замечательную дичь, старина… Высокопоставленного господина, самого Наполеона… Короче — Арсена Люпена.
Люпен вскочил на ноги. Он ждал чего угодно, только не такой развязки. Но нечто более сильное, чем удивление, заговорило в нем. Какой-то естественный порыв заставил его, смеясь, воскликнуть:
— Браво! Браво!
Добрек, в знак благодарности, склонил голову и пробормотал:
— Это еще не конец… Еще немного терпения, можно?
И продолжал:
— Алло… Прасвилль… Что… Да нет же, старина, это не мистификация. Ты найдешь Люпена здесь, в моей конторе, рядом со мной, Люпена, который меня преследует, как и все другие… Одним больше, одним меньше, мне наплевать. Но этот уж слишком бесцеремонен. И я прибегаю к твоей дружбе. Освободи меня от этой особы, прошу тебя… Полдюжины сыщиков и тех двух, что перед моим домом — совершенно достаточно. Да! Когда будешь здесь, раньше чем войти ко мне, подымись на третий этаж и захвати мою кухарку… Знаменитую Викторию… Знаешь? Старая кормилица господина Люпена. Потом подожди, еще одно указание… Видишь, как я люблю тебя. Пошли отряды на улицу Шатобриан, на углу улицы Бальзака… Это жилище нашего национального героя Люпена, под именем Мишеля Бомона… Понял, старина? Ну, за работу. Шевелись!
Когда Добрек повернул голову, Люпен стоял на ногах со сжатыми в кулаки руками. Его порыв восхищения сразу прошел при следующих словах Добрека и его сообщениях о Виктории и квартире на улице Шатобриан. Унижение было слишком велико. Он думал только о том, чтобы сдержать приступ бешенства и не броситься на Добрека, как разъяренный бык на препятствие.
Добрек испустил какой-то хриплый звук, заменявший ему смех. Он подошел, держа руки в карманах, и отчеканил:
— Не правда ли, все к лучшему? Твердая почва под ногами, ясное положение… По крайней мере, все как на ладони. Люпен против Добрека, и точка. И сколько выиграно времени! Ведь судебному врачу Верну понадобилось бы два часа, чтобы размотать свой клубок, в то время как господин Люпен развернет свое дело в тридцать минут… под страхом быть схваченным за шиворот и выдать своих товарищей… Какая буря в лягушачьем болоте! Тридцать минут, ни минуты больше! Через тридцать минут придется броситься в бегство. Ха-ха-ха? До чего смешно! Скажи, Полоний, правда, тебе не везет с Добреком? Ведь это ты прятался тогда за портьерой, несчастный Полоний?
Люпен не дрогнул. Единственное решение, которое удовлетворило бы его — было немедленное удушение противника, но это было бы слишком нелепо молча переносить насмешки и сарказмы, которыми его немилосердно хлестали. Во второй раз на том же месте, в той же комнате он склонялся перед несчастным Добреком и был смешон… Но он был глубоко убежден, что если только откроет рот, то для того, чтобы бросить ему в лицо гневные и злые слова. Для чего? Самое важное было действовать хладнокровно и делать то, что подсказывало ему его новое положение.
— Ну что, господин Люпен? — продолжал Добрек. — У вас совершенно озадаченный вид. Ведь всегда надо допускать, что можешь встретить на своем пути человека, не похожего на современную размазню. Значит, только от того, что я ношу две пары очков, вы вообразили, что я слепой. Я не утверждаю, что я сейчас же в Полонии открыл Люпена и узнал Полония в господине, который явился в театр «Водевиль». Нет. Но все-таки это меня беспокоило. Я понял, что между госпожой Мержи и полицией есть еще третий вор, который пытается вмешаться. Тогда мало-помалу, по словам, вырвавшимся у привратницы, я начал понимать кое-что. А та ночь озарила все лучше света. Хотя я и спал, но слышал шум в доме. Я проследил все дело вплоть до улицы Шатобриан сначала, потом и до Сен-Жермен… А потом… потом… Я связал все факты… Нападение на Энжиен, арест Жильбера… союзный договор между опечаленной матерью и предводителем шайки… Старая кормилица, устроенная в качестве кухарки, все эти люди, проникающие ко мне через окна или двери… Я уяснил себе все. Господин Люпен почуял запах двадцати семи, и это привлекает его. Остается только ждать его посещения. Час наступил. Здравствуй, господин Люпен.
