Кроме того, он был в планетарии и стереокино. Но ни то, ни другое ему не понравилось.
– Большой интерес на звезды смотреть. А в кино этом только шея болит. Ну его!..
Зато ресторан «Москва», куда по деловым соображениям надо было сводить одного товарища, произвел на него сильное впечатление.
– Сидишь себе на крыше, как пан, смотришь на Кремль, пьешь «Столичную» с салатиком оливье, а внизу люди бегают, как муравьи. И тарелки подогретые, придумают же только!
Поездкой своей Сергей остался доволен.
Зато когда он вернулся домой и ввалился в свою сырую, засыпанную окурками комнату, ему стало вдруг скучно.
– Берлога, одно слово – берлога. Решил к тебе зайти. – Сергей искоса посмотрел на Шуру. – Дай хоть картинку какую-нибудь на стенку или цветов горшочек.
– Бери, – сказала Шура.
– А тебе не жалко?
– Чего их жалеть? Музейная ценность, что ли?
Сергей посмотрел на Шуру.
– Что-то вид у тебя неважный. Работаешь все?
Шура ничего не ответила.
– Денежки все зарабатываешь? – Он прошелся по комнате. – Так я эту возьму, с волнами, она как будто побольше. – Он влез на стул и снял картину. Тяжело соскочил. – Проклятый протез, опять натирать стал. Газета есть? Старая какая-нибудь.
Шура указала на этажерку. Сергей взял и старательно завернул картину.
– А где благоверный? На занятиях, что ли?
– Очевидно…
– И утром и вечером? В хвост и в гриву? Держись только, попался парень… Кстати, скажешь – из Москвы ему привет от одного парня, с которым воевал. Скажешь – от Матвеева. Где-то они на Украине вместе грязь месили.
Шура кивнула головой.
– Ну, а цветы в другой раз! – Сергей посмотрел на стоящие на окне и балконе кактусы, фикусы, бегонии. – Или к черту! Все равно завянут. Поливать не буду, солнца нет… – Он вздохнул. – Жаль все-таки, что супруг твой из той жилищной лавочки ушел. Надоела мне что-то моя дыра. Стареть, вероятно, стал. К уюту потянуло.
Он стоял у двери с картиной под мышкой и все почему-то не уходил.
– Пришла бы хоть, прибрала. И вообще, почему ты чаем не угощаешь?
– А ты хочешь? – Шура подняла голову.
– Хочу. Или, вернее, домой не хочу. Поставь-ка чайник.
Шура вышла на кухню, потом вернулась. Сергей опять удобно расположился в плетеном кресле и положил ногу на перила – последнее время она стала у него почему-то отекать.
– Помнишь, как ты меня тогда все обедом угощала? – сказал он смеясь. – А я все отказывался, говорил, что тороплюсь куда-то. А Федя твой все по карте мне показывал, какие города наши заняли. Помнишь?
Шура поставила на стол два стакана, баночку с повидлом. Подложив дощечку, стала резать хлеб.
– А где он сейчас? В Риге все?
– В Риге.
– Пишет?
– Нет.
– А в общем, неплохой парень. – Сергей рассмеялся и подмигнул одним глазом. – Чем он только тебя опутал, никак не пойму. Пацан ведь…
Шура серьезно посмотрела на Сергея.
– Ты знаешь, я не люблю, когда ты так разговариваешь. Мне это неприятно.
– Ладно, ладно, не буду, – он опять рассмеялся. – Нельзя уж и подразнить. При Кольке же я не говорю.
– Николай здесь ни при чем, – сказала Шура.
– То есть как это – ни при чем? Муж, и ни при чем? Вот это мне нравится.
Шура подошла к шкафу и, не поворачиваясь, сказала:
– Николай здесь больше не живет.
– Как не живет?
– Очень просто. Не живет, и все.
Сергей свистнул. Подошел к Шуре, потом к столу, опять вышел на балкон.
