занавесочка. На застеленном свежими газетами столе посреди комнаты покоился длинный рогожный свёрток. Прикинув его габариты, Укусинда нахмурилась:
– Надеюсь, ты не спятил окончательно и не замочил кого-нибудь, Смочехвост? Предупреждаю – скупкой трупов я не занимаюсь; это всё же немножко слишком.
Адресовав Укусинде ещё одну сумасшедшую улыбку, Смочехвост забегал вокруг стола, разматывая тряпки.
– Вот!!! – радостно пискнул он наконец, сияющими глазами глядя на ведьму.
– Гм… И что же это такое?! – Укусинда, скептически заломив бровь, осматривала товар.
Смущённо улыбаясь, хозяин пожал плечами:
– Вчерашняя гроза вынесла это в канал. Мне повезло – я вышел на промысел ещё затемно, сразу же, как закончился ливень. У нас здесь так, госпожа: хочешь жить – умей вертеться. А это… Оно плавало на поверхности. Хорошо, что я успел!
– Скажи-ка мне вот что, друг любезный: оно живое или нет?
– Живое, я думаю, – неуверенно улыбнулся Смочехвост. – Вон, глаза-то лупают. Оно, конечно, малость заплесневело по краям, но в целом очень даже ничего!
Укусинда на миг задумалась.
– Похоже, это и вправду может меня заинтересовать. Гм… Сколько ты хочешь за него?
Смочехвост назвал цену. Укусинда поморщилась:
– А не слишком ли?
Улыбка Смочехвоста, не изменившись ни на йоту, стала вдруг выглядеть просительно и жалко.
– Ладно, – смилостивилась ведьма. – Так и быть. Пошли, поможешь мне взгромоздить эту тушку на помело.
Подхватив свёрток, они потащили его наружу. Костяной протез гулко стукнулся о дверной косяк.
Психотерапевт легонько улыбнулся и откинулся на спинку кресла.
– Таким образом, мой юный друг, могу сказать вам с полной уверенностью: ваши опасения беспочвенны. Результаты тестов показывают, что вы абсолютно здоровы; по крайней мере, душевно.
– А насколько можно доверять этим результатам? – спросил Иннот.
Он поднялся с кушетки и с наслаждением потянулся – за время полуторачасового сеанса тело слегка одеревенело.
– Ошибки быть не может, – уверил его доктор. – Более того, мне редко попадаются столь же гармоничные и уравновешенные личности, как вы, Иннот. А что касается ваших снов… Ну, я не стал бы придавать им слишком уж большое значение. Живём-то мы не во сне, верно, хе-хе? Скорее всего, этот, как бы выразиться, сюжет – всего-навсего некая неповторимая особенность вашей натуры, мелкая шалость подсознания. Я не могу сейчас сказать ничего определённого, но вполне возможно, что это подаёт голос некий… Э-э… Скрытый артистизм вашей натуры. Нечто до сих пор подавляемое, своего рода жажда творчества. Ведь сюжет сна потихоньку развивается, не так ли? Когда вы обратились ко мне в первый раз по этому поводу – примерно год назад, верно? – Доктор подался к массивному, на гнутых ножках регендалевому бюро, где у него хранилась картотека.
Иннот в очередной раз мимоходом подумал, как интересно было бы там порыться в отсутствие хозяина.
– Да, именно так. Всё началось около года назад.
– Кстати, в последнее время вы куда-то запропастились. Психоанализ, знаете ли, помогает только при условии регулярного посещения сеансов…
– Да-да, я знаю, – поспешно ответил каюкер. – Но я был вынужден ненадолго уехать из города.
– Какие-то трения с законом? – как бы невзначай обронил доктор.
– Упаси меня предки! – усмехнулся Иннот. – Просто небольшие личные проблемы. Значит, вы считаете, со мной всё нормально?
– Абсолютно нормально, мой дорогой. А что касается ваших снов… Если уж они вас так беспокоят, попробуйте самореализоваться в каком-либо виде творчества. Хотя бы просто в форме игры. Вреда это вам не принесёт никакого. Вы умеете, скажем, рисовать? Или играть на каком-нибудь музыкальном инструменте?
