одиночку поставить на лыжи двенадцатитонный дископлан. А он сделал это. Через 16 часов 7 минут после взрыва и своей предполагаемой гибели Антропов вернулся на Биостанцию самостоятельно в исправной машине. О том, что было с ним после взрыва, - не знает. Очнулся на берегу Белого озера 'днем'. Сел в машину и прилетел. 'Простыней' не видел. Эту пленку с автоматом на верхней террасе - захватил по дороге'.
...Медицинский кабинет. Антропов с каким-то лихорадочным упоением демонстрирует врачам грудь, спину, живот. Врачей - трое, все молодые, и вид у них несколько растерянный. Антропов сложен великолепно, при каждом движении под кожей перекатываются мышцы, словно на анатомической модели. На коже - ни одного шрама, ни одной царапины...
Теперь Антропова осматривают уже четверо. Он возбужден и недоволен, но надевает какие-то датчики, ложится на раскладные кушетки, становится под раструбы массивных аппаратов. Торопит врачей, которые, по его мнению, нетерпимо медлительны. Крупно вспыхивают десятки цифр, кривые, графики, рентгеноснимки, инфраграммы...
Голос Савина: 'Антропов казался прежним - и снаружи, и внутри, как доложили медики. Здоров, в психике - никаких отклонений, никаких намеков на травму. По-прежнему - малость авантюрист, малость задира и большой говорун. Биостанция ликовала, радуясь и чудесному спасению товарища, и нежданному открытию. Химики с ходу соорудили 'теорию живой воды' и уже стали разрабатывать технологию ее синтеза на Земле. Только Медведев не поддался общему энтузиазму. И он оказался прав'.
Снова медосмотр. Что-то в одном из анализов заинтересовало врачей, отвлекло от Антропова. Рассерженный, он что-то говорит им, выставляет вперед руку с растопыренной ладонью. Лицо его наливается кровью от напряжения, глаза останавливаются на собственных пальцах. Между пальцами что-то вспухает, растет, заостряется, а в напряженных зрачках Семена сумасшедшинка мастера, лепящего фигурку из глины.
Белеют за голым плечом лица врачей. На протянутой вперед руке Антропова - пальцев больше обычного...
Первая половина фильма не произвела на Карагодского особого впечатления. Он подумал только, что иронией судьбы кинобоевики бывают иногда достовернее самой жизни. Хорошие, по крайней мере. Взять хотя бы это ЧП на Прометее. Талантливый режиссер наворотил бы из него вестерн, и зрители поседели бы от ужаса.
Таинственная планета, авария, привидения, воскрешение из мертвых... А ты вот сидишь, смотришь бесстрастно бесстрастные пленки и в душе ругаешь себя за неспособность проникнуться чужой радостью и бедой.
Виновны автоматы. В их объективах, как под взглядом посредственности, живая жизнь увядает, становится схемой. Они равнодушны, посредственности и автоматы, в этом их беда. Им все равно, что вокруг смерть или праздник. Они подчиняются только заложенной в чреве программе.
А человек...
Тот, кто вышел из голографического экрана, уже не был человеком. У него был приятный голос, он говорил внятно, правильно и убежденно, говорил с юмором и доказательно - но ЧТО он говорил!
Тот, кто был когда-то Антроповым, сидел на металлической лавке в оранжерее. У него была 'подзарядка', и он использовал вынужденную неподвижность для дискуссии, которая звучала как проповедь. Над ним, чутко следуя за зеленым диском солнца, колыхались на мускулистых стеблях веерообразные листья. Несколько рук, каким-то чудом втиснутые в плечевые суставы, все время что-то делали, демонстрируя необыкновенные способности владельца: сгибали оголенный кабель под током, переливали из ладони в ладонь то концентрированную кислоту, то расплавленный металл, показывали какие-то мясистые суперорганы, воспринимающие все на свете и на любом расстоянии. Ноги пока не были нужны, и Семен сделал из них два тугих сплетения корней, уходящих в оранжерейную почву.
И страшно было видеть среди неправдоподобных, неприемлемых разумом и чувством нагромождений невероятной плоти лицо Антропова, не тронутое переделками. Оно, красивое и слегка самонадеянное, воспринималось отдельно, оно словно было украдено и насильно пришито к этой живой горе.
