— Тем лучше, если так!
Он говорил по-русски чисто, но я понял, что он иностранец. Не из-за акцента, у него не было никакого акцента, а из-за старательности, с которой он произносил каждое слово, заметно отделяя их друг от друга. У него не было немецкого языка, «слитности речи», свойственной людям, говорящим на родном языке. Но наш язык он знал хорошо.
— Кто вы такой? —спросил я.
— А разве я не похож на местного жителя?
— Не похожи. Вы одеты необычно для здешних мест и говорите по-русски как иностранец. И странно себя ведете. Я не понимаю, чего ради вы меня обняли.
— Ты прав,—сказал он.—Мое появление и образ действий должны показаться странными.
— Я не заметил, как вы подошли.
— Я не подходил,—сказал он.
— Это еще более странно. Если вы были здесь, то почему я вас не видел?
— Я не совсем точно выразился. Я был здесь и не здесь. Для тебя я здесь только несколько минут.
— Ничего не понимаю, — сказал я.
Думал ли я в тот момент, что передо мной сумасшедший? Точно помню, не думал. У безумных не бывает таких ясных и умных глаз. Весь его облик внушал доверие и, одновременно, был загадочным. Одежда, иностранный выговор, странные фразы—все было непонятным. У меня мелькнула мысль, что он немецкий шпион, это я помню.
— Раньше ты не мог меня видеть, — пояснил он. — Для тебя я появился здесь как бы из ничего.
— Жаль, что я пропустил этот момент, — сказал я (сам теперь удивляюсь тогдашнему моему спокойствию). —Я смотрел в другую сторону.
— Я начинаю думать,—сказал он,—что мне очень повезло. Ты понимаешь, кто я такой?
— Я же вас спрашивал, кто вы. Значит, не понимаю. Если бы не ваш внешний вид, я мог бы сказать, что вы выходец с того света.
Он не понял смысла моей фразы. Вернее, понял совсем иначе, чем следовало. Об этом свидетельствовал его ответ.
— Поразительно!—сказал он.—Разве у вас были уже посланцы другого мира?
Сейчас, в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, любой юноша моих лет сразу бы понял смысл его слов. Но я тогда все еще ничего не понимал. Почему-то я решил, что он шутит.
— Нет, — ответил я, — не были. Но когда-нибудь они должны появиться. Я читал об этом… у Беляева.
Я не помнил, было ли у Беляева хоть одно произведение на тему об обитателях других миров, но мне казалось, что у него такое произведение должно быть.
— Беляев — это ученый? — спросил он.
— Нет, писатель.
— Ты спокойный и выдержанный юноша, — сказал он. — И это очень хорошо. Но если я человек с другой планеты, то разве тебя не удивляет, что я говорю на твоем языке?
— А кто вам сказал, что это меня не удивляет? Наверное, вы у нас не в первый раз.
По этой фразе можно подумать, что я наконец понял, кто он такой. Но это было не так, я по-прежнему ничего не понимал и вел шутливый разговор, ожидая, когда он сам начнет говорить серьезно.
— Да, — ответил он. — Я второй. Двадцать восемь лет назад к вам приходил первый.
— Почему же мы ничего об этом не знаем?
— По двум причинам. Он ни с кем у вас не встретился, потому что попал сюда ночью и пробыл всего несколько минут. А вторая причина в том, что вы могли узнать об этом через двадцать восемь лет.
Только потом, уже в воспоминаниях, я обратил внимание на грамматическую странность этой его фразы. Тогда я удивился только ее прямому смыслу.
— Двадцать восемь и еще двадцать восемь,—сказал я.—Трудно понять, что вы хотите сказать этим.
— Трудно потому, что ты меня вообще не понимаешь. Двадцать восемь лет для нас — это те же двадцать восемь лет для вас, но только не назад, а вперед.
Только тут я начал понимать, что он и не думает шутить со мной, а говорит вполне серьезно. И мое странное спокойствие сменилось волнением. Я хорошо помнил уроки математики в школе и основные понятия о теории относительности, о которых, сверх программы, рассказывал нам учитель. Как-то внезапно до моего сознания дошло… и я понял все необычное значение этой встречи на пляже. Понял потому, что поверил…
— Объясните! — попросил я, заметив, что мой голос невольно дрогнул.
Видимо, и он заметил это, потому что МЯГКИМ ДВИЖЕНИЕМ ПОЛОЖИЛ СВОЮ РУКУ НА МОЮ И СЛЕГКА СЖАЛ ЕЕ, КАК БЫ УСПОКАИВАЯ МЕНЯ.
— Не волнуйся,—сказал он.—Все это естественно, хотя и необычно для тебя. Мы живем в параллельных мирах, но наше время течет, относительно вашего, в обратную сторону.
Прикосновение его руки действительно успокоило меня. Может быть, потому, что я все же не до конца осознал происходившее. Я спросил первое, что пришло мне в голову:
— Значит, вы родились не в прошлом, а в будущем?
— Для тебя—да! Так же, как и ты для меня родился тоже в будущем.
— Или, иными словами, еще не родился.
— Для моего восприятия именно так. Тут у меня появилась нелепая мысль, которая показалась мне глубокой.
— Значит, — сказал я, — находясь здесь, у нас, вы молодеете с каждой минутой. И можете вернуться в ваш мир ребенком.
— Странная идея!—сказал он.—Время едино, это абстрактное понятие. Я нахожусь здесь и продолжаю жить точно так же, как прежде, если не считать, что я на другой планете. И с каждой минутой не молодею, как ты сказал, а старею.
— Но, вернувшись в ваш мир, вы попадете в прошлое?
— Да!
— Я не знаю, сколько вам лет,—сказал я с непонятным ожесточением,—но, пробыв у нас столько же и вернувшись, вы сможете присутствовать при собственном рождении.
Мне казалось, что мои рассуждения глубоки и безупречно логичны.
— У тебя что-то путается в голове по этому вопросу,—сказал он.—Но это неудивительно. Когда первые ваши люди приходили к нам, у нас возникла такая же путаница.
— Наши люди приходили к вам? Когда это было?
— В вашем мире это не было, а будет. Через триста лет.
Я опять начал волноваться. Все, что он говорил, было так странно, что у меня стали путаться мысли.
Он понял и это.
— Наш разговор нельзя вести бессистемно, — сказал он.—Ты все поймешь, но не сразу. Давай говорить по порядку. Ты согласен?
Я молча кивнул.
— Мы очень надеялись,—продолжал он,—что я попаду к вам днем и встречу не одного человека, а многих. И что среди них окажется человек, близкий к науке…
— Вы можете… — перебил я его и осекся. Я вспомнил, в какое время он к нам попал.—Вы могли бы поехать в большой город, но сейчас это невозможно.
— Почему?
— У нас идет война.
— Война, — повторил он. — Мы допускали нечто подобное. Видимо, мы не все поняли и сильно ошиблись в сроках. (Я не обратил внимания на эту странную фразу, только впоследствии поняв ее смысл.) Когда первые ваши люди приходили к нам, войн у вас уже не было. Не будет,—поправился он.—Ну, что ж! Раз так случилось, это вторая причина, что придется воспользоваться тобою. А первая заключается в том, что я все равно не смог бы никуда ехать.
