неудобное ружье на пистолет.
Дуло развернулось на сто восемьдесят градусов и прозвучал выстрел последний в истории укрепления.
- Все... - Рудольф отступил от окна на шаг. На белом - незагорелом или неожиданно побледневшем - лбу выступило несколько крупных капель пота. - Быстро иди сюда.
Эльвира поспешно тронулась с места, надевая ручку сумочки себе на шею. В дверь снова ударили - всунутая в щель отвертка должна была задержать констрикторов на пару минут.
- Быстро, - почти не открывая рта произнес Рудольф и протянул ей свое плетение. Журналистка ухватилась за веревку, кое-как просунула ноги в навязанные Рудольфом петли и встала на подоконник.
Дверь вылетела как раз в тот момент, когда Эльвира должна была спокойно опуститься. От неожиданности женщина дернулась, железный внешний карниз скользнул у нее под ногами, и она поняла, что летит. Веревки грубо рванули за ноги, несколько задерживая падение, но соскользнули с них, обдирая щиколотки и срывая туфли. Удаляющийся крик заставил Рудольфа снова развернуться к окну - но помогать было уже поздно: раздался глухой удар и он увидел ее уже лежащей на мостовой. Зубы заболели от сжатия, Рудольф посмотрел вниз, назад, в сторону приближающихся жадных рук снова вниз и опять назад. Дальнейшие его действия были почти механическими - он не запомнил, как сам вытянул обратно веревку, как сел в стремя, как опустился... Что-то раздвоилось в его сознании, бросив половину его личности на ледник перед катящейся с гор лавиной, из-за которой слышались предательские голоса бывших начальников и приятелей. Снег кипел, рассыпаясь искрами во все стороны, солнце слепило глаза, ему помогали резкие ледяные блики... Сквозь видение на миг прорвалась стена, каменная, грубая и надежная на вид, а потом вновь наступило полусумасшедшее забытье. Он запомнил только то, что все же висит между небом и землей, и веревка слегка колышется от все усиливающегося ветра. Затем сквозь подступившуюся темноту донесся рокочущий звук, слишком упорядоченный, чтобы его можно было принять за грохот лавины. Рудольф открыл глаза - на поголубевшем и малость почистившемся от дыма небе висел вертолет, а где-то за ним горело солнце - небольшое и желтое...
31
До самого утра Альбина пролежала, глядя в потолок неподвижными глазами; ее взгляд легко было спутать со взглядом констриктора - кипящие внутри мысли отбивали у него всю энергию, но при этом и сама она не смогла бы пояснить, о чем именно думала. Почему увели 'тихого'? Почему он так настаивал на том, что она - просто попутчица? Что все это означало? В какие-то моменты ей хотелось встать и разузнать, в чем дело, поинтересоваться в открытую его судьбой, уточнить, когда будет пущена в ход методика лечения, но всякий раз тело охватывала усталость и девушка говорила себе, что через минуту она отдохнет, силы вернуться, и от тогда... От этого ей чудилось, что даже ее тело знает о загадочных опасностях больше, чем она, и потому не пускает.
Наверное, в какой-то момент она все же заснула: утро наступило слишком быстро, так, что сознание не успело зафиксировать его приход. Стало шумно, люди заходили по бараку, захлопала дверь... Альбина протерла глаза руками и села. Похоже, в барак вселялась новая группа - пустовавшие в момент ее прихода койки занимали теперь одну за другой только что вошедшие люди. Отдельные лица показались девушке знакомыми, присмотревшись, она убедилась, что так оно и было.
- Вы из укрепления? Из мэрии? - схватила она за рукав ближайшую женщину.
- Да, - нехотя ответила та, едва ли не падая на кровать.
- А как... - Альбина замолчала, вертя головой во все стороны.
Если Рудольф жив она увидит его и без расспросов...
Дверь раскрылась впуская в барак одну группу, другую, Альбина застыла на краю кровати, готовая в любой момент вскочить. Не он... не он повторяли ее губы. Когда знакомое лицо наконец появилось, в ее ногах, казалось, сработала пружина, бросая девушку вперед.
- Ты... - прижалась она к его груди, забыв окончательно прежнюю робость перед его излишне строгой моральностью. Тонкие пальчики зашарили по плечам, желая на ощупь удостовериться, что перед ней не мираж. Милый... Я так волновалась, я так ждала...
