Шли годы. Ему было семнадцать лет, когда скончалась. Марта Львовна. Перед смерти старушка распорядилась, чтобы кабинет и библиотека были переданы молодому соседу. Аскер стал владельцем почти двух тысяч книг на русском и немецком языках. К тому времени он владел языком немногим хуже своей наставницы, продолжал изучать культуру и литературу немцев.
Также страстно увлекался Аскер спортом, футболом. Правый полузащитник и капитан ведущей молодёжной команды города, он был широко популярен. Бакинские мальчишки, прозвавшие его за золотистый цвет волос «сары[1] Аскером», ходили за футболистом по пятам.
В 1938 году он окончил среднюю школу. Дальнейший путь был определён давно — Аскер поступит в индустриальный институт, чтобы стать химиком, будет продолжать совершенствоваться в немецком языке, начнёт изучать и английский.
Однако все сложилось по-другому. В конце лета, перед самыми экзаменами в вуз, вернувшись домой со стадиона, он обнаружил на своём письменном столе повестку. Его вызывали в военкомат.
Утром он явился по вызову. В кабинете военкома сидел молодой подполковник — Аскеру запомнились волнистые чёрные волосы, контрастирующие с ними большие голубые глаза, высокий чистый лоб.
— Садитесь, — сказал подполковник низким звучным голосом, — садитесь и давайте поговорим… Вы что намерены делать?
Аскер не понял вопроса, недоуменно посмотрел на собеседника.
— Ну вот, окончили вы школу, аттестат получили, — продолжал подполковник. — А что дальше? Куда вас, так сказать, влечёт неведомая сила?.. Расскажите о своих замыслах, планах…
Пока Керимов говорил, подполковник сидел, уставясь в стол и чертя по бумаге обгорелым концом спички.
Аскер умолк. Тогда собеседник, без видимой связи с тем, о чем только что говорилось, вдруг опросил: правильно ли поступает футболист, нападая на вратаря и стремясь затолкать его с мячом в ворота?
Аскер вспомнил, что именно такой грех случился с ним вчера во время матча. В азарте игры он применил непозволительный приём, вдобавок — нагрубил судье.
— Вы… были на стадионе? — спросил он, покраснев.
— Был. — Подполковник усмехнулся и хитро посмотрел на Аскера. — Я, знаете, очень люблю футбол.
Долго продолжалась беседа. Говорили о школе и спорте, о вузах, литературе и библиотеке Керимова, разобрали новый кинофильм и премьеру в опере, затронули многие другие темы.
Подполковник внимательно слушал молодого человека и лишь изредка короткими замечаниями направлял беседу.
Аскер, не лишённый наблюдательности, чувствовал это. Вскоре он с удивлением обнаружил, что офицер многое о нем знает, как если бы специально изучал его. Он насторожился, помрачнел, умолк.
— Продолжайте, — сказал собеседник.
— Но, товарищ военком…
— Я не военком. — Подполковник улыбнулся. — Я представитель Народного комиссариата внутренних дел. И специально пригласил вас, чтобы, так сказать, познакомиться с вами лично.
Аскер беспокойно шевельнулся, кашлянул. Помолчали.
— Товарищ Керимов, — сказал подполковник после паузы, — как вы смотрите на то, чтобы поступить в одно из наших специальных училищ? Есть у вас такое желание, хотели бы стать чекистом?
— Мне… и вдруг — чекистом? — проговорил ошеломлённый Аскер.
— А вы думаете, что чекисты — это люди какой-то особой породы? Родятся, думаете, готовые чекисты?
— Да, но я никогда… Языки я люблю, химию, спорт…
— Уверен, что и у нас вы сумеете применить свои наклонности. — Офицер подошёл к Керимову, взял за плечо. — Ведь ваш отец дрался за советскую власть в Азербайджане, не так ли?
Аскер кивнул.
