Потом Игорь звонил и раз, и пять, но, увы, слово владыки оказалось мало весомым. А потом Библия появилась в 'Букинисте', Игорь купил сразу же за большие деньги. И... Сейчас Библия стоит на книжной полке, закладка так и осталась на середине пути, на 737-й странице, где начинается книга притчей Соломоновых. Опять, как и во многом, не хватило у Игоря запала, не достало пороху. Так и остался он наедине с этим безумным, полным случайностей, миром...
Игорь, видно, задремал, потому что испугался, вздрогнул от шума скрипнула входная дверца. Он приподнялся, вгляделся, тревожно щурясь, Вадим. Слава Богу! Парень спустился, в руках - два толстых бутерброда с копченой колбасой, помидорина, пепси.
- Который час?
- Половина седьмого утра. Мы сейчас уезжаем. Не забудьте, что я вам сказал. Останется одна старуха, но она глуха, нема и полуслепая. Пса я надежно зацепил. Так что не бойтесь.
Игорь торопливо завёл-поставил часы, выпил залпом тонизирующий налиток. Есть совершенно не хотелось, хотя подкрепиться перед решающим моментом не мешало бы. Теперь или пан или пропал. Вадим вывел его, опять в мешке, во двор. Моросил мелкий дождишко, на улице, чувствовалось, - хмурость, неують. Возвращаясь в бункер, Игорь впервые обратил внимание - дверца в него запирается на железную задвижку. Значит, поэт должен забыть ее задвинуть. Успел кинуть взгляд и на гаражные ворота - они были заклинены поперек железной трубой.
Для страховки Игорь решил выждать ровно час. Он завел в своем 'Полете' будильничек, поставил звонок на восемь. Послонялся по подземелью, остановился у коробок: может взбодриться?.. Ну уж нет! Его почкам отбитым только яда сейчас и не хватает. Игорь прошел от нечего делать к голотелой экспозиции, поразглядывал. Чего здесь только не было: изящная реклама-календарь фильма 'Эммануэль' с полуобнаженной обаяшкой Сильвией Кристель, репродукции с картин 'Спящая Венера' Джорджоне и 'Русская Венера' Ильи Глазунова, а рядом - грязнейшие плакаты-кадры из крутых порнушек типа 'Срамные губы' и 'Фаллос-убийца', с раскоряченными, расщеперенными сиськастыми существами, имеющими к женскому полу отношение весьма косвенное.
Игорь закрыл глаза, вспомнил Арину, последний их миг, позавчерашний, когда прощались. Он уже оделся в полумраке - горел только ночник над кроватью, - Арина встала проводить. Игорь страшно любил этот момент: присел на корточки, снизу вверх смотрел с наслаждением, как из пены одеяла появляется, открывается взору изумительно плавное тело любимой. Арина, преодолевая остатний стыд - они и любила открывать себя горячему взгляду Игоря и одновременно странно, совсем по-девичьи, еще стыдилась, - на несколько секунд застывала статуей, жарко и ласково шепча:
- Не надо на меня смотреть...
Потом тянулась за халатом, накидывала на плечи, а Игорь, продлевая томительный миг, обхватывал ее колени руками, не давал полам халата сомкнуться и - целовал, целовал, целовал ненасытно.
- О-о, не надо, хватит, - пристанывала Арина, - тебе уже надо идти...
А сама, обхватив голову Игоря нервными тонкими пальцами, еще сильнее прижимала его лицо к своему телу...
Зажужжал шмелем на руке 'Полет'. Всё. Игорь встрепенулся, мотнул головой, отгоняя расслабляющие волю картинки, пружинисто, оберегая левую руку, поднялся по лестнице. На двери, обитой фанерой, ручки нет Игорь кончиками пальцев здоровой руки поддел дверцу снизу, чуть приподнял, потянул - открылась. Он хотел прихлопнуть ее за спиной, но понял, что очутится в кромешной тьме. Щит дощатый над смотровой ямой оказался громоздким - пришлось помогать правой руке и головой.
В гараже тоже царил мрак, лишь снизу, из ямы, чуть подсвечивало да виднелись кое-где щели-ниточки вокруг ворот. Игорь на цыпочках подкрался, начал осторожно проворачивать, двигать трубу-запор. Она по краям входила в кольца, а посередине лежала в крюках-скобах, намертво фиксируя половинки ворот Игорь вывернул-вытащил из правого кольца конец трубы, вынес-приподнял ее из крюков подставляя плечо, вынул и из второго кольца, опустился на колени и бесшумно пристроил трубу на полу гаража.
