напрасно Аринины родители, смирившиеся с нашествием и воинственными криками среди ночи, пытались отвлечь девочкиных гостей чем-то еще… Компьютер не выключался до тех пор, пока не был пройден самый последний, самый зверский, практически непроходимый уровень. И пока самый кошмарный, самый неубиваемый монстрище не был загашен.
Ни о чем другом нельзя было ни говорить, ни думать.
Витя Рындин крушил монстров вместе со всеми. Он один знал главный смысл этой игры. Монстры помогут Арине забыть о крысах.
Так оно и случилось. Монстры, закованные в броню, были пусть трехмерными, но все-таки нарисованными. И там, по другую сторону экрана. Убивая их сотнями и слушая их предсмертные вопли, Арина уже не могла вспоминать о длинных хвостах, острых желтых зубах и противном крысином писке. От одного воспоминания о котором у бесстрашного предводителя Арины Балованцевой холодело и замирало сердце.
Ведь об этом не должен был знать никто. И теперь точно не будет.
…– Есть! Мы их сделали! – увидев победную заставку игры, воскликнула Арина, вместе со стулом отъезжая от компьютера.
– Слушайте, это что ж получается – мы все можем? – удивленно произнес Витя Рындин.
– Конечно. Потому что мы – сила, – радостно кивнула счастливая Зоя Редькина. Которую никто тут не обижал и не собирался обижать.
– Сила, – подтвердила Арина и благодарно улыбнулась Вите Рындину.
Учительница математики Екатерина Александровна рвала и метала от злости, когда узнала, что распоряжением директора школы она назначена классным руководителем в ужасный и неуправляемый восьмой «Г». Она рычала, кричала. Но толку было мало. Ученики восьмого «Г» безжалостно не слушались ее. Овчарка, привыкшая к тому, что на ее уроках дети обычно сидят, как пришибленные, грозила восьмому «Г» милицией, интернатом и детской колонией строгого режима. Но ничего не помогало. От злости Екатерине Александровне хотелось батареи грызть. Но вместо этого она изощренно издевалась и ставила двойки во всех остальных классах. И в седьмом «В» особенно. На этот класс она была чрезмерно зла. Дело дошло до того, что практически всем его ученикам грозила неудовлетворительная оценка за четвертую четверть по алгебре и геометрии.
Но седьмой «В» терпел зверства Овчарки. Потому что этим ребятам некогда было ее бояться. Ведь они собирались в двухдневный поход со своим Петром Брониславовичем и его задорной женой. Они обдумывали маршрут, заносили его на карту местности, заранее отмечали возможные привалы, стоянки, тщательно составляли списки необходимых вещей…
Крысы исчезли из школы, точно никогда их тут и не было, точно не носились они табунами по столовой, не грызли спортинвентарь и не пугали народ.
Исчезли из города и горе-испытатели. Санэпидемстанция только хотела предъявить им счет на сумму ущерба, нанесенного их незаконной деятельностью, но Алевтина и Артем испарились, словно их, как и крысаков в школе, тоже никогда и не было. Как воспоминание о них остались только опечатанная квартира и попорченные гимнастические маты, которые под руководством все того же Петра Брониславовича латал и штопал весь седьмой «В».
Даже несмотря на то, что на улице стало совсем тепло и ни о каком снеге не было даже речи, уроки физкультуры вновь проводились теперь в любимом спортзале. Чему седьмой «В» был особенно рад.
Петр Брониславович принимал прыжки в длину с места. Те, кто уже прыгнул и получил оценку, разбрелись по спортзалу и занимались своими делами.
Арина Балованцева уселась на брусья. Взгляд ее гордого индейского лица, обрамленного темно- пепельными волосами, постриженными в «каре», был устремлен куда-то вдаль.
Антон Мыльченко, только что с трудом преодолевший рубеж, за который Петр Брониславович выставил в журнал заслуженную оценку «удовлетворительно», торопливо направлялся к выходу из спортзала. Но остановился. Потому что глядящая вдаль Арина привлекла его внимание.
