'сталинской', узкоколейке. Вспоминает, что целы были тогда еще 'зековские' землянки, которых множество попадалось на пути строителей.
Когда дошли до Пангод, Точилкина приметил начальник поселковых энергетиков, пригласил работать в энергетический цех. Требовалось жилье для 'воссоединения' с семьей, ожидавшей вызова уже два года, и Иван Георгиевич согласился. Дали комнату в холодном деревянном общежитии, где зимой замерзала вода на полу, - и это считалось удачей для того времени...
То время было действительно другим, уверяет Точилкин, и говорит это исходя не из философской истины, что 'времена' никогда не повторяются, а ориентируясь на какие-то абсолютные, безотносительные параметры, позволяющие ярко сравнивать 'ранний' и 'поздний' Север...
- Север всегда был 'аномалией' в стране, - объясняет Точилкин, поэтому многое в нем является понятным только нам, его современникам.
Он вспомнил веселый, даже тогда, случай: в одном из магазинчиков ОРСа каждому покупателю спиртного продавали 'в нагрузку' несколько килограммов бананов и цитрусовых, которые являлись 'неликвидами'. Возле магазина на улице стоял большой мусорный ящик, в котором в результате и оказывались дары тропической природы. Покупатели уходили довольными. Время 'почти сухого' закона, просуществовавшего в Пангодах практически до восьмидесятого года.
Точилкин стал первым руководителем зарождавшегося в 1977 поселкового района электрических сетей. Инженерно-техническим работникам платили, как тогда водилось, меньше, чем электромонтерам. Под 'сетевой район' было выделено дощатое помещение (через фанерную стенку - поселковая прачечная) на отшибе Пангод, своими силами бригада доводила его до приемлемого вида: утепляли, делали мастерскую и т.д. Предстояла серьезная работа по приемке в эксплуатацию ВЛ-110кВ, которая должна была обеспечить электроэнергией газовые промыслы 'Медвежьего', впереди ждала полная электрификация населенного пункта газовиков. Так начиналась история РЭС - одного из основных подразделений энергетической службы Надымгазпрома на переднем крае добычи медвежинского газа.
Потом начались тяжелые годы эксплуатации линий и подстанций, аварии, выезды по ночам, бессонные сутки. При любой нервной работе он никогда не мог бурно, 'для разрядки', выражать свои чувства, кричать, ругаться... Десять лет назад не выдержало сердце - почти год пришлось пробыть 'на больничном'. Видно сказались северные аномалии...
Недавно Иван Георгиевич Точилкин по представлению Надымгазпрома был награжден медалью второй степени ордена 'За заслуги перед Отечеством'. Сейчас он работаем заместителем начальника управления 'Пангодыэнергогаз', у истоков которого находился долгие годы и был одним из главных его создателей.
НАША БАБУШКА
Эту добрую женщину называют просто и ласково: 'Наша бабушка'. А трудиться ей приходится на нескольких работах - сторожить, убирать помещения и т.д. Хотя ей одной хватило бы и пенсии...
Минчанка Александра Васильевна Кривонос приехала в Пангоды в начале восьмидесятых, где уже проживала семья ее дочери, трудоустроилась... До заслуженного отдыха оставалось совсем немного. Но... Несколько лет назад в результате трагических обстоятельств на руках у Александры Васильевны оказались два малолетних внука. Сейчас старшему уже семнадцать лет, младшему двенадцать. ' Хорошими ребята мои растут', - со спокойной гордостью говорит про своих внуков бабушка, заменившая им мать и отца, - 'грех жаловаться'.
Она вообще никогда ни на что не жалуется. Рассказывая свою историю, за исключением понятных моментов, - улыбается и неустанно подчеркивает, что все у нее хорошо, со всеми проблемами она справляется, на здоровье не жалуется. На судьбу роптать - последнее дело, так человеку природой предначертано: пока жив - должен за кого-то отвечать и не надеяться на покой.
- Вот старшенький думает дальше учиться, в Москву его буду отправлять, - рассказывает, опять не без гордости, Александра Васильевна. А на немое удивление собеседника весело добавляет: - Ничего! Выучу, вытяну! - И заканчивает шуткой: - Ну, пять-то лет я уж как-нибудь проживу...
- А потом что же? - в тон ей спрашиваю я.
'Наша бабушка' лукаво улыбается:
- Ну, а там подумаю - младшенький подрастает!..
