дом отдыха. ЭМИЛИЯ. Да мне твой дом отдыха не показатель! Я пять лет в дурдоме отработала, так там хоть был распорядок дня. А здесь как начали со вчерашнего утра квасить, так до сих пор в себя прийти не могут.
Отворяется дверь, и кто-то с зеленым лицом,
спотыкаясь, бежит в направлении озера.
КЛАУС. Их всех тошнит. ЭМИЛИЯ. Вот такие у них здесь Чаепития. У-у, паразиты, зла не хватает. (Затягивается). А чего, у них денег полные карманы и в исполкоме блат-переблат. Сюда на персональных автомобилях ездиют. КЛАУС. И домик отхватили. ЭМИЛИЯ. Ну да. Любое хорошее дело можно на говно извести. Знал бы Седок, чем это все обернется, он бы сто раз подумал, прежде чем в районную газету обращаться. КЛАУС. Он по графику через неделю заезжает. ЭМИЛИЯ. Самый нормальный из всех. Я смотрю на него и поражаюсь. Ну что он нашел, в этой нашей Даме? Что в ней хорошего? Ни кожи, ни рожи! КЛАУС. Да уж конечно, с тобою и не сравнить. (Хватает Эмилию левою рукой за правую грудь). ЭМИЛИЯ (вырывается). Да отстань ты, я сейчас не хочу. Нет, правда. Захотел бы с Калерькой сойтись, пришел бы к ней, в гастрономе конфет бы купил, вина хорошего, сели бы выпили-закусили, а потом бы он ей сказал: Калерюшка, лапушка, бросай ты этих любителей твою мать, поедем в другой город, распишемся, и купили бы квартиру. КЛАУС. Хорошо задумано, но не по Регламенту. (Затягивается). ЭМИЛИЯ. Да Регламент этот, я тебе скажу. Бабское счастье, оно незатейное. Чтоб дома было все хорошо, чтобы дети были здоровые, чтоб мужик не пил. А все остальное стерпится-слюбится. А что тут наш уважаемый Мафилькин нагородил, так это, прости меня господи, ни вздохнуть, ни пернуть. И Дама мучается не спит. КЛАУС. Ты в это не встревай. Многие умы и до тебя напрягались. Здесь бытует идеал, не шухры-мухры. ЭМИЛИЯ. Нездоровое это все. (Затягивается).
Человек, только что бежавший к озеру,
возвращается обратно. Все еще зеленый.
ЭМИЛИЯ. Товарищ, вам плохо? Может быть, обезболивающее? У меня аптечка рядом. ЧЕЛОВЕК. Нет, благодарю вас. Здесь ничем нельзя помочь. Она меня не любит, понимаете вы это или нет? Она ко мне без-раз-лич-на. Я все равно что пустое место у нее, понимаете? (Всхлипывает). КЛАУС. Здесь у всех такое. Она, может, вас и любит, но виду не подает.
Ей это нельзя по Регламенту. ЧЕЛОВЕК. Вы ошибаетесь. (Икает). Кабы любила, не смотрела бы на меня как сквозь тусклое стекло. В глазах у Нее - пус-то-та. Ладно, пошел я. ЭМИЛИЯ. Только вам бы не надо больше пить. ЧЕЛОВЕК (машет рукой). Ай, один хрен. (Уходит в дом).
Из окна усадьбы высовывается Мафилькин,
с расстегнутым воротом, в белой рубахе.
МАФИЛЬКИН. Клаус, голубчик, еще шампанского. КЛАУС. Сию секунду. (Уходит). ЭМИЛИЯ (одна). Такой зеленый, ну какая с ним может быть идейно- политическая работа? Хорошо если сам доползет до кровати. (Задумчиво). Ах, если бы товарищ Тобиас дожил до этого дня, он бы снова умер. Называется: за что боролись, на то и напоролись. Мухи творчества. Ладно, пойду гляну , как там у них на КПП дела.
Тушит самокрутку о бревно, подымается и уходит
в направлении КПП. Занавес.
На авансцену выходит Чиголотти. Пока он беседует со зрителями,
за занавесом идет энергичная перемонтировка. То и дело кто-то
громко роняет молоток.
ЧИГОЛОТТИ. У нас с вами, товарищи, впереди одна сцена из венецианской жизни. Так вот я хотел с вами посоветоваться. Нам надо выбрать актера и актрису для исполнения ролей в этой сцене. Актера - на роль сказочника Карло Гоцци, а актрису - на роль его возлюбленной актрисы труппы Сакки Теодоры Риччи. У меня есть предложения по кандидатурам. (Вынимает из кармана сложенную вчетверо бумажку, разворачивает). На роль Карло Гоцци я предлагаю автора пьесы 'Чаепитие у Прекрасной Дамы' нашего глубокоуважаемого Драматурга!
Аплодисменты. На лице у Драматурга - радость
напополам с растерянностью.