'Сейчас он еще вполне симпатичен, - прокомментировал Савин. - Теперь он перед каждым 'пересозданием' делает предварительный эскиз и расчеты по анатомическим справочникам. А вот когда он конструировал себя 'по вдохновению'... Впрочем, художнической жилки у него никогда не было'.
А Семен проповедовал 'свободу формы'. Он критиковал человечество за то, что, увлекшись техническими революциями, оно напрочь забыло другие пути самоусовершенствования. Поставив во главу угла интеллектуальный рост, оно забыло, в какие непрочные и несовершенные сосуды заключено его творческое могущество. И как результат, появилась пропасть между желанием и возможностью. И пропасть эта все время растет, потому что растут желания человека пропорционально его знаниям, а возможности по-прежнему ограничены биологическим барьером, физическим несовершенством человеческого тела. И пытаться одолеть эту пропасть техническим прогрессом - все равно, что пытаться догнать свою собственную тень, когда солнце светит в спину.
- Надо повернуться лицом к солнцу, - Семен выразительно покачал своими листьями-опахалами. - Надо раскрепостить человеческое тело, дав ему возможность свободно изменяться, принимать любую форму, которую только пожелает мозг. Подумайте только, какие горизонты откроет 'свобода формы' для человечества!
- Говорят, распад психики, - пробурчал Пан. Вещает, как Заратустра.
Карагодский покосился неодобрительно. Ему было жаль Антропова.
А Семен снова гнул кабель под напряжением, переливал в ладошках расплавленный свинец, резал ногтем стекло - открывал новые горизонты.
И как у всякого провозвестника, нашлись бы, наверное, у Семена последователи, 'раскрой он секрет 'раскрепощения плоти', принцип 'самоконструирования тела'. Но раскрыть этот секрет Семен не мог не потому, что не хотел, а потому, что не знал. Сам он 'создавал' и 'пересоздавал' себя по желанию или чьей-либо просьбе, но каким образом желание материализуется в соответствующие клетки, ткани и органы, он не знал.
Не знали этого и товарищи Семена, хотя пытались узнать самоотверженно и настойчиво, ловя буквально каждый шаг, каждое движение, дыхание Антропова, вторгаясь в сокровенное остриями анализаторов и датчиков, просвечивая каждую клетку и дежуря у каждого нерва. Они уже перешагнули заповедные межи медицины, биологии, физиологии, психологии, они уже вышли нацелину недавно созданных и еще несозданных 'логий', они уже бродили в пустыне, где 'логии' окончательно порывают с логикой и здравым смыслом.
'Мы узнали очень немного, - продолжал комментировать Савин. - Но даже это немногое рассыпалось на частности, не хотело укладываться ни в какую систему. Заметили, к примеру, что способность к метаморфозам сильнее в период черного солнца. Доказали, что расход энергии на метаморфозу равен полученной предварительно извне, следовательно, процесс самомутации автономен. Определили, что в момент метаморфозы внутриклеточная жидкость превращается в 'плотную воду' вещество, из которого состоит Белое озеро. Установили-и это, пожалуй, самое важное,-что процесс материализации мысленного приказа идет через появление в организме сложных нейтринных структур, прежде не наблюдавшихся, ни на Земле, ни в исследованном космосе. Механика их образования и последующего перехода в статичные атомные структуры выходит за рамки существующих в данное время фундаментальных теорий...'
Да, ученые старались. Все внешние исследования почти прекратились, службу несли лишь автоматы наблюдения. Работа затерянной среди космических пространств биостанции сфокусировалась в одной точке. И не только страсть к познанию, не только тяга к 'новым горизонтам', не только настойчивые менгограммы Земли смыкали круги добровольных круглосуточных дежурств.
Изредка - все реже - у Семена наступала ремиссия, короткие часы просветления. Он замолкал на полуслове и забивался куда-либо подальше от глаз, в укромное место. Там он возвращался в прежнее тело и подолгу, с удивлением и страхом рассматривал себя. И думал долго, мучительно.
В эти часы все на станции говорили почему-то шепотом. И называли Семена только по фамилии - Антропов. И, нарушая закон сохранения энергии, находили в своих несовершенных, закрепощенных организмах неожиданные новые силы для продолжения поиска.
Выводы Медведев излагал, словно вбивал в доску кривой гвоздь:
- Все вышеизложенное с высокой степенью достоверности позволяет предположить, что планета