АФГАНКА
...Брезентовая стена, переходящая в такой же скошенный невысокий потолок. Елка, украшенная блестящими этикетками, конфетами, вместо звездочки-макушки - пляжная женская панама. Стол на четверых, молодая женщина с серьезными внимательными глазами.
- Шампанское открывали по московскому времени? - спрашиваю, чтобы выйти из грустной паузы.
- Конечно, - она улыбается и откладывает фотографию в сторону, - но сначала по кабульскому!
Татьяна Викторовна Шибаева - старшая медсестра пангодинской больницы, москвичка. Однажды в жизни сложилась ситуация, когда нужно было уехать из дома, из родного города - подальше, хоть на край света. В 1981 году тридцатилетняя сотрудница Первого медицинского института имени Сеченова Татьяна Шибаева заключила договор на работу за границей.
В столице Узбекистана был сборный пункт для 'афганцев', так называемая 'пересылка', где формировались группы на авиарейсы 'туда'. Итак, Москва, Ташкент ('пересылка', военный аэродром, десантный самолет) - Кабул.
Солнце такое же, как в Ташкенте, обычная пассажирская суета, но мужчин в военной форме - каждый второй.
Когда входила в маленький пыльный, пропахший горячим бензином автобус, увидела автомат... Обычный 'Калашников', сталь со стертой местами вороненостью, трещинки на желтом прикладе, перекрученный ремень. Просто лежал справа от водителя-солдатика на панели, закрывающей мотор, вместе с солнцезащитными очками, отверткой и сигаретами.
Впервые за все время, с момента принятого решения об отъезде в Афганистан, похолодело на сердце: ведь на войну приехала! Это было впечатление, а уж потом, гораздо позже, вывела формулу: когда оружие обычная вещь, значит война.
- Афганистан только начинался, - рассказывает Татьяна Викторовна. Инфекционное отделение советского военного госпиталя тогда располагалось под Кабулом, в горах, близ кишлака, который все называли Хай-Харана, и представляла из себя палаточный лагерь-больницу примерно на тысячу койко-мест. В палатке были настелены дощатые полы, установлены кровати в два яруса, над всем этим возвышалась сама стандартная брезентовая конструкция. Зимой в каждой палатке ставили одну-две железные печки-'буржуйки', топили углем.
Штат медиков, также живших в палатках, состоял из четверых врачей и двенадцати медсестер, в числе которых была и Татьяна Викторовна.
С началом жары - наплыв больных-инфекционников. Гепатит, брюшной тиф, дизентерия... Солдаты поступали изможденные, тоненькие, как спички, с выгоревшими волосами, кожа даже не просто черная, а какая-то жуткая, с пепельным налетом. Многие рассказывали, что часто подразделениям приходилось подолгу находиться в горах отрезанными от основных военных частей, когда еду и воду им сбрасывали с воздуха: бывает, попадут, бывает, нет... А водички попили сырой или съели чего-то несвежего, и все, приехали...
Собственно о повседневной работе Татьяна Викторовна рассказывает мало, как бы вскользь. Ловлю себя на мысли, что вряд ли может быть иначе: память, возвращая в яркий отрезок жизни, наводит, прежде всего, на дух времени, на конкретных людей, на сильные впечатления.
- Ну, хорошо, - соглашается моя собеседница, шутливо нахмурив брови, - давайте в цифрах.
- По нормам в рабочую смену под присмотром медсестры должно было быть не более двадцати четырех человек. Реально, летом, больных было несколько сотен. И всех нужно обойти, каждому дать лекарство, 'подозрительным' измерить температуру, а градусников всего десять штук. В день ставили по сорок- пятьдесят капельниц. Разумеется, каждого необходимо выслушать, если нужно, что-то записать. Уже не говорю о поддержании порядка, гигиены. Спасибо, помогали солдаты из числа выздоравливающих.
Но, надо сказать, отношения между людьми, обитавшими в госпитале, были далеки от идиллии. Например, меня поражала жестокость наших больных военнослужащих по отношению друг к другу. 'Старики' избивали 'молодых' до полусмерти - и это в больничной-то палате, где, казалось бы, все равны! Парнишка запомнился один. Только с того света возвратился - дизентерия, а тут его так избили!... В Ташкент полумертвого отправили. Вроде жив остался, но комиссовали. Что бы матери сказали - погиб при
