когда они, опьяненные победой, разгуливали по деревне, и их песни далеко разносило эхо. За последнее время силы партизан очень выросли, как численно, так и вооружением, и они чувствовали себя в этом районе в полной безопасности. Немцы не смели появляться в селах, где правили партизаны, разве что большими подразделениями.
- Сами на себя беду накликают, - ворчал старик, уходил в свою хату и запирал дверь на засов.
И день, о котором предупреждал старик, пришел.
Однажды на рассвете разбудил Ваську шум машин. Он спрыгнул с кровати и прильнул и окошку: по дороге, ведущей от шоссе к деревне, двигался танк; ствол пушки зловеще торчал из его башни. Вслед за танком шло еще несколько машин.
- Немцы в деревне! - вырвался у Васьки вопль. - Хозяин, немцы!
Мгновенно все были на ногах.
- Васька, беги в хлев, гони скотину в лес! - крикнул Афанас, выскакивая во двор, а Клава за ним.
Но Васька уже ничего не слышит. Немцы в деревне! Все чувства его нацелены на одно: бежать, бежать как можно скорее и подальше.
Васька несется изо всех сил по дороге к лесу. Деревянные башмаки слетели с ног. В Шмулике пробудился маленький загнанный зверек, преследуемый гончими. Он бежал все быстрее, и гул выстрелов подгонял его. Только добравшись до первых деревьев леса, он перевел дух, но тут же побежал дальше, глубже в лес, чтобы убийцы не нашли его. Наверняка они придут и сюда, они будут искать бежавших из деревни.
Почувствовав, что он забрался достаточно далеко, Шмулик залез в самую гущу молодых елей и остался там, стараясь успокоить бьющееся сердце и пытаясь уловить, что происходит в деревне. Оттуда доносилась частая стрельба.
Шмулик не мог определить, сколько времени пролежал он на промерзшей земле под елками. Ему казалось, что прошла вечность, что он сам не Шмулик и не Васька, а какой-то старик, все тело которого дрожит от холода и усталости. Голова кружится, веки отяжелели, и глаза закрываются сами собой. Он изо всех сил старается не дать усталости овладеть им, старается не заснуть! Ветви ели медленно покачиваются, и снег сыплется с них ему на голову и на плечи.
Наконец Шмулик поднялся размять ноющие кости. Мороз несколько спал. Снег уже не скрипит под ногами, он рыхлый и сырой. Портянки, покрывшиеся утром тонкой ледяной коркой, теперь влажные. Стрельба затихает.
Что там происходит? Почему никто из деревни не прибежал сюда? Может, убежали в спрятались в других местах? Лес велик, и в нем много укромных уголков.
Стрельба совсем стихла. День клонится к вечеру. Мороз усиливается и тысячами иголок колет его тело.
Нельзя стоять на месте, нужно идти. Только куда? Он решил глянуть, узнать, что творится в селе: может душегубы уже убрались оттуда?
Шмулик вышел из чащи кустов в более редкий сосняк. Но высокие деревья заслоняют небо, ничего не видно. Еще немного, и он выйдет на опушку, где обычно пас свое стадо. Оттуда видны поле и дорога в деревню.
Резкое карканье вороны нарушило тишину. Шмулик вздрогнул, замер на месте и затаил дыхание.
'Чепуха, это только ворона', - пытался он успокоить себя.
Вдруг у него подогнулись колени: со стороны деревни поднимались к небу клубы дыма. Шмулик вышел на опушку. Он смотрит и не узнает: на месте Афанасового двора чернеют на белом снегу темные пятна, а над ними еще клубится тонкая струйка дыма, вот-вот и она исчезнет. Над соседними дворами еще стояли тяжелые облака дыма.
Шмулик застыл на месте, не в силах отвести взор от сожженной деревни. Что там произошло? Где все люди? Неужели никого не осталось в живых? Успели ли убежать Афанас с Клавой?
По снегу потянулись длинные тени. Дым над деревней разошелся. Над черными грудами головешек распростерлось темно-синее небо, усеянное тысячами мигающих глаз. Кажется, жизнь покинула эту сожженную землю и поднялась на небо, к звездам.
