– Приведите себя в порядок, товарищ лейтенант.
– Простите… – сказал Ильин и, заправляя майку в брюки не в том месте, где она вылезла, пошел к хате.
Он почти сразу опять вышел, в гимнастерке и пилотке. Гимнастерка была коротка и с заплатой внизу, пилотка же сидела ровно посреди головы, как носят только люди, никогда не бывавшие на фронте.
– Теперь объясните мне, почему у вас рота отдыхает, а не работает?
– Вчера кончились тактические занятия, – сказал Ильин, – люди устали. Вот я и решил…
– Я не спрашиваю вас, что вы решили. Я спрашиваю, почему люди не работают.
– Я объясняю. Вчера кончились тактические занятия…
– Это было вчера. А я вас спрашиваю, почему люди сегодня не работают? Вы понимаете? Не вчера, а сегодня.
Ильин, очевидно, не понял, так как молча пожал плечами.
– И не пожимайте плечами, когда вас спрашивают. В армии плечами не пожимают. Вы сейчас в армии, а не у себя дома. Ясно?
– Ясно, – не глядя на капитана, ответил Ильин, и некрасивое, с близорукими глазами и слишком большим лбом лицо его покраснело.
«И чего это он всегда в сторону смотрит? – подумал Вергасов. – С ним говоришь, а он всегда куда-то в сторону».
– Выстройте-ка людей, – Вергасов посмотрел на часы. – Пять минут сроку даю.
Капитан соскочил с лошади, не глядя кинул поводья солдату и зашагал по двору.
Ильин попал к нему в роту каких-нибудь две недели тому назад. Попал на место подорвавшегося на мине Кузовкина, опытного, боевого командира, с которым Вергасов провоевал весь Сталинград. Вергасов собирался заменить его Сергеевым, толковым парнишкой из командиров взводов, но ему прислали этого Ильина, который и пороху-то никогда не нюхал, – вот и воюй с ним.
Собственно говоря, пока Вергасову особенно нечего было жаловаться на Ильина. Рота от других не отставала, на тактических занятиях прошла тоже неплохо, но при чем тут Ильин? Вытянули командиры взводов и сами солдаты. А Ильин? Как все здоровые и веселые люди, Вергасов любил таких же веселых и здоровых, как он сам. Поэтому он любил Коновалова, с которым и воевать хорошо, и выпить можно, и песню лихую спеть. Парень как парень. А этот? Подойти отрапортовать и то не может. Руки как грабли, ноги журавлиные, голенища болтаются. С солдатами разговаривает, точно одолженья у них просит. Рыба какая- то малокровная, а не командир…
Ильин вернулся и доложил, что рота сейчас будет выстроена.
– А документация и отчетность у вас в порядке? – спросил Вергасов.
– В порядке, – сказал Ильин.
– Покажите-ка.
Ильин направился в хату.
– Вы заместителя пришлите, – крикнул Вергасов вдогонку. – Чего вы сами все бегаете?
– Он болен, товарищ капитан. Приходится самому.
«Конечно ж, самому. А другого на его место временно назначить не додумается».
Документация оказалась в полном порядке. Все было написано чернилами, четким красивым почерком.
– Вы что же, и на передовой собираетесь чернилами писать?
– Если не будет чернил, буду карандашом, – попытался улыбнуться Ильин.
Вергасов, почти не держась рукой, вскочил в седло и вполоборота кинул Ильину:
– Позанимайтесь сейчас строевой. Лично вы. Ясно? Завтра приду проверю.
За воротами он свернул влево и направился к Коновалову, но на полпути вспомнил, что в 18:00 нужно отправить в штадив карту обороны батальона, и, выругавшись про себя, затрусил рысцой в сторону мельницы.
«Куда б его сплавить, черт возьми? – думал он дорогой. – Поговорить, что ли, с Петрушанским? Наверно, им в штабе такой тип нужен. Геморройной работы у них хватает. А я бы Сергеева на его место поставил. Ей-богу, поговорю с Петрушанским».
– 3 –
На другой день Вергасов приехал все-таки во вторую роту. Зачем – он и сам точно не знал. Проверять строевую подготовку не было никакого смысла – люди готовились не к параду, а к войне, да и батальон по строевой считался первым в полку, но погода стояла хорошая, проехаться верхом приятно, а на обратном пути можно и к Коновалову заглянуть. Одним словом, поехал.
Ильина он застал в поле. Человек десять солдат, без рубашек и совсем коричневые от загара, сидели вокруг него кружком, а он что-то рассказывал.
Когда Вергасов приблизился, все встали, и командир роты отрапортовал, что в таком-то взводе идут политзанятия. Голос у Ильина был глухой, тихий, и, когда он докладывал, казалось, что он в чем-то оправдывается. В одном месте он запнулся и, наклонив голову и наморщив брови, три раза повторил одно и то же слово.
– Вольно, – сказал Вергасов и соскочил с коня. – Стреножьте-ка его, ребята! – И, повернувшись к Ильину, спросил: – Какая тема?