- Ала. - Рудольф притянул ее к себе и с удивлением отметил, что глаза начали щипать. Обожженные веки были очень чувствительны к соленной жидкости. - Ну все... теперь все позади. Все...
- Руди... - она захотела тут же рассказать о странном уходе 'тихого', о тревоге, ни на секунду не отпускавшей ее, но не успела - в дверях появилось двое военных ('Боже! - ахнула про себя Альбина. - Те самые...') и один из них выкрикнул фамилию Рудольфа. - Нет!
Неожиданный крик девушки заставил Рудольфа отшатнуться, а Альбина уже поворачивалась лицом к военным, стараясь загородить его своим телом.
- Ала, что случилось? - Он резко замолчал, глядя на приближающихся людей в форме.
- Нет! - она сжала кулаки и шагнула вперед, дрожа от стыда. - Я вам...
- В чем дело? - нехорошее предчувствие неприятно и скользко шевельнулось у Рудольфа в душе. - Что все это значит?
- Девушка, успокойтесь, - прикрикнул на трясущуюся Альбину один из военных. - С вами просто хотят побеседовать. Ведь это в вашем укреплении проводились, так сказать, некоторые медицинские исследования?
- Да, а...
- Человек, передавший нам материал, говорил о работе врача-одиночки. Именно это мы и хотели уточнить, - холодновато пояснил военный. Наброшенный на его плечи белый халат скрывал знаки различия.
- Ну как же... - Рудольф попробовал улыбнуться в ответ, но не сумел. - То есть... врач действительно был только один, но вот... - он осекся и замолчал. Уже готовая сорваться с языка фраза 'вот перед вами один из свидетелей успеха' так и осталась непроизнесенной, какое-то шестое чувство подсказало ему, что испуг девушки не случаен и лучше не впутывать ее в это дело.
- Продолжайте... - небрежно кивнул военный.
- Я что-то хотел сказать? - Рудольф не привык испытывать растерянность и чувствовал от этого сильный дискомфорт. - Да... я сам свидетель, что лечение было успешным. И тот человек, который... простите, я забыл его фамилию... он тоже может подтвердить, что, вероятно, и сделал.
К их разговору начали прислушиваться, десятки пар любопытных глаз уже уставились на них, требуя объяснения разыгравшейся только что сцене.
- Вот и хорошо, - прервал его все тот же военный. - Вы запишите свои показания и...
- Нет! - со слезами на глазах снова вскрикнула Альбина. - Руди... Не ходи с ними. Не ходи!
- Послушайте, девушка, - раздраженно одернул ее военный, - вы замолчите или нет? Вам не кажется, что вы лезете не в свои дела?
- Нет. - Альбина с отчаяньем тряхнула головой. - Тогда берите с собой и меня. Руди - им это не нужно, понимаешь?
- Что 'это', малышка? - он слегка отстранил девушку с дороги рукой.
Только гримаса исказила в ответ лицо девушки. Слишком много хотелось ей сказать этим словом, и она была слишком напугана, чтобы быть способной что-либо объяснить. 'Это' - лечение констрикторизма, их мечты и надежды, искренность, наивные попытки отстоять созданное на миг укрепление... и многое другое, на объяснение чего иному понадобилось бы часы, а другому и вся жизнь. И ноги Альбины как тогда, на крыше, стали каменными, руки опустились, а лучистые глаза наполнились покорной тоской: делайте со мной, что хотите... я проиграла.
- Малышка, что ты...
- Идем, - нетерпеливо поторопил его военный, и Рудольф отправился за ними, стыдливо отводя взгляд от потрясенной и потерявшей надежду девушки.
Сердце билось четко как часы. Медленно, медленней, чем он ожидал, совсем мед-лен-но...
...как в тот момент, когда констрикторы ломали двери в кабинет.
Стук. Шаг. Удар сердца... Хлоп - дверь... А лязг? Что же это знаком, по-металлически лязгнуло сзади? Оружие?
Лезут в глаза ледяные блики, катится с гор лавина... И что-то белое возникает перед глазами. Листок бумаги?
- К сожалению, вы являетесь носителем вируса... - глухо, сквозь снежную толщу звучат слова.
- Вы направляете меня в больницу? - Рудольф слышал свой голос со стороны и с трудом узнавал его, как будто тот звучал с магнитофонной ленты - искаженный, непривычный...
