был не самый передовой, в селе всего двадцать хат, а школу закрыли в виду отсутствия финансирования и нехватки кадров посоветовав учить писать и читать детей самим родителям и оставив небольшую библиотеку с учебниками двадцатилетней давности. Поскольку Любомира учить было совершенно некому, заботилась о нем старая бабка соседка, тайком надеясь на его хату для своей взрослой дочки с тремя детьми получившимися от случайной поездки в областной центр на рынок, то ни читать, ни писать он, не умел.
Но как обычно бывает в этом мире, обделенный господом в одном, человек щедро бывает награжден в другом. С малых лет Любомира уважали и даже побаивались как одаренного способностями совершенно не объяснимыми. В три года он уже исцелял и в раенной больнице практически не было работы, потому что все кроме разве что рожениц шли к нему и самое главное не зря. Не было среди пришедших не довольных. Любомир лечил на совесть, не то, что все эти колдуны и ворожеи. И как положено в таких случаях, когда дар сильный и от бога, денег ни брал, ни с кого. Бабка соседка, правда, научила немного позже, как обойти гнев божий грамотно. Брать стали продуктами да материалами на дом, мол, для поддержания тела, в котором такой сильный дух. Однако Любомиру и этого было не надо, он полностью был, как говорят не от мира сего. К шести годам он обнаружил в себе странную способность оказываться там, где фантазировал быть. Пространство вокруг него как бы менялось, и все становилось материальным и ощутимым. Сам он при этом с места, где находился в этом мире, исчезал, и бабка часто впадала в истерику доискиваясь куда подевался 'кормилец окаянный'. С этим даром Любомир обращался особенно осторожно потому что его фантазии в силу возрастных аномалий иногда бывали не только греховны, но и просто опасны для него самого. Чаще всего он все таки лечил руками и помогал советами по поводу будущего, которое видел прекрасно, но в этом не признавался полностью даже бабке опасаясь совсем потерять покой и только и обслуживать население близлежащих деревень с их жаждой знать что, кому и когда.
Однажды, когда Любомиру было уже пятнадцать бабка, изнемогающая между праведностью и финансовыми проблемами дочки с внуками начала приводить богатеньких городских. Проанализировав пути обхода греха при применении божьего дара с последующим материальным вознаграждением, бабка решила Любомира в камерческую сторону вопроса не посвящать отныне вообще. Она целиком брала грех, на себя снабжая самого целителя лишь тем, что тот сам у нее просил. А поскольку Любомир не просил никогда ничего, то решение это вскоре бабку и ее детку с внуками просто озолотило. Практически до двадцати своих полных лет Любомир работал с утра до вечера на семью доброй бабушки соседки, которая несла тяжелый крест греха за получаемые вознаграждения от эксплуатации безвозмездно дарованных богом способностей.
Но настало время болезненного расставания. Как то, в деревню заслышав о целителе, приехала Афдотья. Молодая учительница начальных классов школы теряла мать, умирающую от рака и случай этот был столь неподвластен медицине, что даже прививка вечности и трансплантация органов не могли помочь. Любомир вылечил ее за один сеанс в пол часа и Афдотья видя такое торжество божьего чуда над наукой поклялась отплатить чем то похожим. Узнав, что Любомир до сих пор не умеет читать и писать, она яростно принялась учить его грамоте, благо входило в него все как в Ломоносова, быстро и легко.
Именно на этом этапе своей жизни, научившись читать и писать Любомир ощутил не преодолимую тягу к познанию, в том числе познанию непосредственно в путешествии. Он покинул рыдающую бабку и отправился с Афдотьей в столицу, познавать мир. В городе у него жил дальний родственник, квартира его пустовала т. к. родственник все время посвящал работе и интеллектуальному самосовершенствованию. Любомир даже стал подумывать, а не поступить ли ему в какое высшее учебное заведение. Аттестат ему привезли клиенты и, хотя в школе он ни дня не учился прочтенное ему бабкой и восполненное собственным чтением за последний год вполне тянуло на среднее образование.