— Так кому же охранять сейчас эту власть, как не его сыну?.. Что ж… Идите-ка домой, да подумайте. А завтра в это же время я жду вас здесь.
Весну 1941 года Аскер Керимов встретил лейтенантом. На всю жизнь запомнил он яркое, солнечное утро 22 июня. Было воскресенье. Он работал накануне до поздней ночи, вдобавок плохо спал и встал позже обычного. Когда Аскер брился, в комнату вбежала Окюма-ханум. Она молча включила радио, застыла у стены.
Говорил Молотов.
Аскер слушал в каком-то оцепенении. Он пытался привести в порядок мысли и не мог. Нет, никак не укладывалось в голове, что сейчас, в эти секунды, где-то на западе переходят границу его страны полчища врагов, фашистские самолёты сбрасывают бомбы на советские города, пылают дома, лежат растерзанные люди, корчатся раненые…
Через час он был на работе. Там уже собрались почти все сотрудники. Аскер протиснулся к секретарю партийного комитета и передал заявление с просьбой отправить в действующую армию.
Вернулся он домой поздно ночью. На кровати лежал приготовленный с утра чемоданчик с бутсами и спортивной одеждой: сегодня должен был состояться очередной матч на первенство города.
Вошла мать. Она выглядела совсем больной. В руках у неё было письмо. Старшая дочь Лятифа, жившая в Киеве, сообщала, что она, муж и ребёнок здоровы, собираются в отпуск в Баку.
— Вот видишь, — сказал Аскер, гладя волосы старой Окюмы-ханум, — все они живы, здоровы…
— Письмо отправлено четыре дня тому назад! — воскликнула старушка и разрыдалась. Утром Аскер написал новый рапорт и передал начальству. Через неделю подал другой, затем — ещё один. Его вызвали, предложили оставить мысли о фронте, лучше работать, заниматься своим делом — сейчас у чекистов достаточно работы и в тылу.
Тогда Аскер написал в центр. На этот раз он действовал хитрее — подробно объяснял, что молод, прекрасно физически подготовлен, прыгал на парашюте с самолёта, владеет холодным и огнестрельным оружием, управляет автомобилем, отлично плавает. И подчёркивал: в совершенстве знает немецкий язык, длительное время занимался изучением Германии. Все это, как он думал, позволяло надеяться, что на рапорт обратят внимание.
Керимов не ошибся. Прошло недели три, и он получил приказ выехать в Москву.
С каким волнением сел Аскер в поезд, как нервничал, когда состав подолгу простаивал на разъездах, пропуская длинные воинские эшелоны!.. Скорее в Москву! Он не сомневался, что добьётся назначения в одну из групп, которые, конечно, формируются для особой работы в тылу врага, чтобы громить его наиболее важные жизненные центры.
Однако Аскера постигло разочарование. Его назначили в центральный аппарат и поручили вместе с группой других работников расшифровку, изучение и обработку трофейных документов.
Он просиживал за письменным столом по восемнадцати часов в сутки, работал с предельным напряжением, понимая, на каком важном участке находится, но успокоения не обрёл.
Дважды беседовал он с начальником отдела, убеждал, доказывал, что не в состоянии сидеть в кабинете — пусть даже на самой важной работе, когда на фронтах решается судьба Родины; что он, здоровый молодой парень, которого многому научили, может и должен сделать для страны больше, гораздо больше!
Но разговоры ни к чему не приводили.
Однажды ночью сильно разболелась голова. Он собирался было уже прилечь, как зазвонил телефон.
— Баку, — сказала телефонистка, — срочный вызов.
Он ждал мучительно долго. Наконец, сквозь шорохи и треск помех пробился далёкий и слабый голос Окюмы-ханум.
— Мама!.. Что случилось?..
— Аскер, мальчик мой, — едва слышно донеслось из трубки, — наша Лятифа…
Треск в трубке усилился и связь оборвалась.
На другой день начальнику управления доложили, что по важному делу просит приёма лейтенант
