поздно. И Н.-В. с Василькисой устроились на веранде, и Василькиса его все время кормила, а он все время ел. И не потому, что он все время хотел есть, а просто это было такое занятие: она занималась тем, что она готовила, а он занимался тем, что ел. И она опять заговорила о своем ученике, что она боится, что он утонет на экзамене, что он все-таки слабенький ученик, нет, что если его, конечно, не топить он может быть и сдаст экзамен, 'но ведь знаешь, язык такая вещь, легче всего утопить'.
- почему ты думаешь, что его будут нарочно топить? - спросил Н.-В. без особого интереса.
- даже если и не топить, - сказала Василькиса, - он очень смущается, у него неважно с произношением.
- а может, он в тебя влюблен? - спросил Н.-В., - мальчики часто влюбляются в учительниц.
- может, ты ревнуешь? - сказала Василькиса.
- может быть, - сказал Нижин-Вохов.
Так они приятно болтали, и Василькисе было приятно, что Н.-В. ее ревнует к ученику, а Н.-В. было тоже приятно, потому что он видел, что это приятно Василькисе. И время приятно шло, как вдруг на дороге за калиткой раздался какой-то неприятный шум. Говорило сразу несколько человек, и голоса их были какие-то визгливые и неприятные.
- пойду посмотрю, что там, - сказала Василькиса.
- не надо, не ходи, я сам.
Они вместе вышли на этот неприятный шум за калитку. Там стояло несколько человек на дороге, и лиц их было почти не видно, а голоса их были очень неприятные.
'говорят в два часа'
было не совсем понятно о чем говорят эти люди, но было понятно, что что-то случилось, что-то неприятное. Случилось. Вот тот ученик, который не пришел к Василькисе, он действительно утонул в речке. 'Говорят судороги'. И никто его нарочно не топил.
- не думай об этом, - Н.-В. повторил эту фразу уже несколько раз, потому что Василькиса не могла об этом не думать, и сам он не мог об этом не думать, об этом ученике. И когда они вместе об этом заговорили, было не так страшно, но когда каждый начинал об этом думать про себя, было очень страшно. Но Н.-В. было даже страшнее, потому что он думал еще о том отце троих детей, которого раздавил автобус, но он не мог об этом сказать Василькисе, потому что тогда нужно было бы сказать ей о Вере, а о Вере он ей сказать не мог. И когда Василькиса говорила ему: 'о чем ты думаешь?' он говорил:
- я не об этом думаю, и ты не думай об этом.
И Н.-В. заснул уже под утро, а Василькиса никак не могла заснуть, и она смотрела на него и видела, как он постанывает во сне. И она видела, что ему снится какой-то сон. И после этого сна, Н.-В. был очень сонным, потому что сон этот не давал ему спать и мучил его во сне. Потому что когда Н.-В. вышел к мыльной реке, там мылись какие-то мыльные люди. И когда он присмотрелся к этим людям, то увидел, что они вроде бы и не люди. То есть они только выглядели как люди и именно сделаны были как люди, но сразу было видно, что это не настоящие люди. Это были какие-то дураки, и эти дураки мылись. И мылись они тоже как-то по-дурацки. И потом он увидел какую-то фигуру на берегу. И он сразу подумал, что эта фигура пасет этих людей. Эта фигура была женской фигурой. А эти дураки были ее стадом. И эта женская фигура сказала ему, что это стадо людей, она так и сказала - стадо людей, и у них отсутствуют все пять чувств. То есть у них есть глаза, но они не видят. Они совершенно слепые, глухие, они даже немые, у них даже нет органов обоняния и осязания, и вкуса они не чувствуют. И вся эта мыльная река с этим стадом людей и женской фигурой вдруг стала уходить у него из под ног.
И когда он взглянул вниз, он увидел у себя под ногами, где-то далеко внизу такую мыльную канавку, где копошились какие-то мыльные козявки. А когда он проснулся, он стал гнать от себя сон. И пока он гнал его, он был сонным. И сонным он был, пока его окончательно не прогнал.
2
Главное - заняться делами. Но главное, сделать наконец одно важное дело. Из-за этого несделанного дела невозможно заниматься другими делами. И главное, по этому важному делу невозможно дозвониться. Никто не подходит. И Вера опять позвонила, и опять никого. А дело-то, хоть и было важным, было простым. Ей рекомендовали одного человека, который может помочь в этом деле. Ей сказали: 'Все, что от него зависит, он сделает, только к нему надо прийти со слайдами'. И если все будет удачно, она должна будет заплатить ему двадцать процентов. И Вера сказала: 'А если у меня нет слайдов?' - 'Ну, вы можете с ним договориться, может быть, он приедет и посмотрит ваши картины'. И вот уже три дня по этому важному делу невозможно дозвониться. Может быть, найти другого человека, но другого тоже ведь надо найти. И на это может уйти не три дня, а еще больше. И, просидев весь день дома, еще несколько раз позвонив, Вера разозлилась к вечеру и на этого человека, который не подходил к телефону, и даже на того, кто ей этот телефон дал. И вот, так разозлившись, она решила позвонить еще раз. И вдруг дозвонилась. И сказала. И сказала она, что звонит по рекомендации такого-то и ей нужен такой-то. И мужской голос сказал: 'Ну, я слушаю'. И Вера сказала, что она хотела бы устроить свою выставку и, может быть, несколько работ продать, и мне сказали, что как раз вы можете в этом помочь.
