— Ага, понял. Нету мотора, ехать не на чем.
— Кретин! Директора ко мне! (Подскакивает директор). Сема, он здесь больше не работает! Все, снимаем! Мотор!
— Ты же уволил оператора!
— Найдите нового! Перерыв двадцать минут.
Через два часа:
— Снимаем! Свет! Все по местам! Готовы?
— Блюда?
— Нет. Вы готовы?
— Всегда готовы! (Салютуют).
— Тишина на площадке!
Голос из-за декораций:
— Тишину к телефону!
Тишина убегает.
— Это сумасшедший дом! Я не понимаю, кого снимать! К дьяволу все! Ухожу! Перерыв десять минут. Кофе мне.
Через час:
— Наговорилась, солнышко?! (Натужная улыбка).
— Всего две минуточки. Я готова.
— В кадр! Снимаем! Готовы?
— Мы или блюда?
— Все. Снимаем. Зажгите свечи. Дым. Дали дым… Эй, ды-ым! Где Далидым? Найти далидыма!!
Через час:
(Слабым голосом):
— Где я?
— Ничего, ничего. Сейчас сделаем укол, и все будет хорошо.
— Ты кто? Почему в халате? Костюмера ко мне!
Бородатый врач:
— Лежите, лежите. Вам нельзя волноваться.
— У-у-уйди-и-и! Эй, кто там! Уберите посторонних с площадки! Снимаем! Свет! Готовы?
— Хрен-брюле растаял.
— К черту! Хрен с ним, снимаем так! Свечи, хлопушку в кадр! Мото-ор!
Кто-то с хлопушкой:
— Кадр шишта шишдишат шиштой, дубль пять, хлоп!
Герцогиня в кадре:
— Ах, ну почему-у же он не пришел?
— Стоп. Снято. На сегодня все. Всем спасибо. Директора ко мне.
Подбегает директор.
— Сема, оператора восстановить, мотор достать.
Падает на носилки, уезжает на «Скорой» в неизвестном направлении.
Пародии
Смур-1. (Фантастические стружки)
Собрались как-то на совет герои всяческой фантастики. Сидят, пригорюнившись, жалуются на свое житье-бытье. Встает, к примеру, огромный, лохматый и расхристанный дядька в ядовито-зеленом камзоле, дурацких малиновых штанах с бубенчиками и с обручем на голове. Может, кто над ним и посмеялся бы, кабы не руки по локоть в земляничном соке да не два меча. Тоже в земляничном соке. Встает, значит, пошатываясь, и говорит:
— Я, говорит, блаародный дон Румаатаа Эстоонский-ик! Веселый я человек получился, только вот пьян вечно-ик! как дон Тамэо. И постоянно-ик! лупаю глазами. Вот добраться бы мне до авторов моих, уж я бы-ик! лупанул…
Он потащил из ножен меч, но поскользнулся и упал под стол. Так и остался, бедняга, лежать, лупая глазами.
А с мест поднялись трое — высокий тощий старик с печальным лицом, которого с двух сторон поддерживали собака с огромной головой и жуткого вида ракопаук, изредка подвывающий от страха перед самим собой. Старик скорбно пожевал губами и тихо произнес:
— Вы вот что, товарищи… Можно, я лягу?
Все переполошились, а голован успокоил:
— Не беспокойтесь, он всегда так. Это Глеб… э-э… Леонид Ильич… э-э… Андреевич Горбовский.
Старик задумчиво наступил головану на хвост. Тот замолчал, а ракопаук коротко взвыл и пояснил публике:
— Это вой меня, приветствующего всех.
Все успокоились, хотя не понятно, почему.
Горбовского положили под стол, рядом с несчастным доном Руматой, глаза которого лупали с методичностью земснаряда. Горбовский повозился, устраиваясь, и сонно пробормотал:
— Валькенштейн, дайте мне эльфу… То есть, арфу. И еще дайте помереть спокойно. Саёнара, товарищи…
Ракопаук безутешно взвыл. Голован пояснил:
— Это вой ракопаука, ищущего своих создателей.
Кто-то бородатый из угла осведомился:
— А ежели, скажем, шерсть на носу, найдет, то что будет, шерсть на носу?
Голован секунду подумал и, пренебрежительно подняв заднюю лапу, ответил:
— Моему народу это не интересно.
Тут с жутким грохотом и дымом, потеснив голована с ракопауком, из воздуха вывалились двое бородачей. Один стал левитировать, как Зекс, у него по спине бегал маленький зеленый попугайчик, гадил на собравшихся и выпрашивал сахарок и рубидий. Другой держал на поводке рыжего бородатого комара, который урчал и пытался вставить хобот во все, что попадалось ему на глаза. В конце концов он добрался до розетки и запустил хобот в нее.
— Мы эта, — заговорил тот, что с комаром, — писателей ищем. Чаво эта удумали-та? Потребители всякие, значить, дерьмом набитые, да… Кес ке ву фет, значить, а?
Другой заметил сверху:
— А я так вовсе теперь хаммункулус. В меня начальство не верит. Вот в таком аксепте.
Тут забегалло Выбегалло, увидало комара и убегалло обратно. Комар живо всосал поводок и с лаем кинулся вслед. За ним, нецензурно телепатируя, улетел Привалов. Почкин грустно продекламировал:
— Вот по дороге едет «ЗИМ», и им я буду задавим… Поэты… Задавить из жалости.
И тоже исчез. Попугай высунулся из подпространства и прокаркал:
— Боррис, ты не пррав! Арркадий, ты не лев. Веррнее, не тигрр. К психиатрру, к психиатрру!
Затем исчез и он — сперва лапы, потом хвост, потом улыбка. Откуда-то послышалось: «Пятнадцать человек на сундук Погибшего Альпиниста» и все стихло.
За окном на пышной красотке гарцевал мерзостного вида старикашка и время от времени не без удовольствия стегал ее плетью по пластиковым ягодицам. В небе с грохотом промчался «Тахмасиб», из