– Рисовать никогда не пробовал, – пожал плечами каюкер. – А что касается музыки – ну, возможно, у меня и в самом деле могло бы что-то получиться. Я обожаю настоящий, живой джанги…
– Вот и замечательно! – обрадовался психотерапевт. – Попробуйте записаться на музыкальные курсы. Помимо всего прочего, это здорово успокаивает нервы. Людям вашей профессии вообще показано что- нибудь такое… Спокойное, медитативное, в качестве хобби… Музыка, вязание, вышивание крестиком…
– Я вижу, док, вы сами никогда джанги не увлекались! – усмехнулся Иннот. – Эту музыку никак не назовешь спокойной! Да и курсов джанги не существует, между прочим. Это как… Не знаю, как что-то в крови. Либо есть, либо нет, и никакие курсы тут не помогут.
– Ну возможно, возможно. Джанги ведь тоже не единственное, что есть в музыке. Не зацикливайтесь!
– Скажите, док, а такое имя – Кумарозо вам ничего не говорит? – уже в дверях спросил Иннот.
Психотерапевт развёл ладонями.
– Увы! А кто это?
– Так звали одного из моих… «альтер эго» во сне.
– Это может быть какая-то вполне реальная личность, – пожал плечами психотерапевт. – Знаете, как интересно работает иногда наше подсознание: некогда услышанное вдруг всплывает в памяти в самые неожиданные моменты. С другой стороны, слишком уж похоже на слово «кумар», хе-хе! Не злоупотребляйте этим, молодой человек!
– Хо-хо! – подхватил Иннот. – Ладно, док, до следующей встречи!
Всё-таки не стоит слишком уж откровенничать с ним, думал Иннот, спускаясь вниз по лестнице. Ну не может человек, обладающий таким объёмом информации о других людях, не заинтересовать в конце концов соответствующие учреждения. А там умеют подобрать ключик к любому! Не зря же он спросил относительно трений с законом. Во время сеансов каюкер старался обходить стороной моменты, которые могли бы дать реальную информацию о его профессиональной деятельности; так, например, рассказывая о своих странных снах, он ни словом не обмолвился, что «прорыв» случился у него после падения с крыши. И всё же, всё же… Кое-что, безусловно, можно было почерпнуть из этих бесед. «Плохо, – покачал головой Иннот. – Вот оно, слабое звено, на которое мы почему-то не обращаем особого внимания. Мы меняем имена и квартиры, стараемся ограничить круг общения, а тем временем те, кому надо, вполне могут узнать всю нашу подноготную, просто прихватив дока покрепче».
Совет доктора относительно курсов он, конечно, не принял всерьёз, но, проходя мимо магазина музыкальных инструментов, неожиданно завернул в него. Народу почти не было: лишь два высоченных длинноволосых типа вполголоса спорили о преимуществах коженатяжных тамтамов перед долблёными, да в уголке дремал пышноусый старичок-продавец. Иннот прошелся вдоль прилавка, рассматривая блестящие, прихотливо изогнутые хоботы саксофонов и геликонов, строгие тонкие тела флейт, лакированные, женоподобного очертания гитары, чем-то неуловимо похожие на дорогих путан, и скрипки, сбившиеся в стайку, словно девочки-подростки перед школой. Вдруг взгляд его остановился на некоем странном инструменте. Над уставленным тамтамами и барабанами стеллажом висело на потёртом ремне нечто вроде обтянутого тёмной чешуйчатой кожей бубна с недлинным, похожим на гитарный грифом. Нескольких струн на нём, судя по всему, не хватало.
– А, настоящего знатока видно сразу! – продребезжал у него над плечом старческий голос. – Позвольте-ка…
Иннот посторонился, и старичок-продавец, осторожно подцепив инструмент за ремень длинной бамбуковой палкой, ловко снял его с верхотуры.
– Что это за штуковина? – с интересом спросил каюкер.
– А вы разве не знаете? Это банджо, джанги-банджо. Оно здесь давненько пылится, едва ли не с самого открытия! – Старичок вдруг громко чихнул и, пробормотав «проклятая пыль», осторожно положил банджо на прилавок.
– Я думал, джанги – единственная музыка, инструменты для которой каждый музыкант делает себе
