– Ох ка-ки-ие мы-ы! – изумленно протянула Лизавета, полностью сбрасывая с себя простыню.
– Что ж ты творишь-то со мной?
И пока Турецкий с торопливой неловкостью избавлялся от одежды, она пила свое вино, захлебываясь от смеха. А потом смех надолго оборвался...
Утро приносит удачу
За окнами долго не отступала темнота. Турецкий был расслаблен физически, зато голова его с удвоенной силой переваривала информацию, почерпнутую из записок Красновского. Дополнительную пищу, сама о том поначалу не подозревая, дала Лиза.
Где-то в седьмом часу утра она поинтересовалась планами Турецкого на ближайший день. Он был уверен, что она слышала его разговор с Грязновым, и несколько удивился. Сказал, что должен сделать как минимум два визита, после чего подумать о возвращении домой.
– А разве все так срочно? – наивно спросила она. – Разве нельзя отложить отъезд хотя бы на сутки?
– А что дадут эти лишние сутки следствию? – Турецкий был очень логичен. До такой степени, что аж сам себе противен.
– Можно подумать, ты только об этом и думаешь! – презрительно фыркнула Лиза.
– А как же иначе! Что главное для мужчины?
– В самом деле? – Лизавета округлила глаза и призывно потянулась к нему. – А я думала...
– Ты правильно думаешь, – успокоил ее Турецкий. – По-своему, чисто по-женски. И это достойно уважения.
– Тебе было действительно интересно?
– Как тебе сказать... Кое-что проясняется. Во всяком случае, когда я дочитаю, могут открыться те причины, по которым убили Красновского. Потому что в дневнике Вадима сведений об этом нет. Кроме намеков, понимаешь?
– А если сделать так? – подумав, сказала Лизавета. – Ты остаешься еще на сутки, занимаешься своими делами, я – своими, а вечером мы закатываем пир, после чего я тебе рассказываю о том, чего ты еще не знаешь. А может быть, если будешь себя хорошо вести, познакомлю с одним свидетелем. Или, правильнее, свидетельницей. Как?
– Предложение, по поводу которого у меня сразу же возникает несколько вопросов. И первый...
– Погоди, – остановила она его. – Еще успеешь. Я же не все сказала. Ты Вадимов дневник прочитал внимательно?
– Ну а как же! Ты же мне сама начало дала. Чего спрашивать...
– Вот именно, начало. А не конец.
– Разве он тоже у тебя? Но почему?..
– Да потому что не хотела. Там есть вещи, которые касаются только меня, это понятно?
– А про конец его поиска там есть?
– Ну есть... немного. А потом... Да нет, я просто не желаю, чтобы обо мне кто-то читал такое...
– Подожди, – остановил ее Александр. Они сидели на кухне и пили кофе. Вообще-то дома он так рано обычно не вставал, но у Лизы был свой распорядок дня. – Значит, ты мне не все отдала?
– Естественно! А какая разница, если ты и этого-то не осилил.
– Ну да, я, конечно, не делом занимался.
– Как раз напротив. Читать ты мог бы и в рабочей обстановке. Но я не о том. Вадим тогда оставил у меня несколько отрывков из своего дневника поездки, а также папашины мемуары. Не забыл предупредить, что это мне лучше не читать: мол, малые знания – малые и проблемы. Я и не собиралась, если честно. Нет, проглядела так, с пятого на десятое, начальные странички, пролистала Игоря Владимировича, нашла там кое-что любопытное для себя, но не больше. Просто убедилась в сотый, наверное, раз, что мир тесен до безумия... А когда пришла эта весть... Ну, после своего звонка я залезла в его записи, чтобы... душой как-то почувствовать его... И вот тут прочла такое, что... Нет, это сугубо личное, и я никому это открывать не намерена. Но там, конечно, не все про меня. Поэтому я подумала, что какая-то часть тебе может понадобиться. Это о том, как он в ФБР ходил и как с ним... ну, в общем, ничего пересказывать я не собираюсь. Тебе надо, ты и читай. Но есть еще одна деталь, абсолютно никому, кроме меня, не известная. Дело в том, что Ира Косенкова, о которой ты наверняка уже прочитал у папаши и еще не успел у сынка, моя знакомая.
