двадцати лет, — утверждали, что в восемь часов, когда они встали, обе двери и в передней и в кухне были заперты на два поворота ключа. Сделал ли Данегр второй ключ? Следствие покажет!»
Следствие ничего не показало.
Ганимар, старый начальник сыскной полиции, взявшийся расследовать дело, чувствовал, что тут замешан Арсен Люпен. Два обстоятельства привели его к этому предположению. Во-первых, показание госпожи Сенклев, двоюродной сестры и единственной наследницы убитой. Она объявила, что графиня за месяц до своей смерти доверила ей в одном из своих писем место, куда она прятала черную жемчужину. Это письмо исчезло. Кем оно было похищено? Во-вторых, жена швейцара рассказала, что она открывала дверь какому-то человеку, который поднимался к доктору Харгелю. Спросили доктора; оказалось, что к нему никто не звонил.
Итак, кто же был этот человек? Сообщник? Но преступление было совершено в 11 часов 20 минут, значит, за четыре часа до визита ночного посетителя, о котором говорила жена швейцара.
— В этом деле замешан Арсен Люпен! — говорил Ганимар.
— Ну, да, — возражал прокурор. — Вы его видите везде, вашего Арсена Люпена!
Правосудие часто поддается увлечению шаткими доказательствами; иногда сами факты складываются у него согласно тому взгляду, который установился вначале.
Прошлое Виктора Данегра, рецидивиста, пьяницы и гуляки, сделало свое дело и, несмотря на то, что ни одно новое обстоятельство не подкрепило двух или трех прежде найденных улик, ничто не могло поколебать мнения следователя. Он закончил следствие, и несколько недель спустя начался разбор дела.
Оно было запутано и томительно. Председатель вел его без всякого увлечения; прокурорский надзор обвинял вяло. При этих условиях адвокату Денегра было очень легко вести защиту. Он указал на пробелы следствия и на шаткость обвинения. Не было ни одной серьезной улики.
— Во всяком случае, — заключил адвокат, — докажите, что именно мой клиент ее убил. Докажите, что убийца и вор не то таинственное лицо, которое входило в дом в три часа утра. Часы показывали одиннадцать, скажете вы мне. Что же из этого? Разве нельзя переставить стрелки на тот час, какой вы сами выберете?
Виктор Данегр был оправдан.
III. Любезный гость. Дамоклов меч
Он вышел из тюрьмы в одну из пятниц под вечер, похудевший, подавленный шестимесячным заключением. Судебное следствие, одиночество, заседание суда — все это внушило ему болезненный страх. Ночью его преследовали страшные кошмары и призрак эшафота.
Под именем Анатоля Дюфора он нанял на вершине Монмартра маленькую комнату и жил случайными заработками. Однажды, когда он обедал в одном из маленьких трактиров своего квартала, какой-то незнакомец сел против него. Это был человек лет около сорока, в сюртуке сомнительной чистоты. Он заказал себе обед и бутылку вина.
Когда вино было принесено, он налил стакан Дюфору и тихо сказал:
— За ваше здоровье, любезный Данегр!
Тот привскочил:
— Я? я!.. Вы ошиблись… Клянусь вам…
— В чем вы клянетесь? Что вы — не вы? Не лакей графини?
— Я вам говорю… меня зовут Дюфором…
Собеседник вынул из кармана карточку и протянул ему. Виктор прочитал: «Гримодан, отставной инспектор сыскной полиции. Делает справки и принимает секретные поручения». Он вздрогнул.
— Вы из полиции?
— Я больше в ней не состою, но занятие это мне понравилось, и я продолжаю работать за свой счет… Выгодно! Иногда выискиваются такие золотые дела, как ваше!
— Мое?
— Да, ваше. Это совершенно исключительное дело, если только вы пожелаете обратить на меня ваше внимание.
— А если я этого не сделаю?
— Это необходимо. Вы находитесь в таком положении, что не можете мне ни в чем отказать!
Виктор Данегр почувствовал смутное опасение. Он спросил:
— В чем дело?.. Говорите!
— Хорошо. Вот в двух словах: я послан к вам от госпожи Сенклев, наследницы графини д'Андильо, чтобы потребовать от вас черную жемчужину.
— Черную жемчужину? Ее у меня нет!
— Она у вас.
— Если бы она была у меня, то я был бы убийца.
— Вы и есть убийца.
Данегр расхохотался.
— К счастью, мой милый друг, суд присяжных не был такого мнения. Единогласно, вы слышите, единогласно признали меня невиновным. А когда у нас, кроме сознания своей правоты, есть и уважение двенадцати честных людей…
Отставной сыщик схватил его за руку:
— Без лишних слов, приятель! Слушайте, за три недели до преступления вы украли у кухарки ключ от черной двери и заказали точно такой же у слесаря Утарда, на улице Оберкампф, № 244.
— Неправда, неправда! — бормотал Виктор. — Никто не видел этого ключа… Вы лжете!
— А вот он! Затем должен вам сказать, что вы убили графиню ножом, купленным на рынке, — я укажу вам лавку, — в тот самый день, когда вы заказали ключ. Лезвие его треугольное, с желобком посредине. Вот он.
Виктор Данегр отшатнулся. Сыщик продолжал:
— На нем видны пятна ржавчины. Надо ли вам объяснять их происхождение?
— У вас есть ключ и нож… Превосходно, но кто может утверждать, что они принадлежат мне?
— Во-первых, слесарь, а затем — приказчик, у которого вы покупали нож. Я уже немного освежил их память. Они будут очень рады видеть вас.
Данегр дрожал от страха. Тем не менее он попробовал представиться спокойным.
— Ну, что вы еще скажете? Это все ваши доказательства?
— Есть еще одно. После совершения преступления вы отправились прежней дорогой. Но по середине шкафной комнаты, вы, объятый ужасом, должны были, чтобы не упасть, прислониться к стене.
— Откуда вы это знаете? — спросил заикаясь Виктор.
— Откуда? Никому из этих господ судейских не могло прийти в голову зажечь свечку и осмотреть стены. Но если бы они это сделали, то они увидали бы на белой штукатурке очень слабое красное пятно, достаточно ясное, однако, для того, чтобы узнать в нем отпечаток наружной стороны вашего большого пальца, — совершенно мокрого от крови, — который вы приложили к стене. А вы ведь знаете, что в антропометрии это один из самых существенных признаков!
Виктор Данегр побледнел от испуга. Пот выступил у него на лбу. Глазами безумного смотрел он на этого странного человека, который говорил о его преступлении так, как будто он был его невидимым свидетелем.
Побежденный, обессиленный, он опустил голову.
— Если я отдам вам жемчужину, — глухо сказал он, — сколько вы мне за это дадите?
— Ничего.
— Как?.. Вы смеетесь!.. Я дам вам вещь, которая стоит тысячи, может быть, сотни тысяч, и ничего не получу?
— Нет, жизнь! И потом вы должны помнить, что эта жемчужина не имеет никакой цены. Вы не можете ее продать. Для чего же вам ее хранить?
— Есть люди, которые скупают… и когда-нибудь, все равно за какую цену…
— Когда-нибудь? Это будет слишком поздно.
— Почему?
— Потому что вас арестуют, но на этот раз уже вследствие улик, которые сообщу я.
