что придавало его лицу еще более испуганный вид, не смотрел на приборы. По лбу его катился холодный пот, руки посинели от напряжения. Он так судорожно вцепился в подлокотники кресла, что казалось, никакой силой не оторвешь его от сиденья.
В сердце Медоварова шевельнулось что-то вроде участия. Впрочем, он ведь и должен заботиться о кадрах, об их самочувствии и настроении. Плохо парню, очень плохо. Но как бы его не обидеть.
И Толь Толич, поднимая выпавшую из рук исследователя авторучку, вежливо осведомился:
- Я помню, золотко, что вы уже сдали кандидатский минимум. Но позабыл, как у вас сформулирована тема?
Диссертант попробовал изобразить на лице благодарную улыбку, но в этот момент самолет мягко подпрыгнул, как бы на следующую облачную ступеньку. Улыбка превратилась в болезненную гримасу, и мученик науки выдавил из себя, заикаясь:
- Ммоя тте... ма: 'К вво... ппросу о ссуб... ссубъективньгх ощщу... щениях пер... вого полета'.
Покровительственно похлопав его по плечу, Медоваров прошел на свое место.
Римма безмятежно и сладко спала, на губах ее вместе с капелькой варенья застыла детская улыбка.
Толь Толич искренне любовался ее открытой красивой шеей, глубоко дышащей грудью, всем обликом молодого, здорового существа. Ни думы, ни заботы не омрачали девичьего, чуть выпуклого лба.
А Медоварову не до сна. Аэрологическая лаборатория сейчас работает. Люди заняты научным трудом, и Толь Толич на правах начальника института и руководителя данной экспедиции также не должен отдыхать.
Его несколько смущала встреча с Набатниковым, но, после того как вопрос об испытаниях на больших высотах разрешился благополучно, вряд ли Набатников окажется столь злопамятным, что будет возражать против нескольких молодых ученых, которые пожелали ознакомиться с работой Ионосферного института. Надо воспитывать молодые кадры, делиться с ними опытом, тем более что расходы по этой командировке идут по смете НИИАП.
Умел Толь Толич завоевать расположение своих подчиненных. Да разве какой-нибудь другой начальник смог бы так о них позаботиться? А тут пожалуйста - собственный транспорт, и вы уже на Кавказе, где предстоят очень интересные встречи с зарубежными учеными. Да за такую заботу о молодых научных кадрах в ножки надо кланяться.
И кланялись, восхваляли на собраниях, писали в стенной газете о чуткости и демократизме Толь Толича, даже приводили его в пример другим руководителям.
Для Набатникова или Пояркова, тем более для молодых специалистов Багрецова или Бабкина, для множества людей, не искушенных в искусстве делать карьеру (что же, приходится и в наше время упоминать это, казалось бы, давно похороненное слово), представлялись необъяснимыми неожиданные скачки Толь Толича по служебной лестнице. То он работал на ответственной должности в столичном институте, то опустился пониже и стал директором галантерейной фабрики в Ташкенте и, наконец, оказался на приличном месте в НИИАП.
Кстати говоря, этим заинтересовалась и Римма. Она проснулась, проглотила пончик и, рассматривая пластмассовые клипсы-розочки, подаренные ей Толь Толичем как образец продукции фабрики, где он начальствовал, наивно спросила:
- А як вы сюда устроились, Толь Толич? Я увесь Киев оббигала. Колы б не вы...
Медоваров сжал ее руку и, глазами указав на окружающих, покачал головой:
- Руководители сами не устраиваются, золотко. Где прикажут, там и работаешь...
- Вызвали просто с Ташкента? А чего не в Москву?
- Начальству сверху виднее, золотко.
Самолет набирал высоту. Медики и прочие экспериментаторы брали очередные пробы крови у 'транспортируемого молодняка'. Сонных гусей начали кормить, освещая их люминесцентными лампами. Гуси пугались, кричали, хлопали подрезанными крыльями. Молодое свиное поголовье, измученное уколами и необычной обстановкой, выражало явный протест и никак не хотело примириться с методикой исследований, предложенной аспирантом НИИАП.
Крики, визг, гоготанье и прочие шумы, связанные с экспериментальной деятельностью молодых диссертантов, все больше и больше раздражали Медоварова. Но что поделаешь? Научная работа!
Он приоткрыл дверь в носовую часть корабля и поманил к себе радиста:
- Найди какой-нибудь маячок, золотко. Дай сюда музычку, а то голова кругом идет.
У каждого окна находились маленькие репродукторы. Толь Толич повернул ручку громкости до отказа и через минуту уже наслаждался мелодией старинного вальса.
Закрыв глаза и плавно раскачиваясь, Толь Толич похвастался:
- Дома у меня этих вальсов штук сорок. Каждый день проигрываю на магнитофоне. Особенно люблю старинные, прямо за сердце хватают.
Римма с треском разломила яблоко.
- Пополам. Чур не отказываться. Обижусь.
Толь Толич машинально взял половинку и фальшиво замурлыкал:
Что призадумалась ты,
В бездну печально глядя?
