сноровкой она быстро сумела разобраться в основном пункте несоответствия собаковладельцев ее требованиям: все они, кроме Рыжика, были женаты всерьез и надолго. Тогда Люся полностью сосредоточилась на Рыжике. Она стала появляться в очень выразительных блузках без рукавов, с разрезом почти до талии, и в мини-юбочках, больше похожих на шорты, разговаривала исключительно на социологические темы, но, даже рассуждая о проблемах бытового обслуживания, смотрела на Рыжика так, что он краснел и отводил глаза.
Щену Люся совсем не понравилась - ее запах, голос, смех. Он чихал от ее крепких духов, кашлял от сигарет, ему все время хотелось убежать и увести Рыжика. Люся Щена тоже не жаловала, хотя и называла 'лапушка'. А главное, Щен видел, как разговоры Рыжика с Люсей огорчают Лиду.
Вскоре после того как Рыжик со Щеном выручили Лиду из беды, она ушла из магазина и поступила учиться в педагогический техникум. Занятия кончались в семь, а в половине восьмого Лида ежедневно появлялась в сквере. Приходила и в воскресенье, когда занятий не было. Она застенчиво здоровалась с Рыжиком, которого называла 'Игорь Николаевич', потом минут десять играла со Щеном и уходила, а Щен провожал ее до входной арки. Это был ежедневный ритуал, которым дорожили оба.
Иногда Рыжик задавал Лиде вопросы про учебу или жизнь. Лида радостно вспыхивала и отвечала: 'Все хорошо!' - так что беседы эти страдали некоторым однообразием.
С тех пор как появилась Люся, Рыжик совсем перестал обращать внимание на Лиду. Он рассеянно здоровался с ней и продолжал свои ужасные, трескучие разговоры с Люсей, в которых Щен не мог понять ни единого слова. Напрасно Лида приходила в новом брючном костюме и задерживалась в сквере вдвое против прежнего: Рыжик лишь рассеянно улыбался ей издали. Зато Щен приветствовал Лиду особенно шумно и, норовя лизнуть ее в нос, прыгал так высоко, словно он был воспитанником знаменитого спортсмена Бубки...
И вдруг Лида исчезла. Ее не было целую неделю. Все эти бесконечных семь дней Рыжик до позднего вечера расхаживал с Люсей по скверу, обсуждал животрепещущие социологические проблемы, а Щен угрюмо тащился за ними.
За ужином, когда Рыжик рассеянно жевал котлету, Щен вдруг поднял голову от своей мисочки и спросил:
- Рыжик, что такое социология?
- Тебе зачем? - изумился тот.
- Просто интересно, - уклончиво ответил Щен.
- Ну, как тебе сказать... социология - это наука, которая пытается разобраться во взаимоотношениях человека и общества, выяснить мнения, суждения людей в целом ряде вопросов.
- А потом что?
- Потом? Ну, в зависимости от общего мнения может измениться ситуация. Как бы это тебе попроще объяснить? Понимаешь, ну вот, допустим, десять щенков спросили, нравится ли им ливерная колбаса? Восемь ответили 'нет', два - 'да'. Значит, колбасы нужно выпускать меньше...
- Интересно, какому щенку может не понравиться ливерная колбаса? задумчиво сказал Щен. - Наверное, только очень глупому. Или очень объевшемуся - вроде Биндюжника.
- Так я же к примеру, - сказал Рыжик.
- Я тоже, - отозвался Щен.
На следующий день была суббота, но Рыжик, вместо того чтобы выспаться за всю неделю, поднялся неожиданно рано и принялся за генеральную уборку. Он вытер всюду пыль, вымыл полы и даже протер окна, после чего они стали голубыми и веселыми. Щен принимал в уборке посильное участие, бросаясь Рыжику под ноги или норовя унести в угол и запихнуть под секции отопления пыльную тряпку, так что Рыжик в конце концов рассердился.
- Перестань вертеться под ногами, - строго сказал он. - Приведи-ка лучше в порядок свой угол - у нас сегодня гости.
- А пирожки с мясом будут? - спросил Щен, связывавший появление гостей с этим исключительным лакомством, которое Рыжик в дни получек и гонораров приносил из ближайшей кулинарии. - Кто придет в гости, Борис или Лида?