– Ну ты даешь! – ничего более точного для выражения собственного изумления Турецкий не нашел.
– Именно поэтому, – с задумчивой улыбкой подтвердила она. – Ну так что вы скажете, сэр, по поводу предложения одной дамы продлить минуты ее счастья?
– Я мог бы обсудить с тобой это предложение, – солидно заметил Александр Борисович, – и, возможно, нам удалось бы достигнуть определенного э-э... консенсуса. Но в этом случае я должен немедленно оставить все иные дела и полностью углубиться в изучение имеющихся материалов. Для этого мне потребуется в обязательном порядке отыскать и навестить мамашу героя. И возможно, если ты не врешь мне самым наглым образом, желая растянуть собственное удовольствие, найти возможность встретиться с твоей подругой. Вот при этих условиях...
– Все-таки мужики негодяи. В самой своей основе. Им, понимаешь...
– Можешь не продолжать! Все мужики, естественно, эгоисты. Им бы, как говорится, девушку охмурить, и – ходу!
– Ну ты-то не гордись, не задирай нос. И запомни раз и навсегда: это не твоя, а моя победа. Я так решила. Так захотела, понятно? И не морщь, пожалуйста, лоб! Я тебя у твоей семьи отнимать не собираюсь. И не обижаюсь совсем, когда ты шепчешь мне на ухо имя «Ирка». И свои недостатки я тоже знаю, а потому тоже не шибко стараюсь задирать нос.
– Монолог, конечно, сильный, но зачем ты тратишь столько эмоций? Я тоже помню, что никаких обещаний вроде не возникало. И ты совершенно зря ищешь какую-то вину. Ну, произошло, тебе хорошо, а мне может, еще лучше. Ты красивая щедрая женщина, и таких на белом свете мало. Тело у тебя отличное.
– Это я знаю. Мне один знакомый художник говорил, что с меня Леонардо свою мадонну рисовал.
– Если только портрет... А все остальное – это не для него, а для Рубенса, так я понимаю. Ты ведь ходишь в Эрмитаж?
– Ходила. Некогда теперь. А он все уговаривал, чтоб я разделась. Хотел меня совсем голой рисовать.
– Обнаженной! Искусствовед ты мой исключительный! Голые в бане бывают, запомни.
– В том-то и дело, как я его поняла, ему была нужна не обнаженная натура, а именно голая, чуешь разницу?
– Ну и?
– Естественно, отказала. Он вообще-то тяготел к абстракционизму. Представляешь, как бы он меня изобразил?! Да меня тогда немедленно с работы уволили бы!
– Я чувствую, что наш разговор к чему-то подбирается, но вот к чему конкретно, никак понять не могу. Не подскажешь?
– Отчего же? Я скажу тебе правду... Я тогда очень сильно переживала.
– Когда?
– Ну, прочитав записи Вадима. Он сперва описал со всякими фантазиями, что будет делать, когда приедет ко мне, а потом... Ну как положено, к примеру, у химиков? Сперва описывают эксперимент, доказывают его возможность теоретически, а затем переходят к практике. Тот же случай. Но уж больно поганый. Может, у меня именно от этого и рана оказалась неглубокой?
– Любопытно. Но о его характере говорит немало. Химия, моя дорогая, это все-таки неживая природа. А экспериментировать с человеком... ну скажем так, святого, конечно, маловато. Да плюс, как ты походя заметила, желание прославиться, а в конце пуля в лоб. Неприятно такое говорить, но, похоже, она была заслуженной.
– Ты меня жалеешь или вправду так считаешь?
– А ты мне эти страницы не давай. Сожги их, выбрось, забудь. Кстати, – улыбнулся он, – почти уверен, что ничего нового о тебе они мне не расскажут. А вот я, полагаю, мог бы! Так что, остановимся на этом