- Скажите, как ваша фамилия?
- А я никогда не выставлялась, вы меня не знаете.
- Все-таки скажите.
И Вера сказала. И действительно такую фамилию он не знал.
Даже не слышал.
- Вы можете показать мне слайды?
- У меня нет слайдов, - сказала Вера, - может быть, вы посмотрите картины.
- Тогда сделайте слайды, а потом позвоните.
И Вера зло сказала: 'Не буду я делать никакие слайды'.
- А где вы хоть живете?
И Вера назвала улицу, дом и квартиру. Была небольшая пауза, потому что, когда девушка назвала именно ту улицу, тот дом и ту квартиру, Нижин-Вохов просто не мог поверить, что эта девушка и есть Вера.
- Простите, а как вас зовут? - спросил он.
- Вы уже спрашивали.
- Имя? Ваше имя?
И Вера сказала: 'Вера'.
- Сегодня, - сказал Н.-В.
- Что, действительно сегодня?
- Через полчаса.
И он приехал. И он был действительно Нижин-Вохов.
И как только Вера открыла дверь, и как только увидела в дверях того человека, который вез ее с аэродрома, и как только вспомнила и про того отца, которого раздавил автобус, и про ту черную собаку, она не только забыла про делового человека, которого она ждет, она забыла и про само дело. С тех пор как тот человек привез ее с аэродрома, прошло две недели, и она думала, что тот человек ей позвонит, но он так и не позвонил, и она подумала, что он забыл о ней, и теперь она подумала, что он о ней вспомнил. А Нижин-Вохов стоял и смотрел и ничего не говорил, потому что Вера тоже смотрела на него и ничего не говорила. И наконец Вера сказала:
- Вот это да! Вспомнили обо мне.
Ее слова дошли до него мгновенно. Ее слова говорили о том, что она не понимает, что он тот, с кем она говорила полчаса назад по телефону, но что она думает, что он тот, с кем она виделась две недели назад. И это восхитило его. Значит, было бы так же восхитительно, если бы он приехал сам, а не по делу. Но все-таки он не приехал сам, а приехал по делу. И сейчас должно было произойти совпадение двух людей: того, о ком она помнит, и того, кого она сама добивалась по важному делу. Эти два человека должны были совпасть. И Н.-В. сказал: 'Удивительное совпадение, я хотел позвонить, но не знал телефон, и тут ты звонишь сама'.
- Что-что? - сказала Вера.
Ну конечно же, как она сразу не поняла, что Нижин-Вохов и есть тот самый человек, которого она ждет. Но в то же время он и тот, кто привез ее с аэродрома. То есть все-таки получалось, что их два. Но все-таки это был один Ниясин-Вохов. И она сказала совершенно уж бессмысленную фразу:
- Я вас перепутала.
Но что она на самом деле перепутала? Просто она перепутала того Н.-В., который вез ее с аэродрома, с тем Н.-В., который ей нужен был по важному делу. И вдруг это оказался все один и тот же человек. И Вера окончательно запуталась. Теперь она не знала, какой человек ей больше нужен, тот, который вез ее с аэродрома, или тот, который пришел по важному делу. Ей было приятно, что тот человек говорит ей 'ты'. Но она не понимала, почему этот деловой человек, новый Нижин-Вохов, говорит ей 'ты'. И Вера совсем не знала, как ей вести себя с ним: как с тем или как с этим, говорить ему 'ты' или 'вы', и тогда она сказала 'мы'. Она сказала:
- Мы будем смотреть картины?
Все в жизни занятие. И еда - занятие. И сон. И живопись. И стихи. Да и сама жизнь - тоже занятие. А все помимо этих занятий - освещение. Залаяла собака. Это она что-то хотела сказать. А на улице лаялись люди, тоже что-то хотели, сказать своим лаем. Один и тот же лай. Хотя собака лаяла по-человечески. А люди лаялись по-собачьи. Одно и то же.
- Прошу тебя, говори мне 'ты', - сказал Нижин-Вохов. Он смотрел на Веру, которая стояла прямо посреди комнаты, и комната была освещена электрическим светом, но и на улице еще было светло, хотя уже начинало темнеть. И на улице был серый свет, а в комнате желтый, на улице было естественное освещение, а в комнате неестественное. 'Еще светло', - сказал Н.-В. и выключил свет. И без света в картинах пропали кое-какие детали. Но кое-какие новые детали даже появились. И в Вере без света появилось что-то новое. И лай стих.
- Но мне-то все это зачем? - сказала Вера.
- Не бойся.
Вот он, этот поцелуй. Нужно бояться. Чтобы потом не было страшно. И когда идешь, и когда спишь, и когда плывешь, а в Индийском океане надо бояться гамадриад, потому что их яд в двадцать раз сильнее яда кобры. Зачем у них такой сильный яд? Ведь если кобра укусит, то мгновенно умрешь. А если гамадриада укусит, то в двадцать раз мгновенной умрешь? Но ведь это невозможно - в одно мгновение умереть в двадцать раз мгновенней. Это было самое настоящее опьянение от поцелуя. То есть были все признаки