Рыжик вдруг начал усиленно тереть тряпкой совершенно чистый стол.
- Щен, - каким-то умильным, заискивающим голосом сказал он. - Придет Люся. Пожалуйста, веди себя хорошо.
- А зачем ей приходить? - спросил Щен. - Не надо, Рыжик, от нее так пахнет, что я чихаю. Она совсем не купает Опроса, а это очень неудобно, потому что блохи прыгают на всех нас.
- Перестань молоть чепуху, - рассердился Рыжик. - Распустил я тебя, вот что!
После этого он быстро закончил уборку и собрался в магазин. Он позвал было Щена, но тот обиделся и, растянувшись на тахте, сделал вид, что спит. Даже когда Рыжик, вернувшись, протянул ему слоеный пирожок с мясом, Щен стал его есть не сразу, а немного повозил по полу...
Люся явилась ровно в семь. Она была в сиреневых брюках и желтой блузке без рукавов. От нее пахло такими терпкими духами, что у Рыжика защекотало в носу и он подумал: 'А ведь Щен-то, пожалуй, прав!'
- У вас очень миленько, - сказала Люся, оглядываясь, - хотя, конечно, чувствуется отсутствие женской руки. Но ведь холостяк - объект деградирующий. Фрустрация личности, которую он перманентно стремится компенсировать... Впрочем, об этом после. В этом доме кормят гостей?
- Конечно, - ответил Рыжик, выставляя на стол пирожки, колбасу, зефир в шоколаде и кофейник.
- Опять кофе, - поморщилась Люся. - И даже без ликера...
- Простите, - смутился Рыжик, у которого оставалось три дня до зарплаты и пятерка в кармане. - Вы что предпочитаете?
- 'Бенедектин', - небрежно бросила Люся. - Или 'Черный буйвол', ну этот, бразильский...
Сказать по правде, Люся никогда еще этих марок не пробовала, только читала в книжках их волнующие названия. Но Рыжик-то этого не знал.
- Одну минутку, - сказал он, вскакивая. - Вы тут поиграйте со Щеном, я сейчас...
Он вышел, и слышно было, как он громко позвонил к соседям.
Щен выжидательно смотрел на Люсю, но та и не думала с ним играть, а поднялась и стала неторопливо обходить квартиру, бормоча: 'Сервант... телевизор... тахту переставить в угол...' Потом она вышла на кухню, Щен последовал за ней. Не нравилась ему эта гостья!
Но и в кухне Люся не делала ничего особенного, только тыкалась во все углы, что-то вымеряла, а услышав шаги Рыжика, поспешно вернулась в комнату.
Рыжик явился, запыхавшись. Он поставил на стол затейливую коробку шоколадного набора 'Ассорти', виновато промолвив:
- 'Черного буйвола' нет, но это тоже вкусно.
И принялся разливать кофе в две чашки, составлявшие предмет его особой гордости, потому что Рыжику их дала с собой мама, жившая в маленьком городке на берегу большой реки Двины. Чашки были старинные, фарфоровые, в нежных полевых цветах. Заворачивая их в посудные полотенца, мама сказала: 'Из этих чашек пили бабушка с дедушкой, потом мы с отцом. Надеюсь, что они послужат тебе и твоей будущей жене'.
Рыжик очень любил бабку с дедом, не говоря уже об отце с матерью, которые, по его мнению, были самыми честными и хорошими людьми на свете. Он всегда держал эти чашки отдельно в посудном шкафчике, а сегодня вдруг почему-то вынул.
- Мейсен? - спросила Люся, разглядывая хрупкую чашечку.
- Кузнецов, - ответил Рыжик.
Люся опять сморщила носик:
- Все-таки мейсенский фарфор лучше кузнецовского, вы не находите?
- Возможно, - согласился Рыжик, которому совсем не хотелось с ней спорить. Он шутливо приподнял свою чашку и сказал: - За хорошие встречи.
- За фрустрацию, - задумчиво ответила Люся. - Фрустрация конвергирует индивидуальность...
- Все-таки удивительно, - вздохнул Рыжик, - что при желании можно сделать из великого и могучего русского языка...