Добрек сделал паузу. Он произнес всю эту речь с видимым удовольствием. Люпен молчал. Он посмотрел на часы.
— Эге! Уже 23 минуты. Как бежит время! Если так будет продолжаться, некогда будет объясниться.
И, приблизившись к Люпену, продолжал:
— Все-таки это мне неприятно. Я не таким представлял себе Люпена. При первом же серьезном противнике колосс смутился? Бедный молодой человек… Не выпьете ли стакан воды, чтобы оправиться?
Люпен не произнес ни звука и не выдал своей досады ни одним движением. Флегматично и размеренно он подошел к телефону, тихонько отстранив Добрека, и взял трубку.
— Пожалуйста, барышня, номер 565-34.
Получив номер, он медленно, выделяя каждый звук, заговорил:
— Алло! Улица Шатобриан? Ты, Ахил? Слушай, Ахил!.. Нужно оставить квартиру. Алло?.. Да, сейчас же. Через несколько минут придет полиция. Нет, нет, не пугайся… Есть еще время. Только сделай все, что я тебе скажу. Твой чемодан готов? Хорошо. Одно из отделений в нем пустое, да. Хорошо. Пойди ко мне в комнату и встань перед камином. Слева найдешь кнопку в виде украшения на мраморной раме камина. Ты там найдешь нечто вроде ящика и в нем две шкатулки. Будь внимательней. В одной наши документы. В другой процентные бумаги и драгоценности. Ты положишь обе шкатулки в чемодан, возьмешь его в руки и пойдешь пешком, но быстро, до угла бульвара Виктора Гюго и Монтенспань. Там автомобиль с Викториен. Я приду туда же… Что? Мои платья, безделушки?.. Оставь все это и беги. До скорого!
Люпен спокойно положил трубку, потом схватил Добрека за обе руки, усадил его на стул рядом с собой и сказал:
— Теперь слушай.
— Ого! — захохотал депутат. — Мы на «ты»?
— Да, я тебе разрешаю, — объявил Люпен. И так как Добрек, руки которого он продолжал держать, отбивался с некоторым недоверием, он произнес:
— Нет, не бойся. Мы не будем драться. Мы ничего не выиграем, если убьем друг друга. Ударить ножом? Зачем? Нет. Слово, только слово. Но слово серьезное. Вот мое. Оно решительно. Отвечай, сейчас же. Это будет лучше. Где ребенок?
— У меня.
— Отдай его.
— Нет.
— Госпожа Мержи убьет себя.
— Нет.
— Говорю тебе, что да.
— А я утверждаю, что нет.
— Но она уже покушалась.
— Поэтому-то она больше не станет.
— Ну, и все-таки?
— Нет.
Люпен, передохнув немного, сказал:
— Я этого ожидал. Я думал о том, что ты не попадешься на удочку доктора Верна и что мне придется пустить в ход другие средства.
— Средства Люпена.
— Да. Я решил снять с себя маску. Но ты сделал это раньше меня. Браво. Но это ничего не меняет в моих намерениях.
— Говори.
Люпен вынул из своей записной книжечки листок гербовой бумаги и, развернув его, протянул Добреку, говоря:
— Вот точный и подробный список вещей, которые были похищены из виллы Марии Терезии. Тут, как видишь, сто тринадцать номеров. Из них шестьдесят восемь, отмеченных красным крестиком, проданы и отосланы в Америку. Остальные сорок пять остались у меня до новых распоряжений. Это, конечно, самые
