видела, понравился, по воспоминания ее не тревожат.
В страшной растерянности Вадим подкручивал ручки, щелкал переключателями, чтобы увеличить на экране зубчики, чтобы как-то заметить их изменение. На движущейся ленте самописцев он разглядывал в лупу цветные линии, чтобы увидеть отклонение их от заданной оси хотя бы на полмиллиметра.
- Посидите еще минуточку, Римма, - говорил он при очередном переключении. - Что-то случилось с приборами. Они отказались работать.
Зря старался Вадим. Приборы были в идеальном порядке, но они не могут отмечать изменения, которых нет. Римма обыкновенная равнодушная девочка, и таких, к сожалению, еще много. Не удивляйся и не трать силы, Вадим. Неужели таких девушек ты никогда не встречал?
- Вы знаете, отчего погиб Петро? - спросил он, уже не скрывая своего отчаяния.
Римма снисходительно улыбнулась. Опять ей пришивают Петра. Всякое люди могли наболтать - погиб от несчастной любви. А кто же здесь виноват?..
- Не понимаю, зачем вы спрашиваете? - равнодушно проговорила Римма. - Меня это меньше всего интересует.
Бедный Димка! Чистая твоя душа! Неужели ты никак не разгадаешь Римму? И нечего тут сердиться, злиться!
- Как не интересует? - воскликнул он и сдернул темное покрывало с летающего разведчика. - Вот что его погубило.
Испытывая некоторое разочарование, Римма пожала круглыми плечами:
- Я слыхала что-то насчет орла. Говорят, с ним было столкновение.
Вадим рассказал, что за орел появился над нашей территорией, вспомнил о разведывательных воздушных шарах, но, несмотря на подчеркнутое внимание Риммы, видел по приборам, что это ее абсолютно не касается. Наконец, чувствуя полную безнадежность всей этой затеи, с горькой мыслью, что теряет кусочек своего сердца, Вадим признался:
- Ничего-то вас в жизни не интересует.
Римма бросила на него игривый взгляд:
- Ну это как сказать!
- Да чего уж тут говорить! - вздохнул Вадим. - Одними тряпочками интересуетесь.
- Не только тряпочками. Но каждая девушка любит со вкусом одеться. Чи погано?
Вадим уже отчаялся, посмотрел на движущуюся ленту, где хотел запечатлеть хоть какие-нибудь эмоции своей любимой, и решил их вызвать самым простым, но малоутешительным для него способом.
- Да, конечно, приятно смотреть на красиво одетых девушек. Сейчас уже делают новые ткани. Скоро выпустят какой-то особенный нейлон, дешевле и красивее заграничного.
- Слыхала, - подтвердила Римма, и Вадим застыл, глядя на экран осциллографа. - Ничего хорошего тут нет. Я сумела достать настоящий американский нейлон. А наш выпустят - тогда его каждая домработница наденет...
С этой мыслью Римма уже смирилась, а потому никакого волнения приборы не отметили.
- Больше вы мне не нужны, - щелкая выключателями, сказал Вадим. - Спасибо.
- А когда в микрофон балакать?
- Не надо: мне уже все ясно.
Расстегивая браслетки приборов, Римма что-то напевала, потом взяла один приборчик, круглый, похожий на микрофон, и поднесла к его губам.
- Даю пробу, даю пробу... Раз, два, три... На меня ты посмотри. Как слышите, Вадим Сергеевич?
Она смеялась, дурачилась, болтая красивыми точеными ногами, и в этот момент - вот уж некстати - вошел Дерябин.
- Ну, как успехи? - спросил он у Багрецова и покосился на Римму.
Вадим рассказал, что приборы работают нормально, пробовал на себе, на Марке Мироновиче, и вот сейчас Римма пришла помогать.
Он совершенно сознательно не упомянул при ней, что показали испытания, и, дождавшись, когда она скрылась за дверью, поделился своими сомнениями с Борисом Захаровичем.
- В последнем случае, - Вадим указал глазами на дверь, - приборы ничего не отметили. Никаких изменений.
Дерябин в это время рассматривал записи на ленте.
- А это что? - ткнул он пальцем в размашистые кривые.
Пришлось Вадиму извиняться за Римму.
- Случайная запись. Она что-то болтала вроде как в микрофон, но... - Вадим проследил за взглядом Дерябина и осекся. - Вы думаете, что здесь то же?..
Сравнивая две записи: странного самочувствия Яшки при ускорении и болтовни Риммы, Борис Захарович не мог не отметить их тождественности.
- Да. Но если бы Яшка умел говорить, - снимая очки, пробормотал Дерябин. Впрочем, он мог кричать... И это невозможно. Приборы защищены от звуков.
- Бабкин! - воскликнул Вадим. - Это он говорил.
- Чепуха. В Яшкину камеру просунуться нельзя. Подключиться к радиостанции трудно. Да и микрофона у него не было. - Борис Захарович дохнул на стекла очков, протер их и сказал неуверенно: - А впрочем, бегите, узнайте.
Бабкин лежал на кровати, вытянув поверх одеяла забинтованные руки.