«Интересно, о чем она думает? – поинтересовался сам у себя Антоша, не переставая смотреть на Арину. – Наверное, опять какую-нибудь стратегию разрабатывает, какое-то приключение унюхала. А что же я? Ведь я, как писатель и психолог, в первую очередь должен все события общественной жизни разузнавать. И превращать их в художественные произведения! Вот он, мой гражданский долг. Так что, Балованцева, мы еще посмотрим, кто кого в приключенческом плане переиграет…»
Антон знал, что имеет полное право так думать. Ведь его детективный рассказ был, наконец-то, готов. Тем более что на горизонте показался и первый его читатель – Зоя Редькина. Эта добрая девочка первая заявила Антоше на днях, что не держит на него зла за все былое. И прощает его.
Так что Антон Мыльченко смело подошел к Зое.
– Послушай, Зоя, как я в своем рассказе сделал ряд существенных исправлений, – без всякого вступления начал Антоша, не дойдя даже нескольких шагов до слегка ошарашенной Редькиной, – и из-за этого детективный рассказ приобрел свою основную красоту. Ну, значит, действие его я перенес в девятнадцатый век…
– Зачем? – меньше всего сейчас Зоя готова была слушать о детективном рассказе и девятнадцатом веке. Но Мыльченко – он и есть Мыльченко. От него чего угодно ожидать можно.
– Россия девятнадцатого века! Это романтизм! – воскликнул Антоша на весь спортзал, так что половина класса очень внимательно на него посмотрела. – И сыщик Великолепенский – главный герой. Остальная история – прямо как наша. Только, вот, слушай мою гениальную находку! Вместо крыс в моем детективе действуют гибриды. Нухорики. Которые угрожали… Да нет, не Петру Брониславовичу, это же художественный вымысел. А помещику и другу Антона Великолепенского князю Грженержевскому. Угрожали эти гибриды уничтожением посевов зерновых. Да. Сыщик, конечно же, поспешил на помощь своему страдающему другу. И вывел тех, кто этих гибридов нухориков разводит и заставляет посевы жрать и соседям вредить, на чистую воду… Круто?
Зоя Редькина долго молчала. А потом сказала негромко:
– Антоша, во-первых, этих гибридов нухориков не ты сам придумал…
– Сам! Клянусь! – Антоша постучал себя в грудь.
– Есть такие зверюшки – ханурики, то есть хонорики, тоже гибриды, смесь хорька и норки. Я по телевизору смотрела, их на шапки выращивают. Ты тоже, наверно, это слышал, но забыл…
Антоша заметно сник и сгорбился.
– А во-вторых, – продолжала Зоя, – ты Балованцевой и Рындину детектив-то свой лучше не показывай.
– Почему это? – удивился писатель. – Повествование о событиях, не столь отдаленных. Практически чистая документальная правда. Только с художественной обработкой.
– Понимаешь. – Зоя развела руками. – Они обидеться могут за эту твою художественную обработку. Операцию провернули они. А рассказ-то ты не про них, а про каких-то помещиков написал.
– Я ж тебе объясняю – это художественный вымысел!
– Не надо, Антоша, – попросила Зоя, – за этот за свой вымысел ты всегда будешь по ушам получать. А оно тебе ведь, правда, не надо?
Антон Мыльченко глубоко вздохнул. Шаркнул кроссовкой перед собой, заложил руки за спину и с пафосом произнес:
– Да, нам, творческим людям, никогда не было легко жить на свете и бытовать в искусстве… Всегда гонения, непонимание. Ишь ты – по ушам, по ушам…
Он говорил долгую речь. Зоя Редькина смотрела на него и думала о своем. С некоторых пор у нее появилась некая таинственная вещь. Которую обязательно нужно было спрятать от нахальных взглядов и шаловливых ручонок родственничков. Но куда спрятать? Больше всего для этой цели подошел бы, конечно, тайничок – то есть перекочевавшее к Петру Брониславовичу домой пианино. Но как туда пробраться, не вызвав излишних вопросов? Помощник нужен.
А может, взять этого путаника Гуманоида в напарники? Все-таки он немножко в курсе дела. Да и вдвоем, наверно, легче хранить тайну. Как ни крути все-таки Антоша – друг. Своеобразный, конечно. Но друг.
