Наступила зима, основные партизанские силы двинулись за Птичь, но на оставленной территории гарнизоны, управы так и не восстановлены. Вторично оккупационная власть не смогла это сделать, так как среди местного населения не находилось охотников идти в полицию или выполнять какую-либо другую службу у немцев. Иногда в притихшие деревни налетают отряды полицаев, учиняют на скорую руку расправу, забирают хлеб и скотину. Но чаще заглядывают партизаны. Диверсионные группы, которые не спускают глаз с железной дороги, в сильные морозы и метели даже отогреваются в селах, пополняют запасы продовольствия, берут проводников и подводы. Частенько то тут, то там между немцами и партизанами происходят столкновения. Разрывают сухой зимний воздух пулеметные очереди, треск винтовочных выстрелов. В зависимости от обстановки та или другая сторона отступает. Чаще немецкая.
Партизаны появляются вечером, когда в окнах хат начинают светиться мигающие огоньки смоляков и лучины. Они обычно приезжают в санях или в возках, не торопясь, чтоб показать себя, проходят вдоль заборов, плетней, выбирают для своей цели наиболее просторную хату. Там устраивается вечеринка, и туда, где верховодят эти опоясанные крест-накрест патронными лентами хлопцы, сходится молодежь. Играет гармонь, гремит бубен, носятся по хате, поднимая клубы пыли, быстрые пары. С восхищением смотрят на чубатых, задиристых лесных солдат девушки.
Не одна из них ждет встречи, всматриваясь в осколок зеркальца, подводит угольком брови и обычной свеклой, сваренной на обед, чуть-чуть подкрашивает губы. Во все времена, века тянется женщина к воину, своему защитнику, заступнику.
Партизанские вечеринки - не только гулянье, где ищут выхода хмельные силы молодости, развеивается страх, тревога неопределенного, неустойчивого времени. Они как бы сборные пункты, они исполняют роль того народного вече, которое издавна на лесной, разбросанной Руси вербовало силы инсургентов для отпора чужестранцам. После двух-трех полек, 'Левонихи' гармонь вдруг затихает, хлопец, который до этого времени упрямо бил колотушкой по телячьей шкуре бубна, забивается куда-то в угол, а в круг, на свободную середину хаты, выходит златоуст агитатор в дубленом полушубке, подпоясанный широким военным ремнем, прифранченный и дерзкий. Хорошо, если при нем есть сводка фронтовых новостей, а если нет такой сводки, то он неплохо обходится и без нее, ибо язык у него острый, находчивый, про успехи фронтовые, партизанские может добавить и прибавить и всегда умудряется сказать онемелым слушателям именно то, о чем они сами жадно желают услышать. Пускай же не забудутся неоценимые заслуги таких вот самодеятельных агитаторов, острословов и насмешников, которых партизанская масса рождает везде, так как без них просто невозможно жить! Ибо не только удачный бой, хитрая засада или вылазка, победа на фронте, но и слово, живое человеческое слово помогало разжигать пламя протеста, сопротивления во всех его видах и формах.
Молодежь партизанская борьба окрыляет. В жизни человека всегда есть полоса, когда он меньше всего думает о собственном гнезде, о практически-будничных делах, неторопливых, связанных с повседневными мелкими заботами. Извечно на этой земле, заселенной синеокими, русоволосыми славянами, единым было племя земледельцев и племя воинов, ибо когда возникала необходимость, вчерашний хлебопашец садился на мохнатого коня, брал в руку косу или острогу, бежал в лес к тимакам, повстанцам. Дремлют по всей белой Руси седые, насыпанные руками человека курганы, скрывают под своими покатыми склонами еще не описанную народную славу. Шныряли тут дикие разъезды косоглазых татар и монголов, бесследно исчезая среди лесных и болотных моховин, от мужицких дубин и рогачей ломались кривые сабли чванливой польской шляхты, есть кладбища шведские, французские, немецкие...
Еще в мирные, безоблачные дни разбудил город железным кличем жителей деревень, зовя в новые просторы, в неизведанные дали. Дедовский обычай ломался, забывался, ибо все те трактористы, летчики, доктора, учителя, которые вышли из-под соломенной крыши, возвращаться под эту крышу не хотели, никакой запрудой невозможно было остановить стремительный весенний разлив жизни. И когда новые, нацеленные на такой полет поколения почувствовали угрозу своему порыву, они вынуждены были бороться за свое жизненное право...
