сочетать науку с организационными делами, с будничными заботами. Тулупы и валенки для сторожей, кипятильник для буфета и рядом — перспективный план работ на десяток лет. Другие умеют, а у него не выходит.
Здесь, на зеркальном поле, полегче. Сотрудников — раз два и обчелся, можно приглядеться к каждому. Беспокоили приезжие, их тоже надо знать. Вот хоть бы эти техники. Ребята вроде толковые, но что значит эта история с осколком? И вообще непонятны некоторые поступки Багрецова. Сегодня после работы Кучинский попросил Курбатова зайти в лабораторию посмотреть, правильно ли он начал измерения. Пошли вместе с Кучинским. Входят в лабораторию, и Жора глазами показывает на Багрецова. Тот отпиливал кусок плиты…
Конечно, ничего в этом не было предосудительного — может быть, техник хотел проверить какой-то новый способ контроля или схему присоединения приборов… В конце концов он мог заинтересоваться и структурой ячеек и термоэлементов. Но тогда нечего смущаться. А Багрецов вздрогнул и покраснел, точно его застали на месте преступления.
Кучинский загадочно улыбнулся.
— Мы тебе не помешали, Вадим?
Подойдя к столу, Курбатов заметил, что из плиты уже выпилен довольно большой квадрат.
— Зачем это вам? — пришлось спросить Багрецова.
Тот не мог скрыть замешательства.
— Хотел попробовать… — Багрецов не знал, куда девать руки, и нервно перекладывал с места на место ножовку. Весь его облик выражал крайнее смущение. — Лидия Николаевна разрешила…
— Что разрешила?
— Отпилить…
Больше ничего Курбатов не смог от него добиться. А тут еще Кучинский со своей всепонимающей улыбочкой.
Поди разберись что к чему.
…Павел Иванович дошел почти до конца зеркального поля и повернулся, Жора вынырнул из темноты.
— Простите, Павел Иванович, что я к вам с делами в нерабочее время…
— Срочные дела?
— Да как вам сказать? Трудно работать, Павел Иванович. Я очень уважаю нашу аспирантку. Человек она знающий, но зачем же проявлять административный восторг? Хотел взять вторую плиту, а Лидия Николаевна запретила. Одной, говорит, обойдетесь. А какому-то технику для личных надобностей разрешила. Вы же сами видели.
— Почему для личных? Не понимаю.
— Да ведь это радиолюбители. Они все в дом тащат.
— А вы не радиолюбитель? — усмехнувшись, спросил Курбатов.
— Избави бог! Мне не до баловства.
Курбатову не очень понравился этот ответ, но спорить не хотелось, и он спросил, лишь бы замять неловкость:
— Кстати, где вы хотите работать — на заводе или в лаборатории?
— Везде интересно, Павел Иванович, — слукавил Жора, еще не понимая, к чему тот клонит.
— Я бы советовал на завод, в цех. Посмотрели бы, кто сейчас за вас, студентов, трудится.
— Как это за нас? Мы тоже работаем, и не меньше других. Мы не нахлебники. В нашем государстве все равны.
Вежливая предупредительность, с какой Жора начал разговор, исчезла, показалось плохо скрытое самодовольство.
Павел Иванович с минуту молчал, разглядывая студента. Интересно, что у него за душой?
— Насчет равенства вы правы, — согласился он после паузы. — У нас все работают. Только глубокие старики да инвалиды живут за счет государства. Но есть молодые, здоровые люди, которые готовятся к делу. Это студенты. На них работает народ. И потому они в неоплатном долгу перед страной. Но далеко не все это чувствуют. — Павел Иванович вскинул глаза и строго посмотрел на Кучинского. — Вы как будто бы морщитесь?
— Но ведь у большинства студентов есть родители, — обидчиво возразил Жора. — Они дают нам возможность учиться и не работать. Я, например, не получаю стипендии.
Курбатов удивленно взглянул на него.
— Вы, значит, считаете, что народ тут ни при чем, если папа вас кормит, одевает и обувает? А кто строит для вас дворцы науки с лабораториями, библиотеками, спортивными площадками и даже с бассейнами? Кто содержит профессуру, ассистентов, лаборантов, счетоводов, дворников, уборщиц — целую армию людей, которые работают на вас? Многие десятки тысяч тратит государство на каждого студента за время его обучения.
— Вкладывает как в сберкассу. Потом отработаем.
— Вы уверены? — Курбатов иронически прищурился и, не получив ответа, сказал: — Даже из отличника не всегда получается хороший работник. А бывают и пустоцветы. Хорошо бы их распознавать раньше, еще до поступления в вуз.
Кучинский обозлился:
— При чем тут пустоцвет? Не всякий же может быть изобретателем. Есть такие, что звезд с неба не хватают, а устраиваются — дай бог каждому. Один мой приятель кончил институт, и его сразу же взяли в министерство. Да не как-нибудь, а заместителем начальника отдела. Повезло товарищу…
— Бедный малый, — искренне посочувствовал Курбатов. — С этих лет да в кабинет! Но не сможете ли вы сказать, зачем молодому инженеру министерство, коли он еще не работал на производстве?
Тут Кучинский сообразил, что ему не следует спорить с Курбатовым — невыгодно. Он вежливо поддакнул, а для себя решил: неисправимый чудак этот Курбатов! С луны он, что ли, свалился? Даже странно, как ему доверяют руководство лабораторией. Неужели он до конца своих дней останется наивным ребенком? Очень нужно производство! Пошлют в пустыню инженером на строительство нового фотоэнергетического поля, — сохни там от жары. Удовольствие маленькое.
Жора Кучинский был твердо убежден, что попасть «с этих лет в кабинет» — высшее счастье для молодого специалиста. По настоянию матери отец уже «провентилировал вопрос» насчет устройства сына в министерстве, но надежда была слабая. Младший Кучинский решил действовать сам. На худой конец можно согласиться на лабораторию в каком-нибудь столичном научно-исследовательском институте. Шут с ней, с фотоэнергетикой. Можно испытывать фотоэлементы для кино…
— У меня к вам, Павел Иванович, просьба, — Кучинский скорчил слащавую мину. — Нельзя ли с ближайшей оказией посылочку матери отправить? Сухофрукты здесь замечательные. Курага, как янтарь, а персики… — он поцеловал кончики пальцев.
— Что же вы из Ташкента не отослали?
— Закрутился, Павел Иванович. В самый последний момент вспомнил. Пришлось сюда везти. Прошу извинить, но я и на вашу долю захватил.
— Напрасно.
— Пустяки, Павел Иванович, — Кучинский показал в улыбке золотой зуб. — Вам некогда, а я это сделал заодно. И не вижу ничего дурного в том, если мы, молодые, пусть хоть в мелочах, будем внимательны к старшим. Тем более, что работать я у вас не собираюсь. Через месяц расстанемся, как в море корабли.
— Ну это как сказать. Если здесь построят медный комбинат, понадобятся и специалисты нашего дела. Ведь это первый выпуск.
— Да, конечно, — Кучинский вздохнул и снял шляпу. Ему стало жарко. — Гора с горой не сходятся… Простите, я должен выключить термокамеру, уже время, — и, обмахиваясь шляпой, он исчез.
Курбатов пошел дальше по краю светящегося поля, думая об этом студенте, о техниках, с которыми он еще не установил нужного контакта. Невольно вспомнилось сегодняшнее смущение Багрецова. Да, странно, очень странно. А многозначительный взгляд Кучинского?.. Хотелось бы лучше думать о людях. Мелочь, все это мелочь. Но поди ж ты, не выходит из головы! И этот разговор с Кучинским. Не взять ли его на работу?
