Перешагнув порог

Немировская МайяПерешагнув порог

Майя Немировская

Перешагнув порог

В просторном, разделенном на легкие перегородки офисе за столами сидели служащие. Определить среди большинства чернокожих русскую оказалось нетрудно.

- Здесь принято назначать аппойтменты - яркая дама в черном брючном костюме недовольно оторвалась от телефона, подняла на Любу глаза

-- В чем, собственно, ваша проблема? Если есть английский, такая работа вполне доступна. А ваш предыдущий опыт в Союзе абсолютно никакого значения не имеет. В Америке, запомните, важны две вещи - язык и возраст.

Да, в этом Любе уже пришлось убедиться. Поняла также, что не научиться ей разговаривать никогда, если не будет окружена живым разговорным общением. Запаса того, что удалось наскоро выучить дома, явно недостаточно. А так нужно побыстрее 'взять язык', может еще не поздно добиться здесь чегонибудь. Палка о двух концах. Как обьяснишь этой, не очень приветливой женщине, приехавшей, видимо, лет десять-пятнадцать назад и смотревшей теперь свысока на таких, как сама когда-то.

Но словно прочитав ее мысли, та неожиданно подобрев, сказала.

- О кэй. Я постараюсь что- нибудь сделать для вас.

Через неделю она, действительно, позвонила, а еще спустя несколько дней, Люба нажимала кнопку звонка на входной панели большого кооперативного билдинга.

Маленькая старушка в сильно увеличивающих очках и с настороженным острым взглядом из-под них, стояла в проеме приоткрытой двери 'Наверное, за девяносто'-подумалось. 'Каково-то будет с ней работать? '

Большая, уставленная старой массивной мебелью квартира. Искусственная зелень на столиках и множество фотографий на стенах. Серых, выцветших и ярких, недавних. Чисто, тихо, спокойно.

Старательно подбирая слова, слегка волнуясь, Люба стала рассказывать о себе, но старая американка лишь молча посматривала на нее и почему-то поминутно вздыхала.

Такая слабенькая на вид, она, как оказалось позже, сохранила ясный, совсем не склеротический ум и не по возрасту сильный характер. Видимо, совсем лишь недавно она столкнулась со своей физической немощностью и подсознательно не хотела мириться с этим.. Опека постороннего человека, при всей своей необходимости, очевидно, тяготила ее.

И нелегко было вначале понять и приспособиться, стараться не вызывать у нее раздражения. Все это было не ново, знакомоЛюбе. Она понимала - нужно время, чтобы престарелая американка привыкла, поверила ей, доверилась.

Весь день Фэй бродила по квартире, опираясь на палку двумя руками. Молча переходила из комнаты в комнату, долго стояла у стен с фотографиями. Подходила к комоду. Что-то перекладывала в ящичках с места на место, вздыхала и снова, пошатываясь ходила по квартире.

По утрам, после привычного завтрака- овсяной каши на воде и чая с тостом, намазанным джемом, она оставалась за столом, рядом с телефоном, и ждала звонков от сыновей. И они звонили регулярно, в одно и тоже время. После разговора с ними и обязательного в конце 'I love you', она становилась добрей, даже светлела лицом. Но спустя немного времени, снова углублялась в себя, впродолжая свой мрачный обход по квартире, не замечая никого. Нередко, вдруг без всякой причины, становилась раздражительной и тогда сердито выговаривала Любе:.

'Я просила на пять инчей открыть окно, а не на десять'. Или 'Так быстро вымыла ванную? '. 'А почему ты выбросила фольгу, ее можно было еще использовать. Наверно, ты очень богатая. '

И приходилось молча глотать несправедливые придирки. Ясно было, что словами здесь ничего не докажешь.

На ланч Фэй отправлялась в Джуиш Центр, где по заранее купленному 'тикету' можно было поесть да и пообщаться с давними приятельницами.

Она сама выбирала в больших клазетах одежду и перед выходом всегда смотрелась в большое зеркало, не забывая подкрасить губы сморщенной дрожащей ручкой. Перехватив удивленный, даже восхищенный Любин взгляд, серьезно отвечала: 'женщина я или нет? ' В больших очках, брючках и панаме, она похожа была больше на ребенка Опираясь на палку с одной стороны и на Любину руку с другой, она медленно плелась по тротуару по направлению к Джуйке.