- Наконец-то! - обрадовался он вбежавшему Вадиму. - А я уже совсем подыхал от скуки. Читать нельзя. Ты бы мне какой-нибудь 'автоперелистыватель' сконструировал.
- Ты что-нибудь передавал сверху?
- Как видишь, - Тимофей поднял руки. - Единственный практический результат. Лучше уж бросать записки в ботинках. Правда, жена спросит, куда я их дел.
- А в радиостанцию включался?
- Не помню. Кажется, пробовал... Погоди... - Тимофей вытащил из-под подушки карманный приемник и задумчиво повертел его в руках. - Ну да. Громкоговоритель подсоединял. Но ведь внизу все равно ничего не слышали.
Вадим не смог сдержать радостного нетерпения.
- Не слышали, но видели запись на ленте. - И он рассказал, что из этого получилось.
Притащили маленький магнитофон, на котором записали примерно те же слова, что передавал Тимофей, и когда воспроизвели эту запись графически, то выяснилась их абсолютная схожесть в зубчатой кривой, принятой из 'Униона'. Все это было нужно для доказательства, что самочувствие Яшки-гипертоника в момент ускорения оставалось нормальным. Это обрадовало и Дерябина, и Марка Мироновича, и, конечно, Багрецова, который внутренне гордился своим открытием, хотя в основном оно было подсказано Борисом Захаровичем. Дерябин подшучивал над Вадимом, что он уже практически подошел к созданию 'кресла чуткости', о котором говорил Афанасий Гаврилович, что такие кресла с сигнальными приборами нужно выпускать в серийном порядке.
- Пусть люди учатся бережному отношению друг к другу.
- Это, конечно, полезно, - с печальной улыбкой согласился Вадим. - Но я бы применял такие кресла для выявления равнодушных.
Борис Захарович похлопал его по плечу:
- Неплохо придумано. Хочет человек посвятить себя науке? Пожалуйста, побеседуем. И если приборы покажут, что товарищ из породы равнодушных, никакие знания его не спасут. В науке таким делать нечего.
В другое бы время Вадим увлекся этой темой, стал бы развивать ее, фантазировать. Но сейчас сердце его щемило, и не защита науки от равнодушных дельцов волновала его, а печальное открытие, что душа любимой оказалась пустой. И дело здесь не в приборах, они лишь подтвердили то, над чем не раз задумывался Вадим. Сейчас, вспоминая мелкие частности, разговоры с Риммой, ее отношение к людям, интересы, все, из чего складывается внутренний человеческий облик, Вадим все больше и больше убеждался в своей ошибке. Не мог он полюбить ее. Не мог.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Мужское благородство, 'первейшие богачи' и обида
Медоварова. У автора появляется надежда, что
справедливость восторжествует. Но ведь она не приходит
случайно, за нее надо бороться.
Багрецов старался не думать о Римме. Ведь еще столько дел, нужных, важных, интересных, за ними все позабудешь.
На другой день к вечеру пришлось вновь вспомнить о Римме. Исследуя схему летающего разведчика, Вадим поставил его на крыло, и тут на пол упали два белых целлулоидовых квадратика.
Быстро нагнувшись, Вадим узнал в них потерянные паспорта от аккумуляторов. Нетрудно было и понять, как они очутились внутри птицы. Видимо, Юрка, когда нашел Вадима в бессознательном состоянии, обнаружил рядом с растерзанным чучелом как бы выпавшие из него белые квадратики. Естественно, что мальчуган запихал их обратно вместе с проводами и другими электромеханическими внутренностями.
На матовой поверхности целлулоида ясно различались инвентарные номера, даты, число циклов - короче говоря, все, что требовалось знать об испытываемых аккумуляторах. На обоих квадратиках оказались какие-то закорючки, видимо изображающие подписи. Но может быть, это все-таки другие паспорта, не от тех аккумуляторов, что стоят за стеклом в шкафу? Вадим сравнил кое-какие внешние признаки и на банках и на паспортах - те же самые подтеки, одинаковые царапинки. Доказательства убедительные.
Не успел Вадим как следует их рассмотреть, как в дверь осторожно просунулась пышноволосая головка Риммы.
- Бориса нема?
- Бориса Захаровича, - поправил ее Вадим, садясь за стол. - Дурная школьная привычка называть так старших.
Римма проскользнула в дверь, бросила сумку на стол и насмешливо поблагодарила:
- Глубоко тронута вашим наставлением, Вадим Сергеевич. Что еще скажете?
Он отвел глаза от ее полных, обнаженных до самых плеч рук и ответил пустым словом:
- Ничего.
Увидев у Вадима паспорта, Римма изменилась в лице и с губ ее сползла улыбка. 'Странно, чего она перепугалась? - удивился Вадим. - Вот сейчас приборы не остались бы равнодушными'.
Умела Римма владеть собой, подошла ближе и, склонившись через плечо Вадима, спросила небрежно:
- Где вы их нашли? - И когда он ответил, лениво процедила: - Мне-то все равно, конечно. Но лучше бы вы их никому не
