что с ним ничего не стрясется — ни по дороге на аэродром, ни в самолете, ни на пути с аэродрома в ставку. Короче, он благополучно прибудет в “Вольфшанце”[42].
Канарис. С фюрером неотлучно находятся адъютанты Брандт, Хейцлинге и другие. Да и фон Белов, кажется, с ним. Это надежные люди. Как всегда, самолет будут вести Бауэр и Битц[43]. В эскорт назначены истребители из дивизии “Кондор”. Что же может случиться с фюрером?
Фегелейн.Дивлюсь вашей выдержке, адмирал. Нервы у вас, как у макленбургского тяжеловоза.
Канарис.Приятно слышать. В тяжеловозах вы разбираетесь.
Фегелейн.Вот вы как обо мне!.. Уж вы не упустите случая подколоть меня… Но хотел бы я видеть, как вы запляшете, когда взрывчатку извлекут из самолета и целехонькой преподнесут фюреру… Бог мой, да вы смеетесь! Вас не страшит все то, что случится завтра? Простите, адмирал, можно подумать — вы спятили!
Канарис.Ладно, ладно, садитесь на место. Садитесь, и поговорим, Фегелейн. Вот так. Вчера вы получили шифровку? Большую шифровку из Берлина?
Фегелейн. Да.
Канарис.Задание?
Фегелейн. Да.
Канарис.Должны добиться, чтобы я показал вам “1-W-1”? Пронюхали, что я собираюсь туда? Вы из-за этого предприняли весь ваш шантаж?
Фегелейн.Да.
Канарис.Хорошо. Сообщите Гиммлеру, что я возьму вас с собой. Готовьтесь к отъезду.
Фегелейн.Это не все.
Канарис.Ого, вы ненасытны. Ну?
Фегелейн.Что за тяжелый Клетчатый саквояж внесли в вагон вслед за вами? Я любопытен, как женщина, и мне все кажется…
Канарис.Здесь нет никакого саквояжа.
Фегелейн.Э, бросьте! Вот он, у двери… А, черт! Куда он девался?
Канарис.Здесь не было никакого саквояжа.
Фегелейн.Ладно, ладно. Пока я был занят журналами, кто-то выволок его из купе. Ведь так? Что ж, ваша взяла. Провели меня, а теперь ухмыляетесь. Не рано ли?..
В пункт назначения поезд прибыл в середине дня. Канарис и Фегелейн немедленно проследовали в отель, где им были приготовлены комнаты.
Будто сговорившись, они заперлись в своих номерах и тотчас включили приемники. Обедали и ужинали они тоже у себя, боясь пропустить важное сообщение. Но Берлин передавал обычную информацию и музыку. А это означало, что Гитлер жив и невредим — весть о его гибели мгновенно разнеслась бы в эфире.
Ночью Канарис покинул отель.
Он вернулся под утро, принял ванну и лег в постель. Через несколько часов должно было начаться утомительное путешествие, перед которым следовало отдохнуть.
Но сон не приходил. Канарис ворочался в кровати, вспоминая все то, что удалось узнать.
Итак, Смоленск, середина дня. Над полуразрушенным городом воют сирены. Воздушная тревога загоняет людей в подворотни, подвалы и погреба. По опустевшим улицам мчится вереница автомобилей. Это Гитлер в сопровождении эскорта следует на аэродром.
Здесь уже стоит готовый к вылету самолет. В воздухе барражируют истребители. Короткая церемония прощания — и Гитлер поднимается в самолет. За ним следует свита. Адъютант генерала фон Трескова обер-лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф, скрывая волнение, протягивает пакет адъютанту Гитлера — Брандту, прося передать его одному из офицеров “Вольфшанце”. Он объясняет: в пакете две бутылки старого коньяка, до которого приятель большой охотник. Брандт берет пакет и скрывается в самолете.
Три часа дня. Ревут моторы. Самолет идет на взлет, отрывается от земли, ложится на курс.
В переданном Шлабрендорфом пакете — взрывчатка. Капсула химического взрывателя раздавлена. Бомба сработает через полчаса.
Самолет давно скрылся из глаз, а те, что посвящены в тайну пакета, не покидают аэродром, томятся в ожидании.
Полчаса прошло.
Еще полчаса.
И еще столько же.
Короткая радиограмма: самолет Гитлера приземлился на аэродроме близ Растенбурга, фюрер проследовал в ставку.
У генерала фон Трескова стучат зубы от страха. Он переглянулся с адъютантом. Тот понял. И вот из Смоленска уходит в воздух второй самолет. В нем только один пассажир — обер-лейтенант Фабиан фон Шлабрендорф. Он прибывает в “Вольфшанце”, разыскивает Брандта и забирает пакет, который адъютант фюрера уже собрался передать по назначению.
На календаре — 13 марта 1943 года.
Канарис шумно переводит дыхание. Слава всевышнему, все обошлось.
Вообще-то он был убежден: Генрих Гиммлер не осмелится поднять на него руку. “Верный Генрих”, как называет Гитлер рейхсфюрера СС и своего ближайшего сподвижника, на самом деле не такой уж верный. И если Гиммлеру удалось проникнуть в тайну заговора против особы фюрера, то в свою очередь и Канарису кое-что известно о “первом эсэсовце” рейха. Причем он, Канарис, конечно же, намекнул об этом своему старому сопернику и недругу. А Гиммлер достаточно хорошо знает, с кем имеет дело, чтобы оставить без внимания это грозное предупреждение.
В дверь стучат.
Канарис включает свет, спустив ноги с кровати, нашаривает туфли. Кто бы это мог быть? Наверное, Фегелейн со своей очередной провокацией.
Он отпирает.
На пороге — командир подводной лодки, той самой, которая должна доставить адмирала к Абсту.
Почему он здесь? Моряк не должен был появляться в отеле!
Офицер протягивает бумагу.
Это радиограмма. Гитлер приказывает Канарису и Фегелейну немедленно прибыть в “Вольфшанце”.
— Хорошо, — говорит Канарис, — приготовьтесь, снимаемся в полдень.
Он ковыляет к кровати, чувствуя, как слабеют колени.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Карцов лежал в кровати, занимавшей добрую половину тесного каменного закутка. Рядом стоял Глюк и кормил его с ложечки мясным бульоном, горячим, крепким. Чашка быстро опустела.
— Больше нельзя, — наставительно сказал Глюк. — Можешь подохнуть, если обожрешься.
И он ушел, заперев за собой дверь.
Абст пока не появлялся.
Трижды в сутки Глюк приносит еду, кофе. Почти не разговаривает. Задал несколько вопросов: возраст, профессия, долго ли пробыл в воде…
Счет времени Карцов ведет так: три приема пищи — следовательно, прошли сутки; вновь завтрак, обед и ужин — еще сутки долой.
Маленькая лампочка, подвешенная под самыми сводами, горит все время; свет ее чуть пульсирует.
Карцев сыт, отдохнул, полностью экипирован — на нем такой же вязаный свитер, брюки и шапочка, что и у Глюка. Одежду тоже принес рыжебородый — бросил на койку, показал рукой: одевайся! Вспомнив что- то, ушел и вернулся с парой войлочных туфель — швырнул их под ноги Карцеву и молча стал у двери.
Карцов натянул брюки, с трудом просунул голову в узкий воротник свитера, надел туфли.
Глюк сел на кровать, поднял штанину на левой ноге.
— Пощупай, — распорядился он, шлепнув себя по голени, — пощупай и определи, что здесь было, если
