере, мое теологическое сомнение...
– Не искушайте меня больше! Уходите!
– Ведь я склоняю вас не к греху, а, наоборот, к доброму делу, – заметил рыцарь, – может быть, вы в состоянии будете вырвать заблудшую душу из пасти дьявола.
– Если дьявол является в образе ангела, кто может устоять против него? – проговорил отец Бруно с отчаянием в голосе. – Вот вы считаете меня оракулом, а послушайте, что я вам скажу: я не знаю, что я делаю, кто меня воодушевляет: Бог или нечистая сила. Может быть, пользуясь именем церкви, я веду людей к гибели и вместо блаженства сею семена раздора? Я не знаю, реформатор ли я, или просто разрушитель? Я не знаю, что меня ждет: награда или смерть за мою проповедь, которую я скажу завтра.
– Вы, значит, не хотите помочь мне очистить от дурной славы имя вашей прекрасной духовной дочери?
– В чем обвиняете вы ее? – повторил свой вопрос монах, смотря на рыцаря пронизывающим насквозь взглядом. – Вы хотите, чтобы я уверил вас, что эта женщина – более прекрасная, чем все красавицы, взятые вместе, – живя в такое развратное время и при таком распущенном дворе, отличается более строгим нравом, чем все другие?
– Я буду доволен, если вы скажете мне, что донна Лукреция не хуже других женщин! – горячо ответил рыцарь.
– Если вы укажете мне границы женского легкомыслия, тогда я, пожалуй, в состоянии буду сказать вам, перешагнула ли Лукреция эти границы, или нет.
– Что может быть ужаснее этих строк, написанных относительно ее: «Лукреция по имени, в действительности Таис, Александра дочь, супруга, невестка»?
– Вы видели ее и все-таки верите этим словам? – с негодованием спросил монах.
– Я видел ее и потому еще больше верю им!
– Ну, верьте, и будьте довольны! – воскликнул Бруно, и его обыкновенно спокойное лицо выразило такую муку, такое сильное волнение, что Альфонсо стало страшно за него.
Последняя фраза монаха поразила рыцаря, как молнии. Самые страшные подозрения по поводу Лукреции, ее духовник подтверждал своей последней фразой. Монах заметил бледность рыцаря и холодно отвернулся от него.
– Вы спасли мою жизнь, а я дал вам право получить крупное вознаграждение за полученные сведения
