опускалось все ниже, и причудливые утесы, похожие на морды диковинных зверей, окрасились красным. Небо синело, а внизу, в глубокой расщелине, клубился плотный багрово-фиолетовый туман. Изредка вспышки прорезали его, и тогда земля вздрагивала и с утесов срывались камни. Там, внизу, тоже была смерть — непонятная и оттого еще более страшная.
Привычная спазма свела желудок. Тело наперекор всему требовало пищи. Оно не хотело мириться со смертью. Оно хотело жить.
Уисс пошевелился, попробовал подняться. Онемевшие ноги пронзила тупая боль. Уисс осел, ворча, но потом все-таки встал.
— Надо! Еды!
Гортань еще плохо повиновалась ему, и немногие понятные стаду слова звучали как звериные крики. Клубок тел не пошевелился, и Уисс повторил требовательно:
— Надо! Еды!
Мужчины словно не слышали, и ярость охватила Уисса. Он схватил каменный топор и замахнулся на ближайшего.
— Надо! Еды!
Тот покорно закрыл глаза, ожидая удара. Холод был сильнее голода и страха. Сородич готов был умереть, но не отдавать свою частицу тепла в общем клубке. Яростные глаза Уисса по очереди встретились с глазами остальных — они смотрели затравленно и равнодушно, в них не было даже мольбы, их уже застилала пелена неизбежного. Уисс опустил топор. Потом перехватил поудобнее шершавую рукоятку и шагнул в проем.
После смрада пещеры на свежем здоровом воздухе слегка закружилась голова. Уисс сжался, ослепленный. Горы переливались всеми цветами, искрились, щетинились серыми полосами колючего кустарника. И оглушительная тишина стояла над ними.
Уисс и сам не понимал, зачем он покинул пещеру. Какую добычу сможет он взять в одиночку? Здесь, в горах, звери свирепы и огромны, а на чахлом кустарнике нет плодов. Он не сможет добыть еды ни для себя, ни для тех, кто остался. Но что-то тянуло Уисса в долину, туда, где клубился темный туман и плясали бесшумные вспышки. Цепляясь за камни, он стал спускаться.
Уисс прошел половину пути до кромки тумана, когда ноздри уловили тревожный запах — пахло гарью. Он сделал еще несколько неуверенных шагов и остановился. Инстинкт подсказывал — вернись, там опасность, там Великий Красный Зверь, пожирающий все живое. Уисс глянул вверх. Пещера виднелась отсюда маленькой черной точкой. Вернуться? Ждать ночи, когда его убьет холод или, беспомощного, загрызет нетерпеливый шакал?
Негодующее рычание вырвалось из горла Уисса. Он взмахнул топором, ободряя себя, и решительно двинулся туда, где пряталось неведомое.
Ему не пришлось идти долго. Вскоре путь преградил ручей. Его торопливое бормотание было слышно издалека, но, когда Уисс раздвинул кусты, его снова сковал страх.
Там, за ручьем, совсем недавно пировал Красный Зверь. На пепельно-серой земле валялись кучи обугленного кустарника. А еще ниже стлался багрово-синий дым, оттуда доносился далекий треск и тянуло теплом.
Уисс зачерпнул волосатой ладонью полную пригоршню воды и попробовал языком. От холода заломило зубы.
Рядом раздался стон. Уисс одним прыжком отскочил в кусты и замер. Стон повторился — на этот раз тише. В нем не было угрозы, а только боль и жалоба. Ноздри Уисса раздулись. Припадая к земле, он пополз на звук.
Длинноногое животное с тремя парами витых рогов на голове уже ничего не видело и не слышало. От него пахло паленым. Кожа на боках обуглилась и лопнула, обнажив розовое мясо. Видимо, рогач в предсмертном усилии вырвался из объятий Красного Зверя и перемахнул на этот берег, но смерть настигла его.
Уисс вытащил длинный нож, выточенный из острого обломка берцовой кости, и хищно оскалил зубы.
