Тоевич не подвел.
– Ах, это вы! – воскликнул пожилой и лысый мужчина в круглых очках и коротким движением руки ловко нахлобучил на свой череп зеленовато-серую шапочку, которая сразу придала ему вид профессора. – Так проходите, – указал он на стул. – Будете спрашивать или сразу падать в обморок?
В вопросе было столько скепсиса, что Женя рассмеялся. Юмор в этой обители скорбнейшей из наук должен был свидетельствовать о профессионализме.
– Как вы однажды сказали, Сигизмунд Тоевич, сперва давайте займемся неотложным, а все остальное оставим на потом, когда придет время достать вон из того сейфа необходимое для поддержания здоровья лекарство.
– Ха! Он помнит! – почти обрадовался Вербицкий. – Разве это я вам говорил? А что, вполне может быть... Да, я помню, когда я был совсем молодым идиотом, вот как вы, меня предупредили вовремя. «Сигизмунд, – сказали мне, – зачем ты торопишься и переживаешь, если твой клиент уже больше никуда не уйдет? И тоже сам не торопится...» Главное, чтоб сказать вовремя и – на всю жизнь. Ну что же, тогда я выну свои соображения и мы их обсудим... Сейф, говорите... – бормотал он себе под нос, доставая из металлического ящика пухлую тетрадь, а заодно и медицинскую склянку с жидкостью, напоминавшей по цвету и чистоте благородный топаз. – Это потом, – продолжил он, ставя склянку на угол стола между сейфом и зарешеченным окном. Он сел напротив Евгения, раскрыл тетрадь, исписанную мелким, убористым почерком, и наконец остановился. – Вот. Вы хорошо знали Рогожина?
– Ну, не так чтобы... Впрочем, достаточно. Работали вместе.
– Он выпивал?
– Разумеется.
– Много?
– Не могу сказать. Думаю, в пределах. Жена, дочь маленькая... Полагаю, они к нему на этот счет претензий не предъявляли.
– Наркотики употреблял?
– Определенно, нет, – покачал головой Женя. – Во всяком случае, я не видел.
– А когда вы его вообще видели в последний раз?
– В пятницу вечером. В конце дня. Довольно поздно. Нашли его, как мне сказали, во вторник. Во второй половине дня... Да, если это может иметь отношение, у Вадима было какое-то подавленное, что ли, настроение, и мы с ним взяли по сто пятьдесят. Потом я уехал домой, а он пошел к метро.
– Это все?
Евгений пожал плечами.
– Тогда я вам скажу... Осмотр и вскрытие, как вам известно, производил я. Зачем я вас спрашиваю про наркотики? У тех, кто ими пользуется регулярно, я имею в виду тяжелые – амфетамин, героин и так далее, вот здесь, на вене, – Вербицкий задрал рукав халата и показал на свой сгиб локтя, – образуются характерные склерозированные дорожки. Понимаете? Так вот, у нашего клиента они отсутствовали. Однако я насчитал шесть следов от уколов шприцем.
– Вы думаете, что он вколол себе сумасшедшую какую-нибудь дозу, а потом застрелился?
– Я ничего не думаю. Я рассказываю, а выводы будете делать вы. Или те, кому это положено. Но я скажу: вы не так далеки от истины. Не торопитесь... На обеих руках, в области предплечья, покойный имел характерные прижизненные кровоподтеки в виде борозды, а это указывает на то, что он длительное время мог быть связан... Далее еще такой факт. В квартире покойного, по утверждению его э-э... вдовы, была жуткая атмосфера. То есть? Жара, духота, смрад, наглухо задернутые шторы. Это она запомнила, когда вошла. И это было с точностью занесено в протокол осмотра помещения. Вот, собственно, эта три факта и позволяют мне сделать вывод. Скажем так, пофантазировать. А вывод уже сделаете вы, потому что он потребует еще ряда свидетельств, которые надо добыть.
– Но ведь труп уже... кремирован. Какие же еще факты, Сигизмунд Тоевич? И где их взять?