На пригородном вокзале было как всегда шумно и суетно. Таксисты безошибочно определяющие кто местный а кто нет также как всегда ломили приезжим три цены намереваясь срубить деньжат по легкому. Однако с Афдотьей этот номер у них не прошел, и они столкнулись с очевидным, что она не местная, и невероятным, что она знает все цены и расстояния и лишнего платить не будет. Этот нонсенс вызывал в их душе глубокую обиду на несовершенство мира и ярое нежелание вообще, куда то ехать. Промучившись примерно с пол часа, гости столицы отошли на триста метров от вокзала и спокойно поймали там попутную машину за половину вокзальной цены. До квартиры родственника, где Любомир так долго мечтал, наконец, принять ванну, о которой грезилось уже полгода, оставалось минут сорок по пробкам и заторам центра города, Любомир расслабился на мягком кожаном сидении.
Из приемника доносились песенки местных радиостанций. Будучи в расслабленном состоянии духа Любомир невольно стал анализировать текст и смысл песен. Писклявый голос дешевой певички вещал, давясь слезами.
' Раздала всю нежность, потеряв беспечность'.
Любомир никак не мог понять, каким образом потеряв беспечность можно не стать более осторожным, а наоборот еще, что то потерять как следствие. Логическая невозможность таких действий, но их фактическое присутствие порождало возмущение и Любомир попросил водителя переключить волну. Однако не тут то было, теперь другой женский голос, уже менее слезно пел.
' Пьяный мачо, лечит меня и плачет, от того, что знает, как хорошо бывает'.
Любомир окончательно запутался в попытках найти хоть какую то нить, связывающую все предложение воедино, и обречено попросил переключить опять.
В этот раз тонкий голосок выл.
' Мне надо у, у, мне надо ао, ао, да да, мне это надо, надо'.
Любомира передернуло, но это хотя бы не вызывала в голове коллапса мышления и он сжав зубы терпел до самого приезда.
Квартира родственника оказалась более просторная и ухоженная чем Любомир себе представлял. Пять огромных комнат и два туалета располагали к длительному не появлению на улице. Помывшись и подкрепившись с дороги гости столицы расползлись изучать обстановку подобно тому как это делают коты попавшие в новое помещение.
Очень скоро из дальней комнаты донеслись звуки телевизора, это Афдотья прилипла смотреть какое то ток- шоу, а Любомир продолжал свое путешествие по квартире. С тех пор как Афдотья научила его читать он практически каждодневно ощущал потребность прочесть нечто великое. Однако, прочитывая, что то понимал что это все не то. Найдя огромную библиотеку родственника Любомир застыл в немом восторге перебирая взглядом бесконечные ряды авторов.
В нижнем ряду вся полка в длину пяти или более метров была заставлена полным собранием сочинений ' Оболди'. Эта, как писали, таинственная группа авторов, весьма плодовитых и скрытных недавно была внесена в обязательную программу школы. Ходили слухи, что с тех пор как они занялись коммерцией бог лишил их таланта, и они строчат одну чепуху, но Любомир не верил пока не прочел бы сам. Чуть выше шли какие то древние классики, Любомир едва мог припомнить, где слышал эти имена и фамилии, какой то Толстой, Чехов, Гоголь, что то Пушкина и Лермонтова. И вот, наконец, абсолютный восторг охватил Любомира. Он увидел на самом верху четыре полки адептов современной литературы. Обожествленных при жизни, внесенных во все энциклопедии и программы школ и вузов, легендарную пару авторов непревзойденного стиля литературы современной классики. Две полки красного в золоте Перума Никова и синего в золоте Лукьяна Сергеенко. Рядом две полки подряд стояли раритетные издания этих же классиков в виде рулонов туалетной бумаги, на обертке виднелась надпись. Издательство -ИДУЩИЕ ВМЕСТЕ- 'ГИГИЕНИЧЕСКОЕ ЧТИВО'.
Не теряя ни секунды Любомир притащил лестницу и, забравшись на верх, там же начал читать первый том.
А в это время, уже связавшись с Беней Ладушкиным двое непобедимых террориста Мефис Ромазов и Тофель Хамбулатов втаскивали избитого до полусмерти доктора Фаустова в снятую накануне квартиру этажом ниже. Тофель волок за собой еще мешок, с какими то агрегатами, которые доктор называл моя машина. Оба агента прибывали в плохом расположении духа, а Беня Ладушкин так и совсем был зол. Периодически пиная Фаустова они разбежались по комнатам закрывать шторы и расчищать место для импровизированной лаборатории доктора.
Фаустов получил минутную передышку и горько возопил внутри себя. Он смутно помнил из истории, что бесконечные кавказские войны и конфликты кончились лет двести назад, равно как и азиатские столкновения и теперь никак не мог сообразить, откуда взялись эти архаизмы холодной войны в числе трех