После обильной еды захотелось пить. Уисс лакал воду жадно, урча и отфыркиваясь от удовольствия, отрывался, осматривался и снова лакал.
И тогда он заметил Красного Зверя.
Это был совсем крошечный зверек, и непонятно было, как он перепрыгнул через ручей. Он съел всю палку, оставив от нее только угли, и теперь подыхал, дрожа и дымясь.
Уисс хотел было сбросить опасного зверька в воду, но сытый желудок настроил его на благодушный лад. Ему захотелось поиграть. Он отломил от соседнего куста сухую ветку и сунул зверьку. Зверек жадно набросился на нее и сразу стал больше и веселее.
Уисс играл с Красным Зверьком долго, то давая ему пищу, то отбирая ее. И зверек покорно подчинялся желаниям Уисса, то вырастал в рычащего тигра, то сжимался в рыжую мышь. И тогда Уисс почувствовал, что холод отступил. Блаженным теплом веяло от камня, нагретого лапами покорного зверька.
Наконец Уисс встал и направился к рогачу. Дотащить всю тушу до пещеры ему было не под силу, и он отрезал самое вкусное — две задних ноги. Потом выломал из кустарника самый большой сук и поджег его толстый конец.
Когда, обессиленный под тяжкой ношей, он дотащился, наконец, до пещеры, уже опустилась ночь. Уисс шагнул в пещеру, высоко держа над головой горящий сук. Красный свет метнулся по стенам. Живой клубок дрогнул, рассыпался, эхо гулко повторило вопль ужаса. Подвывая, сородичи расползались, забивались в темные углы. Только один остался у его ног. Он был мертв.
Уисс бросил на пол мясо.
Остекленевшие глаза жадно уставились на пищу, но страх перед Красным Зверем заставил глубже забиваться в свои углы.
Уисс повернулся спиной к сородичам и вышел из пещеры. Он слышал, как в темноте началась драка за мясо. Уисс направился к ближним кустам, освещая себе дорогу.
Когда он вернулся в пещеру с охапкой хвороста, мяса уже не было. Сородичи снова расползлись по углам, но уже не так поспешно, как прежде. Глаза их приобрели осмысленное выражение и смотрели теперь настороженно и выжидающе.
Уисс бросил на пол догорающий сук и показал на хворост:
— Еда! Ему!
Он подложил веток, и пламя мгновенно выросло, заплясало, рассыпая искры. По пещере заструилось тепло.
Наконец самый смелый подполз ближе. Сородич с любопытством смотрел, как Уисс кормит страшного зверя, потом сказал неуверенно:
— Красный Зверь! Враг!
Уисс сунул еще одну ветку в костер, и рыжий язык метнулся к самому потолку.
— Нет! Огонь! Друг!
Осмелевшие мужчины подползали все ближе к костру, блаженно ворчали, подставляя теплу окоченевшее тело, радостно повизгивали.
— Огонь! — повторил Уисс новое слове. Он протянул к жаркому костру руки:
— Огонь! Друг!
МЫСЛЬ продолжалась, но Уисс очнулся, словно вынырнул из зловонной лагуны на поверхность — близость огненной стихии, хотя и призрачная, была нестерпима. Он ничего не мог поделать с голосом крови, с трагическим опытом Третьего Круга, навечно отпечатанным в генах, — все естество противилось союзу с Гибелью.
Он мог только, не напрягая внимания, чтобы не упустить ничего существенного, следить извне за странным чужим миром, в котором творились вещи все более и более непонятные.
Он видел, как в считанные тысячелетия зумы расплодились и расселились чуть ли не по всей суше. Рогатина в лапе и пламя костра сделали зумов сильнее и выносливее других зверей.
Красный Зверь оказался двуликим — с равным покорством и равной силой служил он врагу и другу, злу и добру. Он давал тепло и сжигал жилища, плавил руду и опустошал посевы. Убийственный огненный смерч