К этому времени там уже собиралась публика - человек тридцать стариков, преимущественно женщин. Нарумяненые, в ярких одеждах и блестящих украшениях, они шумно переговаривались, шутили, усаживались за указанными в 'тикетах' столами.

Фэй хотелосьпоказать всем, что и она еще на ногах и все пыталась усестся сама, без посторонней помощи. Но Люба ухитрялась все же усадить ее и выходила в коридор, ожидала.

Весь вид этого заведения - и крашеные грязноватые стены с разноцветными фотографиями смеющихся во весь рот стариков, и хлопающие дверьми, снующие взад- вперед работники, и особенно, этот специфический запах- напомнил Любе тот, ее Дом. Отвернувшись к окну, она смотрела сквозь опущенные жалюзи на улицу, на едва начавшие зеленеть деревья, кустарники, и на мгновение казалось, что ничего не изменилось в ее жизни. Что никуда и не уезжала и все осталось по прежнему...

То двухэтажное кирпичное здание все еще стояло перед ее глазами. Высокие потолки, белоснежные занавеси на окнах, кресла-качалки вдоль стен и тот, пробивающийся всю чистоту и дезрастворы неистребимый запах старости и увядания.

Сколько лет прошло в том доме. Зимой и летом, изо дня в день неизменно поднималась она по широкой каменной лестнице на второй этаж, к своим старикам Набросив халат и косынку, сразу же окуналась в тяжелую будничную рутину- уколы, перевязки, банки, клизмы. Передвигая столик с медикаментами на колесиках, она шла по коридору и из открытых дверей палат на нее отовсюду устремлялись глаза - любопытные, выжидающие, страдальческие или вовсе безучастные. Такими разными и такими похожими, связанные общей одной судьбой, были эти люди.

Ко всему постепенно привыкаешь. И к работе в этом учреждении, где никто никогда не выписывался с улучшением, где нелегкий труд, вначале казавшийся невозможным, и не поддерживавшийся никакими положительными эмоциями, Люба привыкла. Сама того не ожидая, задержалась там надолго.

Наверно, все же из-за той первой встречи с 'Кларочкой', как за глаза называли сотрудники своего главврача. Никогда больше не приходилось Любе видеть таких людей. Уже немолодая, за пятьдесят, высокая, с гладкими, с пробором посредине волосами, и строгом темном костюме, она внушала такое доверие.. Какая-то особая одухотворенность и сила была в ее взоре И ее убежденные слова о том, что каждый, кто приходит сюда работать, должен, приносить себя в жертву, должен быть всем для людей, находящихся в этом доме. И захотелось тогда Любе остаться, подчиняться ей, слушаться во всем.

Дом, который возглавляла Клара Борисовна, был известен в области. Его так и называли 'Домом Каменецкой' Властную и жесткую, ставящую дело превыше всего, ее главврача, уважали и одновременно побаивались и сотрудники, и начальство. Но немногие знали, какой на самом деле была она милосердной, как старалась облегчить участь этих обездоленных старикам. Будто чувствовала, заглядывала в собственную старость.

Исполнительную и старательную Любу она полюбила. Иногда даже приглашала к себе домой. Жила Клара Борисовна одна. Сын после окончания института так и остался в далеком Томске. Женился поздно на женщине с ребенком, от матери был оторван. Лишь телефонными звонками по праздникам доставлял ей мимолетную радость.

Позже, спустя несколько лет, когда прислали в Дом нового заместителя, молодого и самоуверенного, сразу стало всем ясно, что это Кларе на смену. За чьей-то сильной спиной, он смело и безжалостно разрушал то, что было частью ее жизни. И разве лишь ее...

Клару вскоре отправили на пенсию. И лишь Люба знала, как тяжело было ей, как крепилась изо всех сил, стараясь не сдаваться, не подавать виду. Она лелеяла надежду, ждала, что сын позовет, увезет к себе. Н о этого непроизошло. Она продолжала жить одна. Потом, уже не справляясь с трудностями и смирившись, переселилась в 'свой' дом, в палату на двоих. Люба чаще других забегала к ней в комнату. По праздникам старалась принести что-нибудь вкусное поесть, и с каждым разом с острой жалостью наблюдала, как быстро опускается, превращается в глубокую старуху их Кларочка...

... Оживленные голоса из открытых