– Я скажу. А вы слушайте. Богатая практика показывает, что если нормальному человеку, не имевшему прежде дел с наркотиками, вы введете в течение определенного, скажем, времени, к примеру, за двое суток, несколько больших доз того же амфетамина или какого-то другого сильнодействующего наркотика, у него наступает так называемый передозняк. Но после него клиент впадает в постинтоксикационное состояние, или отходняк, понятно говорю?
– Пока да, – чуть улыбнулся Евгений.
– И в результате у нашего наркомана в кавычках может наступить депрессивно-параноидный синдром. Что это такое? Он начинает испытывать безумный страх. У него появляется невероятная подозрительность. Он боится затаившейся повсюду опасности. Другими словами, любой нечаянный свидетель немедленно зафиксирует его неадекватное поведение. Я говорю о тех, кто знает этого человека. Его преследуют неотвязные галлюцинации – резидуальный бред. И в этом состоянии человек-жертва вполне может явиться к себе домой, закрыть наглухо все ставни и шторы, обложиться подушками и пустить себе пулю в висок, спасаясь от вполне реальных для него преследователей. Но я повторяю: этот акт необходимо очень грамотно подготовить, чтобы не было никакого риска.
– Распланировать и подготовить? – Евгений задумался. – И кто бы, по-вашему, смог такое проделать? Подготовить кто мог бы?
– Профи, молодой человек, – почти фыркнул от негодования Вербицкий. – Неужели не понятны такие простые вещи? И чем вы у себя занимаетесь, мать вашу?.. Нате вам совет: ищите вокруг его дома. Наверняка найдутся старые пердуны, которые постоянно торчат на скамейках. Может, видели, кто его привел. Или вообще чужих, потому что все это могли проделать и в его квартире...
– Вы говорите так убежденно, будто сами все видели.
– Так возьмите и поживите с мое! – Вербицкий отвернулся и поднял свою склянку. Посмотрел на просвет, улыбнулся: – А? Какой благородный золотистый оттенок? Отчего, знаете?
– Разумеется, нет.
– Ну и не хрена знать. Хотя... можете угадать, когда дам попробовать.
– Спасибо, уважили, господин профессор, – Евгений склонил голову в почтительном поклоне. – Я ведь и сам тоже думал что-то в этом плане.
– Вот именно – что-то!
– Нет, во всяком случае, ниточку вы мне дали.
– Нахал! – хмыкнул Вербицкий. – Нет, вы посмотрите! Я этому бурлаку вручил толстенную веревку, а он? Ниточка! Правильно мне говорили: «Сигизмунд, не вноси в дело преждевременную ясность! Ничего не будешь с этого иметь, кроме сплошной черной неблагодарности!»
– Ну как вы можете? – изобразил обиду Евгений.
– Только не надо! Я всегда знаю, что говорю. Но им – слышите? – им было бы выгоднее самоубийство! Это хоть понимаете?..
...– Куда ж ты пропал? – удивилась Алена, когда он, покинув морг с легким и приятным кайфом от снадобья Вербицкого, сел в машину и набрал наудачу ее домашний номер телефона. – Я все время ждала твоего звонка! А ты – словно сквозь землю провалился!
Евгений даже немного растерялся от подобного напора.
– Занят был, сама понимаешь... Потом еще эти события. Ну с Вадимом. Начальство, то, другое... Замотался слегка.
– Ну так давай разматывайся наконец. Можешь, кстати, сегодня и навестить. У меня вечер свободный. Или у тебя уже иные планы?
С интересной интонацией был задан вопрос: будто о чем-то знала. А в конце концов, доложила ей Татьяна или постеснялась, какое дело! Ни подписки, ни расписки он никому не давал. Алена же сама иной раз будто подзадоривала – по Танькиному адресу. И теперь не просто поинтересовалась планами, а добавила многозначительное «уже». Вряд ли спроста.
– Вечер, говоришь? – тянул Евгений, раздумывая. Нет, он просто вид для себя делал такой занятой. Да, конечно, решил же, что обязательно приедет. У самого многовато вопросов накопилось. Пусть-ка ответит... – Ну что ж, если не поломаю каких-то твоих важных планов, я, пожалуй, готов соответствовать.
– Нахал! – засмеялась она.