Вновь карканье вороны заставило Шмулика вздрогнуть. Сорвавшись с места, он побежал к деревне. По дороге наткнулся на что-то большое, темное. Едва не споткнулся об него. Посмотрел: это была туша черной коровы Афанаса, которую Шмулик любил доить и ходил за ней.
Нетвердыми шагами подошел он к двум обгорелым стволам. Это были остатки лип, торчавшие из земли, как два черных скелета над кучей угольев и остывших головешек.
Лишь вчера тут стояла изба Афанаса.
Теперь от нее осталось только несколько закоптелых жердей да две каменные ступеньки между ними. Шмулик беспомощно опустился на эти ступеньки и в отчаянии закрыл лицо замерзшими руками.
Вдруг он почувствовал, что о его колени трется что-то мягкое и теплое. Он открыл слипающиеся от усталости глаза, и радостное восклицание вырвалось из его груди:
- Цыган! Цыган! Милый мой песик, ты жив?
Пес прыгал от радости и лизал Шмулику руки и лицо.
- Бедный мой Цыган! - Шмулик обхватил обеими руками голову собаки и прижал ее к своей груди. Но пес высвободил голову из объятий мальчика, задрал острую морду к небу и тоскливо завыл.
- Только ты один остался в живых на этом кладбище? Мы оба с тобой без крова над головой; одна у нас судьба, Цыганушка!
Шмулик решил пройтись по остальным дворам: может встретит кого-нибудь? Медленно шел он по дороге ко двору деда Кароля, а Цыган бежал впереди.
Вдруг пес остановился, протяжно завыл, побежал вперед, вернулся и остановился опять,
Шмулик подошел к собаке. При лунном свете он увидел распростертого на снегу человека. Наклонился, и задрожал всем телом: Ванька! Дрожащей рукой дотронулся он до лица друга и тут же отпрянул: это было застывшее, окоченевшее лицо мертвеца. Шмулик не мог отвести от него взгляд : глаза у Ваньки были широко раскрыты. Дрожащими руками попытался Шмулик закрыть их, но не смог. Попятился назад, рванулся и побежал изо всех сил ко двору старого Кароля. Бежавший впереди пес залаял. У стены наполовину сгоревшего дома, на куче хлама Шмулик заметил скорчившуюся фигуру. На лай собаки она подняла голову. Шмулик узнал старого Кароля. Мальчик радостно бросился к старику:
- Дядя Кароль, дедушка!
Старик удивленно, будто не узнавая, взглянул на мальчика, и в его глазах внезапно вспыхнула ярость:
- Всех убили, один ты жив остался, гаденыш!.. Большевистское семя! Убирайся вон отсюда, а то я тебя! - голос у него оборвался.
Пораженный Шмулик отскочил назад. На глаза у него навернулись слезы. Весь дрожа, беспомощно стоял он перед стариком. Тот снова поднял голову; оба смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Лицо Кароля смягчалось, и в глазах появилось выражение жалости. Он махнул рукой, как будто отгоняя надоедливого комара.
- Господи Боже, - вздохнул он, - разве ты, мальчишка, виноват, если у людей постарше и поумнее тебя мозгов не хватило.
Не глядя на Шмулика, старик поманил его рукой, продолжая рассуждать сам с собой:
- Сколько раз предупреждал я их: не к добру это баловство, не к добру... Придет немец и всех нас погубит. Не хотели меня слушать... Старый, как малый, говорит, будто собака брешет... Партизаны им полюбились, чтоб они провалились!
Старик замолк. Его плечи опустились, поникшая голова качнулась из стороны в сторону.
- Всех? - осмелился шепотом спросить Шмулик.
- Всех, всех... Пришли на заре, как голодные волки... Окружили дворы со всех сторон. Дом за домом... Даже одеться не дали. И погнали туда...
Дрожащей рукой старик указал на дорогу:
- А потом... Сам видишь...
- Не убежали? Никто не спасся? Старик пожал плечами.
- Может еще объявится кто-нибудь? Бог знает... Я забрался в погреб, что во дворе, в картошку зарылся.