Или боишься волны
Ты, дорогая моя?
Совсем расчувствовался Толь Толич, но Римма властно выключила репродуктор.
- Який нудный танец! Вальс я не танцую. Старовизна!
Жизненный опыт такого начальника, как Толь Толич, всерьез заинтересовал Римму. Устраиваются же люди! Все у него есть. Хорошая квартира, не то что у Риммы - живут в одной комнате. На дачу только на машине ездит, Жена, конечно, старуха, а ходит в каракуле с двумя чернобурками. Откуда такое счастье свалилось? За что?
И Римма опять вернулась к начатой теме:
- Мабуть, вы с самим министром балакали? Який вин? Молодой чи старый? Здается мне, що министр вас сюда устроил?
- О таких вещах, золотко, не расспрашивают. - Толь Толич пригладил похожие на подсолнушки усы. - Может, и министр, а возможно, и кто-нибудь другой. - И опять по привычке, как бы невзначай, поглядел на потолок.
Римма вздохнула:
- Вот бы познакомиться...
Будем к ней снисходительны. Не только пустенькую девчонку, но и зрелых, умудренных опытом людей Толь Толич не раз вводил в заблуждение своим многозначительным поглядыванием на потолок. Кто знает, кого он имеет в виду?
* * * * * * * * * *
В самолете стало жарко. Поярков повернул блестящий цилиндрик над головой и направил на себя освежающую воздушную струю. Его мягкие, уже с проседью волосы поднялись вверх.
Он придержал их ладонью, потом, как бы вспомнив о чем-то, встал и, опираясь на спинки кресел, прошел в кабину, к радисту, чтобы узнать, нет ли сообщений от Дерябина.
Как и было намечено по новой программе, согласованной с Поярковым, 'Унион' будет подниматься вверх, останавливаясь на разных высотах. Даже в ионосфере он может висеть в пространстве, словно вертолет в воздухе. В данном случае используется система, в принципе похожая на реактивные винты. Таким образом, исследования высших слоев атмосферы могли производиться гораздо полнее и точнее, чем с помощью ракеты, хотя некоторые из них и достигали больших высот, чем 'Унион'.
Из разговора с Дерябиным выяснилось, что Набатников доволен испытаниями. Диск взобрался как бы на новую ступеньку и сейчас отдыхает на высоте около трех километров. Все приборы работают, в том числе и мейсоновский анализатор.
Поярков поспешил поделиться приятной новостью с Медоваровым:
- Только что говорил с Борисом Захаровичем. 'Унион' сразу пошел вверх. Подъем идет почти по расчетному графику.
- Но ведь вы доказывали, что туда забрались два молодца, - не преминул съехидничать Толь Толич. - Куда же девался лишний вес?
- Не знаю.
Медоваров благодушно усмехнулся и погрозил пальцем:
- Вот то-то и оно, что не знаете. А почему, золотко, не хотели заменить тяжелые стекла, как я предлагал?
- Опять вы за свое, Анатолий Анатольевич! - ободренный успехом, укоризненно проговорил Поярков. - У каждого из нас есть свой 'пунктик'. У Бориса Захаровича - чистота воздуха, у меня - 'Унион'. А у вас - 'космическая броня'. Неистовый болельщик.
- А как же? Я ведь практически этими полимерами занимался. Знаю, что к чему.
- Ради постоянной вашей любви к этим самым полимерам я готов застеклить все иллюминаторы 'космической броней'. Конечно, если она выдержит высотные испытания.
- Не сомневайтесь, золотко, не сомневайтесь, - солидно проговорил Толь Толич.
Римма помедлила, пока Поярков пройдет на свое место.
- Действительно, чушь какую придумали, - обратилась она к Медоварову. - За длинного хлопчика ничего не скажу. Смурной какой-то. Но який жонатый дурень смертяку на небе буде шукаты? Чи ему жить надоело?
- Это вы насчет Бабкина?
- А я знаю? Бабкиным его кличуть чи Лодыжкиным? Белобрысенький, а с-под щетинки кожа просвечивает, розовая, як у того порося. - Римма тоненько хихикнула, но потом посерьезнела. - За яким бисом вы заставили меня до Москвы звонить. Аж две годины у телефона сидела.
- Не понимаю я украинского, - оборвал ее Толь Толич. - Говорите по-русски. Какие две годины?
- Два часа. Этого даже не знаете? Звонила, звонила... А мама багрецовская так это важно спрашивает: 'А почему вы, девочка, сыном моим интересуетесь?' Не могла же я сказать, что сынок ее либо полетел, либо сквозь землю провалился? Вы же сами говорили, чтобы старуху не волновать.
- Говорил. Ну, а чем же вы объяснили ваш звонок?
- Не помню. Соврала что-то. Но старуха мне точно сказала насчет телеграммы.
- А вы не спросили, когда она была отправлена?
- Зачем? И так старуха подозревать начала, не гоняюсь ли я за ее сынком. Очень мне он нужен...
Толь Толич
