угадала. Вообще ты мастер отгадывать. Молодец: самое сложное дело распутываешь шутя. Тебя не надуешь. Ты даже угадала насчет Жоффруа. Этот Жоффруа действительно сродни моим предкам. Ловкая бестия: бьешь без промаха, без колебаний. Ты точно видела мои карты. И что меня особенно удивляет, это твое хладнокровие. Ты ведь понимаешь, чего мне хочется?
— Понимаю.
— И ты не валяешься у меня в ногах. Честное слово, я думал, что ты на коленях запросишь пардону. А ты стоишь и еще смотришь на меня вызывающе.
— Совсем не вызывающе. А просто слушаю.
— Ну, ладно, давай сводить счеты. У нас с тобой два счета, Доротея. Один касается тебя лично. Но об этом после… Другой — относительно бриллиантов. Если бы ты не перехватила конверт, они были бы уже в моих руках. Когда нотариуса поставили к стенке, он сознался, что конверт у тебя. Давай конверт, не то…
— Не то?
— Будет худо Монфокону.
Доротея дрогнула. Ей было противно и больно слышать имя ребенка из уст негодяя. Она понимала, что положение ее безнадежно. В Мануар-О-Бютте их словесная дуэль была только средством выиграть время, потому что ежеминутно могла явиться ожидаемая помощь. А теперь впереди ничего. Надо только взять себя в руки. Победит тот, у кого крепче нервы, кто дольше сохранит присутствие духа и ловко воспользуется промахом противника.
«Надо тянуть, сколько хватит сил, — думала Доротея, — тянуть не до последней четверти часа, а до последней минуты, до последней четверти минуты».
Смело и прямо взглянула она в глаза Эстрейхеру и повелительно сказала:
— Освободите мальчика, иначе я не желаю продолжать разговор.
— Ого, как важно!
— Важно или нет, но я приказываю освободить Монфокона.
— Приказываешь? Это по какому праву?
— По такому, что через несколько минут вас заставят повиноваться.
— Это кто же заставит?
— Мои родственники — Вебстер, Эррингтон и Дарио.
— Вот как! Стыдись, моя милая. Разве можно городить подобную чушь и делать подобные ошибки в расчетах?
И он жестом позвал Доротею за собой.
Выйдя из-под свода, Эстрейхер раздвинул плющ и насмешливо поклонился:
— Полюбуйся на своих родственников.
В полуразрушенной комнате с низким сводчатым потолком лежали связанные иностранцы под охраной бандитов.
— Теперь пойдем дальше. Полюбуйся на дедушку с сынком.
Прошли еще десять шагов, и Эстрейхер снова раздвинул плющ. В такой же сводчатой комнате, но немного потеснее лежали Деларю и Монфокон. Увидев Доротею, мальчик улыбнулся сквозь слезы, а у Доротеи к горлу подкатился клубок. Но она ничем не показала душевной боли. По лицу ее казалось, что ей все равно и что это очень мало касается исхода их беседы.
— Что, — издевался Эстрейхер, — хорошие у тебя защитники? А что ты скажешь о моих молодцах? Трое стерегут пленных, двое — дорогу. О, я совершенно спокоен. Так-то, Доротея. Сегодня тебе не везет. Напрасно ты их отпустила из башни. Я переловил их у входа, как кроликов. И без синяка, без царапинки. Даже с нотариусом вышло сложнее. Он от страха залез на дерево. Пришлось потратить пулю, чтоб он слез. А мальчишка — сущий ягненок. Одним словом, моя милая, твоя армия капитулировала, и ты можешь рассчитывать только на себя. Сила на моей стороне. У меня — люди, оружие. У тебя — ничего.
— Достаточно того, что есть. Ведь секрет бриллиантов у меня, а не у вас. И вам придется волей- неволей освободить моих друзей и ребенка.
— И за это?
— Я отдам вам приписку маркиза.
Эстрейхер недоверчиво посмотрел на нее, задумался.
— Черт с тобой. Это выгодно. Давай приписку.
— Сначала развяжите пленных.
— Не валяй дурака. Давай.
— Сначала развяжите пленных.
Эстрейхер вышел из себя.
— Не дури. Я здесь хозяин. Давай конверт.
— Не дам!
— Дашь!
— Не дам!
И голос ее зазвучал тверже и решительнее. Эстрейхер в бешенстве рванул ее сумочку.
— Нотариус сказал, что ты ее спрятала в сумочку, где лежала медаль.
Но сумочка оказалась пустой. Эстрейхер пришел в бешенство.
— А, вот ты как. Хорошо. Я тоже заговорю иначе. Подай мне конверт сию же минуту.
— Я порвала его.
— Врешь! Таких вещей не рвут!
— Я прочла секрет и порвала бумагу. Освободите их, и я скажу секрет.
— Врешь. Все врешь. Подай конверт. Ну, живо. Мне надоело ждать. Давай конверт.
— Не дам.
Он бросился к связанному Монфокону, схватил его, поднял и стал раскачивать, точно собираясь бросить его через пролом с обрыва.
— Конверт! — орал он. — Конверт, не то разобью череп твоей собачонке.
У Доротеи замерло сердце, и в знак согласия она подняла руку. Эстрейхер положил ребенка и подошел к Доротее.
— Давай.
— Под сводом, справа возле входа… Там скатанная в шарик бумажка. Посмотрите в камнях у стены.
Эстрейхер мигнул одному из помощников. Тот бросился ко входу.
— Давно бы так, — довольно говорил Эстрейхер, вытирая вспотевший лоб. — Давно бы так… Вообще не советую меня раздражать. Ну что? — бросился он к возвращающемуся матросу.
— Вот.
— Черт побери. Вот это победа!
Эстрейхер бережно расправил измятый конверт. Печати целы. Секрет не известен еще никому.
— Никто, никто, кроме меня, — сдавленно прошептал Эстрейхер.
Потом распечатал конверт, вынул сложенный вдвое листок, на котором было не более трех-четырех строчек, быстро прочел их и вскрикнул от удивления.
— Вот здорово! Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Молодец маркиз. Ловко спрятал.
Он молча зашагал взад и вперед, как бы обдумывая что-то. Потом обернулся к бандитам, караулившим иностранцев.
— Хорошо ли они связаны? Проверьте крепость веревок и ступайте на шхуну. Мы скоро отойдем.
Бандиты переглянулись, замялись.
— Ну, чего вам?
Один кашлянул и сказал:
— А как же клад, драгоценности то есть?
В их тоне сквозило скрытое недоверие и враждебная настороженность. Они боялись оставить Эстрейхера с драгоценностями в момент дележа.
— Какие драгоценности? — взбесился Эстрейхер, но, сдержавшись, продолжал спокойнее: — Что, я их съем, что ли? Вы получите свое, не беспокойтесь. Ваше от вас не уйдет. Марш на шхуну. Да, чуть не забыл…
