сделаны не из железа и не из стали, а из какого-то легкого сплава. Впервые я подумал, что по уровню технологий мутанты могут не только не уступать королевствам севера, но и превосходить их. Конвойные относились к нам, разумеется, без особой симпатии, но и без ненужной жестокости. Я подумал, что вряд ли мы нужны им для какой-то ритуальной церемонии: скорее всего нас просто собираются продать в рабство, и мы не должны терять товарного вида. Кормили нас мутанты тем же, что ели сами. На привалах нам на некоторое время освобождали руки, причем не всем сразу, а по очереди, десятками. Неприятнее всего мне показалась необходимость оправляться публично и по команде.
В первую ночь я проснулся от боли в связанных запястьях: веревка была затянута слишком туго, и я понял, что почти не чувствую пальцев. Удастся ли упросить кого-нибудь из мутантов ее ослабить? Я приподнял голову и огляделся. В нескольких шагах от меня горел небольшой костер. У огня, положив руки на колени, сидел мутант, очевидно, один из караульных. Вглядевшись повнимательнее в освещаемое колеблющимся светом лицо, я понял, что это женщина.
39
— Эй! — тихо окликнул я ее. Мутантка обернулась. Насколько я мог судить при таком освещении, ей было где-то между двадцатью и тридцатью, и на лице ее не было заметных дефектов. Если судить только по лицу, то в мою эпоху призового места на конкурсе красоты она бы не заняла, но замуж бы вышла без особых проблем. У меня неожиданно сработал стереотип (вообще говоря, неверный, особенно в эмансипированных обществах), что женщины менее жестоки, чем мужчины, и я попросил о большем, чем собирался.
— Послушай… У меня затекли руки. Ты не могла бы их развязать? Я ведь все равно не убегу.
Секунду она раздумывала, затем огляделась, проверяя, не наблюдают ли за нами другие караульные (всего их было пятеро). Я вдруг подумал, что нашим конвоирам приходится тяжелее, чем нам: ведь мы можем спать всю ночь, а они вынуждены посменно нести дежурство. Впрочем, как говорят в Грундорге, «ошейник раба весит больше, чем доспехи воина».
Именно моим ошейником и привязанной к нему веревкой она и занялась в первую очередь. Убедившись, что никакого подвоха нет и веревка по-прежнему крепка, она освободила мои запястья, и я принялся растирать их, восстанавливая кровообращение.
— Спасибо.
— Только это ненадолго, — предупредила она. — Когда моя смена кончится, придется снова связать тебя. И держи руки за спиной. (Разумеется, она говорила на языке Соединенных Республик не так гладко, но мы понимали друг друга, а потому я не стану передавать в своем повествовании ее акцент.) Убедившись, что она не настроена враждебно, я решил продолжить разговор.
— Как тебя зовут? — спросил я. Возможно, со стороны пленника это было дерзостью, но я не заметил, чтобы мутанты придерживались этикета.
— Эрмара, — ответила она.
— А я Риллен. С севера. Мне прежде никогда не приходилось встречаться с му… с вашим народом, — я, пожалуй, слишком нарочито попытался снять с себя ответственность.
— Мы не считаем слово «мутант» оскорблением, — холодно проинформировала она.
— Что с нами теперь будет? — задал я главный вопрос.
— Вы полноценные, — ответила Эрмара, и в ее голосе послышалась странная интонация — не зависть, не неприязнь, а что-то еще. — Нам нужны ваши гены.
Услышав это слово, я едва не выложил, кто я и откуда на самом деле, но вовремя прикусил язык. Даже если мутанты и превосходили по технологиям людей королевств, они явно не были ни уцелевшим осколком, ни возродившимся очагом цивилизации. На это однозначно указывали их оружие и экипировка. Возможно, слово «гены» за столетия изменило значение, утратив первоначальный смысл? Во всяком случае, ни в Грундорге, ни в Корринвальде я его не слышал, а потому спросил, что это такое.
Эрмара пробормотала что-то вроде «варвар», но затем все же снизошла до объяснений — объяснений, которые, как я понял, были ей неприятны.
— То, чем мы отличаемся от вас, вызвано генетическими изменениями. Эти изменения не всегда плохие — бывают и полезные. Но вредных гораздо больше. Из-за этого, в частности, больше половины мутантов не могут иметь детей, а больше половины детей рождаются мертвыми или умирают вскоре после рождения. Нам необходим постоянный приток здоровых генов, иначе мы бы вымерли.
— Выходит… мы нужны вам для оплодотворения?!
— Наконец-то понял. И работы вам хватит, можешь не беспокоиться.
Так вот, значит, какого рода рабство нас ожидало! Что ж, какой-нибудь самец на моем месте, вероятно, был бы только доволен. Однако я уже упоминал, что не отношусь к сексуально озабоченным; к тому же моими партнершами должны были стать отнюдь не фотомодели. Кроме того, СИДА и другие болезни… Было отчего прийти в уныние.
— Значит, ради этого вы и устраиваете набеги на южные районы королевств?
— Не только. Мы еще препятствуем вашей экспансии на юг. Нам не нужен ваш север, но мы должны заботиться о самосохранении.
— Возможно, если бы вы прекратили набеги, вас бы оставили в покое.
— Ты не знаешь собственной истории. Вы начали первыми, и это вполне логично. Вы размножаетесь бесконтрольно, ваша численность растет, вам нужны новые территории и ресурсы. И вы нас ненавидите. К счастью, вы постоянно воюете друг с другом.
— Ты думаешь, мир невозможен?
— А ты думаешь иначе? — усмехнулась Эрмара. — Тогда почему ты оказался здесь?
В самом деле, возразить было нечего. Церкви и государству нужен внешний враг, дворянам нужны земли, мутантам нужны здоровые гены…
— Женщин вы тоже захватываете? — спросил я.