Только бы не заскрипели петли ворот! Игорь все время помнил о злобном Пирате - чем позже он почует беглеца, тем лучше. Игорь слегка разъединил створки, сощурился на хлынувший в щель дневной свет, проморгался, утер навернувшиеся слезы, выглянул. Прямо перед гаражом, метрах в двадцати, через поросший травой-муравой двор - ворота. Кругом - глухой высокий забор, поверху - колючка в два ряда. Справа во дворе - дом, каменный, с мезонином. Рядом с крыльцом - будка, сидит на цепи громадная овчарка, черная, с белесыми подпалинами. Ее локаторы-треугольники нацелены на гараж: наклоняет голову вправо- влево, вслушивается, тварь. Игорь пригляделся: от забора у будки до столба ворот тянется проволока, кольцо собачьей цепи на ней. Не сорвалась бы собаченция.
Однако все, мандражировать некогда. Значит так: через забор не перемахнуть - на колючке повиснешь. Остается только через ворота перепрыгивать... Впрочем, что за глупости! Ведь калитка должна изнутри открываться. Только вот как? А-а, ладно, как говаривал Наполеон, надо ввязаться в бой, а там посмотрим. Игорь заглотнул три обширные порции воздуха, словно перед нырком в воду, оттолкнул створку гаражных ворот и выскочил во двор.
И в ту же секунду зверь всхрипел, взвился, натянул струной цепь, танцуя на задних лапах, бешено загребая пространство передними. И одновременно, в тот же миг - Игорь все это ухватил на бегу, боковым зрением - на крыльце нарисовалась горбатая старуха с ведром в руке. Она, глянув с ужасом на беглеца, выпустила ведро, плеская помои, завыла-замычала, протягивая к нему скрюченные пальцы, словно пытаясь ухватить.
Игорь подскочил к выходу, вцепился в щеколду калитки, поднял ее, но тут же увидел, что перекладина- запор ворот перекрывает краем и калитку. Он попытался сдвинуть толстую жердь, но сил не хватило. На улице весело кричали-гомонили спешащие мимо ребятишки. И тут сзади сквозь взвизг и хрип пса раздался звеняще-скользящий звук. Игорь глянул - зверюга с кровавой пастью, звеня кольцом по проволоке, мчалась к нему. Игорь в последнюю секунду в невероятном прыжке нырнул влево от ворот, в угол двора, за развесистый куст черемухи. Он вжался спиной в доски забора, зверь с маху наскочил на куст - во все стороны полетели клочья листьев и зеленый горох ягод. Но цепь уже кончилась. Игорь, всегда любивший собак и кошек, никогда не бивший братьев наших меньших по голове, с бессильной ненавистью смотрел на бешеного пса и представлял, с каким наслаждением раскроил бы ему череп топором.
Подковыляла баба-яга. Она, пугая бельмом на левом глазу, черным единственным клыком и железной острой клюкой, замычала, замахала руками-костями, приказывая: пробирайся вдоль забора к гаражу. Игорь еще с минуту постоял в углу, прощаясь с этим сладким словом 'свобода', и поплелся своими ногами обратно в плен, хоронясь за кустами сирени и черемухи. Мелькнула мысль: не подловить ли старую в гараже?.. Но ведьма прихлопнула за ним стальные ворота и, слышно, вдела замок в дружки. Да и овчарка фашистская бегала теперь свободно по проволоке. Все - готовьтесь к финишу.
Игорь вернулся в подполье, устроился на раскладушке. Страшная апатия охватила всё существо его. Опять пощекотала нервы мысль: не выпить ли?.. Он даже встал, подошел к коньячным ящикам, даже бутыль-гранату уже достал, но, сплюнув, бросил ее обратно в ячейку, захлопнул крышку коробки. Нет, и так в животе все горит. Да и если уж суждено сегодня жизнь закончить, то трезвым. Хоть последние мгновения побыть самим собой...
О смерти он думал пока как-то посторонне, как бы не всерьез, однако ж предчувствовал-предугадывал, что ближе к окончательному сроку, к шести часам, суждено ему покрываться холодным потом и корчиться от страха. Господи, только б внешне выдержать тон, только б не впасть в истерику!..
Он долго лежал и, переныривая из полудремы в полуявь, все путешествовал и путешествовал в прошлое, исследовал свою жизнь, словно бы подводил итоги. И что же? Жил, жил, сорок лет отмахал - даже по самым оптимистичным надеждам уже полжизни, - а всё еще как бы только собирается, только готовится жить. Ничего прочного позади, ничего определенного впереди. А последние пять лет и вовсе непроглядный туман. Годы эти остались-сохранились в памяти обрывками, фрагментами, постыдными нелепыми происшествиями.
Однажды, например, загребли его в вытрезвитель. Сержант, здоровенный, наглый, тычками загнал его, пьяненького, беспомощного, в одних трусах, в комнату отдыха, где валялись по продавленным заблеванным койкам с десяток хмельных бедолаг, хрипели и храпели. Игорь хорохорился, кричал тупорылому сержанту- мусору: мол, это - нарушение прав человека. А наспиртованное сердце вибрировало. Но тут, на счастье Игоря, вернулся с ужина дежурный лейтенант, поглядел вещи новенького, узрел удостоверение журналиста,