ЧИГОЛОТТИ. Разрешите ваши аплодисменты считать выражением всенародного одобрения предложенной кандидатуры. Или есть другие предложения? (Всматривается в зал). Нет других предложений. Пошли дальше. На роль Теодоры Риччи я предлагаю (глядит в бумажку) актрису нашего с вами Клуба Бурлакову Фросю. Кто за это предложение, прошу поднять руки. ( Смотрит в зал ). Большинство. Кто против? (Тянется одна рука). Один. А вы, товарищ, почему против? ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Понятно почему. Мне кажется, актриса Бурлакова и актерски, и человечески не доросла до роли Теодоры Риччи. ЧИГОЛОТТИ. А из чего вы исходите? ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Из того, как она исполняет роль Прекрасной Дамы в этом спектакле. Да вы и сами слышали, как товарищ Мафилькин ее критиковал. ЧИГОЛОТТИ. Ну что ж, очень может статься. А скажите, любезнейший, как вам видится, вот вы сами - да-да, именно вы, не надо озираться по сторонам - вы сами чисто по-человечески доросли до роли зрителя нашего спектакля? ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Не знаю. Да и не мне судить. ЧИГОЛОТТИ. А кому?
Пауза.
ЧИГОЛОТТИ. Мне кажется, что мы все немного не дозрели до требуемой кондиции. Нужно стремиться мыслею по древу, а не шляться по буфетам. Это я не в отношении вас конкретно (указывает пальцем), а в отношении самых широких слоев. Я попрошу товарища Драматурга и актрису Бурлакову подойти ко мне на авансцену.
Драматург и актриса Бурлакова
подходят к Чиголотти.
ЧИГОЛОТТИ (Драматургу). Есть некоторые затруднения. Сцена из венецианской жизни, она впереди, и она запланирована, но еще пока не написана. ДРАМАТУРГ. Ах вот как. ЧИГОЛОТТИ. Мы потому тебя и выбрали, чтоб ты по-быстренькому сработал эту сцену и отрепетировал ее с Бурлаковой. ДРАМАТУРГ. И сколько отпущено времени? ЧИГОЛОТТИ. Предостаточно. На все про все - минут двадцать.
Пауза.
ДРАМАТУРГ. Вы даете нереальные планы. Это, как его, волюнтаризмь. ЧИГОЛОТТИ. Попрошу вас впредь в Клубе не выражаться. Здесь дамы. И прекрасные в их числе. ДРАМАТУРГ. Никак не успеваем. Рискуем вызвать эффект детского горшочка. ЧИГОЛОТТИ. Милейший, уверяю вас в обратном. Когда я служил в труппе Сакки, никогда не было известно, у кого какой текст и через пять минут. Сакки вывешивал за кулисами список выходов, а мы следовали общему замыслу и импровизировали на свой вкус. Нас награждали когда бурными рукоплесканиями, а когда и гнилыми яблоками. Время наше было очень неспокойное. Мы трепетали за судьбу выбранного нами жанра, мы присутствовали при его расцвете и предвидели его закат. И, чтобы уберечь живую нить, связующую нас с небесным театром, мы были обязаны сжигать себя всякую минуту. Только Здесь и Сейчас, а не то, что Там или Абыкогда. Больше воображения, больше страсти, больше доверия к жизни. Ступайте готовьтесь. (Драматург и Бурлакова уходят в кулисы). Вернемся к нашим баранам. Первая сцена, как я понимаю, не требует комментариев. Или есть вопросы? Нет. Отлично. Переходим к сцене номер два под названием 'Застольная беседа'.
Уходит за кулисы.
8.2. ЗАСТОЛЬНАЯ БЕСЕДА.
Действующие лица: Прекрасная Дама, Седок, Мафилькин,
Эмилия, затем Новый Друг Элм и Клаус.
Графская усадьба через неделю после первой сцены. Многое
изменилось с тех пор. Идет гражданская война с рыболо
вецким колхозом 'Путь Капитала', разгоревшаяся на почве
территориальных и имущественных споров. Со стороны озера
то и дела доносится автоматная стрельба.
Окна в усадьбе заклеены крест-накрест. Участники Чае
пития одеты не то чтобы неряшливо, а как-то по-боевому.
Механическая прачечная на твердом топливе взорвана дивер
сантами, поэтому из угла в угол парадной залы натянута
веревка, на которой сушатся две простыни и одна наволочка.
Эмилия разливает чай по эмалированым кружкам (сервизы попа
дали с комода во время артобстрела). Персонажи ведут светскую
беседу.
Мафилькин спрашивает у Эмилии, когда будет натянут второй ряд колючей проволоки по периметру ограждения. Эмилия отвечает, что сейчас это неисполнимо, поскольку периметр обстреливается снайперами. Мафилькин говорит, что его это не интересует, и что он не собирается просыпаться в своей постели с перерезанным горлом и т.д. Эмилия говорит, что при первой же возможности проволоку натянут, но рисковать никто не будет и т.д. Седок спрашивает у Прекрасной Дамы, получала ли она от него два письма, отправленные полгода назад. Мафилькин отвечает, что она их получала. Он говорит, что эти стихи неплохие, что в них ключом б?ет подлинное чувство, поэтому он с удовольствием поместит их во вновь издаваемый альманах 'С любовью к Даме'. Он говорит, что война войной, а жить тоже когда-то надо, и что публикация обещает быть ударной, но подводят полиграфисты своим