_____
От Сосновицы, где размещен партизанский штаб, до Пилятич, Литвиновичских лесов, где зимует часть Домачевского отряда, напрямик не более восьмидесяти километров. Но дело в том, что прямой дороги нет, так как часть домачевских деревень контролируется немцами.
Группе Бондаря, которая на рассвете выехала из Сосновицы на пяти санях, приходится кружить и петлять. За день одолели километров шестьдесят, но до Пилятич еще далеко. Проезжают засыпанные снегом деревеньки, делают короткие перерывы, беседуют с крестьянами. Бондарю бросается в глаза такая примета: люди не прячутся по закоулкам. Мужчины, женщины охотно подходят к партизанским возкам, вступают в разговор.
В последние месяцы Бондарь почти никуда не выбирался из штаба, и очевидная перемена в поведении населения поднимает его настроение, подбадривает. Спрашивают всюду об одном: правда ли, что немцев разбили в Сталинграде и теперь они отступают на всех фронтах?
Как и в прошлую зиму, слухи преувеличены, правда перемешана с выдумкой, но все равно в деревнях знают о положении на фронте лучше, чем год назад.
Ночуют в лесной деревеньке. В хату, где остановились Бондарь с Петровцом, набивается много стариков, мужчин, хочешь не хочешь приходится проводить собрание. Выступают по очереди то Бондарь, то Петровец. Рассевшись на лавках, кроватях, на полу вдоль стен, мужики дымят самосадом, внимательно слушают. Вопросы о фронте, о союзниках сыплются без конца.
Возле печи сидит дед, который среди собравшихся выделяется очень уж убогим видом. На кожушке бесчисленное множество заплаток разного цвета и размера, из-под расстегнутого воротника темной, как земля, рубахи видна голая грудь. Зато ноги деда, обутые в лозовые лапти, толстые, как бревна, - столько на них накручено онуч. Вот этот замшелый дед вдруг пожелал высказаться.
- Баба моя померла, а дочка не хочет брать к себе, - то ли придуриваясь, то ли всерьез начал он. - У нее своих детей как бобов. Так я могу свободно пойти в партизаны. И еще из нашего села могут пойти. Только знаете что, начальники, полицаев надо поразогнать. Окончательно, чтоб духом их не воняло. Так как будут издеваться над семьями. У немцев теперь невыкрутка, так полицаи за них крепко держаться не будут. Когда пан удирает, то его лакей, чего доброго, сам может с пана содрать штаны...
Дед замолкает, забивается поглубже в угол. Мужчины хохочут, но опасный разговор никто продолжать не хочет.
В соседней хате сборище повеселее. Туда набилась молодежь, и после недолгих речей из хаты послышались звуки гармони, топот ног.
В полночь Бондарь с Петровцом выходят проверить посты. Первый часовой, который стоит при въезде в деревню, несет вахту как должно, а второй, поставленный вблизи командирской хаты, почему-то показался чересчур толстым и подвижным. Когда командиры подходят ближе, от партизана, тихо вскрикнув, отделяется девушка, стремительно бежит в темное подворье.
Вернувшись в хату, Бондарь не может сразу заснуть и толкает под бок Петровца, который, не успев упасть на солому, уже посвистывает носом.
- Слушай, Кирилл Петрович, этот корявый дед не дурак.
Петровец сонным голосом спрашивает:
- Что он такое умное сказал?
- То, что полицаев надо разогнать окончательно. И не воевать с ними, а поискать что-нибудь другое.
- Как это не воевать?
- А так. Попробовать на свою сторону перетянуть. Про Сталинград они ведь тоже знают.
VI
Назад в Пилятичи Евтушик вернулся, когда уже стемнело. В Лозовице - у жены и детей - побыл не полный день, успев, однако, на соседском коне привезти из ольшаника воз дров, перебросить из болота во двор остаток стожка рыжей, накошенной почти в зазимок осоки.
Хозяйка, у которой Евтушик находится на постое, знает, что дома у него не сладко. Из дому обычно даже куска хлеба не приносит, поэтому, как только постоялец переступил порог, она сразу же начала суетиться у печи. Достала чугунок картошки, налила миску щей, поднесла на блюдце два ломтика старого прогорклого сала. Даже - чего никогда не делала - чарку вишневой настойки налила.
Горят, потрескивая в печке, смоляки. По стенам скачут пугливые тени. У Евтушика гудят от усталости
