вечером выслушать. Ей захотелось по-детски выкрикнуть в спину уходящим гостям, что она тут ни при чем, что она не хотела… Хафтор, казалось, прочитал ее мысли. Он неуклюже похлопал ее по плечу, отодвигаясь в сторонку.
Ки так и осталась неподвижно сидеть в своем кресле. Теперь ее менее всего заботило, что все остальные станут думать о ее поведении. Постепенно затихал гул голосов, и вот, наконец, в последний раз бухнула дверь и сделалось совсем тихо. Ки долго прислушивалась к тишине, ожидая, чтобы вместе с посторонними голосами утихло и жужжание у нее в ушах. Она вздрогнула, когда в очаге с треском рассыпалось прогоревшее бревно. Потом послышались шаги и перестук посуды, которую убирали со стола. Ки открыла глаза и увидела, что это Ларс составляет пустые тарелки. Она поднялась и безо всякого желания стала ему помогать.
На ближайших к ней двух тарелках было еще полно еды, и Ки, не зная, что с нею делать, поставила тарелки обратно. Она собрала семь маленьких чашечек, из которых пила тягучий напиток, и потянулась за соседскими. Но она не знала даже приблизительно, как с ними следовало поступать, а голова упорно отказывалась соображать. Если бы хоть этот гул в ушах прекратился! Ки чувствовала себя ни на что не способной. И потом, ей в самом деле еще не случалось прибирать стол, за которым ужинало двадцать с лишним человек. Как же ей хотелось опуститься наземь у походного костра, вычистить над огнем одну- единственную чашку и привычно вытереть куском черствого хлеба деревянную миску… Снова остаться один на один со своим горем…
В висках тяжело застучало, под веки точно насыпали песку, горло перехватывала судорога. Усталость опустилась на плечи, словно тяжелое душное одеяло. Ки подняла руки к лицу: пальцы были ледяными, зато щеки так и горели. Ки услышала шаги у себя за спиной.
– Если ты не против, Ларс, я пошла бы к себе в фургон спать, – выговорила она. – Оставь все как есть, утром я тебе помогу прибраться…
– Сперва я хочу поговорить с тобой о том, что ты нынче тут натворила. Ки рывком повернулась и оказалась лицом к лицу с Руфусом. Его тон был холоден, лицо сурово. Но даже и ему стало не по себе от той пустоты, которую он увидел в глазах Ки. Он, впрочем, быстро оправился.
– Поздно раскаиваться, Ки, – сказал он. – Ты уже сделала все, что собиралась, и очень успешно.
Ки молча смотрела в его широкое, низколобое лицо. Он унаследовал от матери темные волосы, и лишь в глазах было что-то, отдаленно напомнившее ей Свена. Вот только Свен никогда так на нее не смотрел. Поэтому Ки промолчала. Этому человеку она все равно не сможет ничего объяснить.
– Отстань от нее, Руфус, – вмешался подошедший Ларс. – Не видишь, на ней и без тебя лица нет? Подожди со своими разговорами хотя бы до завтра: и сам остынешь, и матери станет получше. И так уже всю семью тряхнуло будь здоров как, а тебе еще что-нибудь доломать хочется?
Старший брат зло уставился на младшего, осмелившегося перечить, но Ларс повернулся к Ки:
– Иди спать. Только не в фургон, ты ведь здесь не чужая. Ложись в комнате, под нашей крышей, как положено по праву! Всем нам нужно отдышаться и подождать, пока заживет, так давайте сразу и начнем.
Ки пошла прочь, чувствуя себя так, словно ей только что прочли смертный приговор, а потом отменили. Она позабыла даже взять с собою свечу. Оказавшись в долгожданной темноте своей комнаты, Ки рухнула на кровать и попыталась усилием воли призвать к себе сон. Но когда сон пришел, Ки снова поплыла сквозь те же бездонные теплые воды, и однажды виденные образы снова явились ее сопровождать. А комариный звон в ушах сменился далеким посвистом бесконечно кружащейся, охотящейся гарпии…
…Пальцы Ки расплели последний узелок траурной прически, которую она все еще носила. Интересно, уснул ли уже под фургоном Вандиен, закутавшийся в ее оленье одеяло. Эхо его голоса еще звучало в сознании Ки, смутно беспокоя ее. Она медленно покачала головой, ощущая, как щекочут шею туго заплетенные волосы. Она-то думала, что уже отрешилась от воспоминаний, похоронила их в глубокой могиле. Ей больше не было дела ни до семьи Свена, ни до их обычаев. Да, она причинила им ущерб, но не намеренно. Она вовсе не хотела беды. Наоборот, она пыталась уберечь их, скрыв жуткую правду…
Ки решительно погнала прочь непрошеное чувство вины, запретив себе копаться в тех давних переживаниях. Что было, то было. А теперь она ехала одна по своей дороге.
Сквозь неровное стекло малюсенького окошка ярко мерцало несколько звезд. Если она в самом деле хотела встать завтра пораньше, следовало ложиться и спать.
Ки свернулась под вытертыми старыми одеялами, устраиваясь на соломенном тюфячке. И снова углубилась в воспоминания, заставив себя миновать те, болезненные. Она вспоминала Свена. Она почти ощущала тепло его большого белого тела, гладкую кожу на почти безволосой груди. Мужая, он отрастил бороду – рыжеватую, немного темнее золотистых волос. Как часто эта борода с грубоватой нежностью щекотала ей щеки. Они поженились совсем юными, но и тогда он был уже на целую голову выше ее. Он продолжал еще расти, раздаваясь в плечах, превращаясь из юноши в зрелого мужчину.
Его руки, его широченные ладони, мозолистые, могучие и такие ласковые…
Ки плотно зажмурилась, ограждая и удерживая свой мир. Потом она уснула.
4
Серый сумеречный свет нового дня пролился в окошко и разбудил Ки, свернувшуюся в тепле и уюте старых одеял, помнивших Свена. Снаружи раздавались звуки и шорохи раннего утра; в тоненькую щель под окошком еле уловимо дышал холод. Внутри кабинки, в постели, нагретой за ночь теплом тела, было покойно, славно и хорошо. Ки слышала сквозь полусон, как ОН ходил снаружи и шевелил угли вчерашнего костра, разводя огонь. Сейчас поставит греться котелок. И точно, брякнули кружки. Потом фургон скрипнул и чуть- чуть накренился под тяжестью мужчины, взобравшегося на сиденье. Надо будет сказать ЕМУ, чтобы возился потише: не ровен час, разбудит детей. Вот ОН взялся за дверцу… дверца подалась было, но тут же с резким стуком остановилась, прихваченная накинутым с вечера крючком.
Этот стук рывком выдернул Ки из блаженного полусна. Стряхивая остатки дремоты, она мигом скатилась с лавки и выпрямилась во весь рост. И увидела, как Вандиен просунул в открывшуюся щель пальцы, пытаясь потихоньку откинуть крючок.
– Я не сплю, – сказала Ки. Сказала без страха или угрозы, просто как предупреждение.
Какое-то время за дверью было тихо – ни голоса, ни движения. Потом Вандиен легко спрыгнул наземь. Ки торопливо свернула одеяла и натянула на ноги башмаки. Закрыв дверь, она сняла крючок и снова отодвинула створку. Выбираясь на сиденье, она едва не перевернула стоявшую там кружку дымящегося чая. Ки всей кожей ощутила пронизывающий утренний холод. Потом она увидела Вандиена, без особого успеха
