Кремль.
Глава вторая
Из записок Турецкого
Сегодняшнее утро началось с того, что Ирина Генриховна заявила мне, что подает на развод.
Ирина Генриховна – моя пока еще законная супруга, но в силу определенных причин в последнее время я называю ее не иначе как по имени-отчеству.
Вообще-то Ирина не в первый раз собралась со мной разводиться, но сегодня она была настроена особенно воинственно. Я хотел ей напомнить, что развод касается не только нас двоих, есть у нас и третий человек – дочь Ниночка. Но Ирина пребывала в такой ярости, что все равно бы меня не услышала.
На своем веку я немало повидал женской ярости – по долгу службы, так сказать. Кто не знает, могу сообщить свою должность: старший следователь по особо важным делам при Генпрокуроре России Александр Борисович Турецкий.
Так вот: видел я женщин в ярости, но такую, какой была Ирина сегодняшним утром, видеть не доводилось.
Это была не женщина и даже не разъяренная фурия – это была никому не подвластная стихия, с которой бороться совершенно безнадежно.
Я и не боролся.
Собственно, ничего нового я о себе не узнал. Претензии все те же, что и всегда: я плюю на семью, я шляюсь ночами, ребенок меня не видит, работаю слишком много, ночую черт знает где и при такой жизни обязательно скоро сдохну.
В общем, сгорю на работе.
Но этот тон, господа, эти интонации, эти испепеляющие взоры... Короче, я едва успел накинуть что-то на себя и, втянув в плечи голову, поспешил из дома вон.
Ну и жизнь! Как будто на работе мало неприятностей.
Да, господа, как ни прискорбно мне об этом говорить, но супружеская жизнь моя как-то незаметно и естественно въехала в какой-то тупичок. Когда собственную жену по имени-отчеству величаешь – дальше ехать некуда.
Конечно, можно было избежать всего этого накала страстей, если бы я вовремя принял меры. Но я вел себя беспечно, и несколько недель назад моя супруга, мать моего ребенка, торжественно мне объявила: я, мол, гражданин Турецкий, с тобой больше разговаривать не намерена.
Больше всего меня задело слово «гражданин». Будто я подследственный. И потом, если ты называешь меня гражданином Турецким, то почему на «ты»? Короче, я вышел из себя.
– Вот что, Ирина Генриховна, – сказал я. – Вы мне все время говорите, что я чужой вам. С этого момента я называю вас по имени-отчеству и ночую на диване. Прошу понять меня правильно.
Но она поняла меня, естественно, неправильно. Она тут же решила, что я завел себе любовницу, что было явной неправдой: я не могу встречаться постоянно с одной и той же женщиной. И если уж говорить о любовницах, то только во множественном числе. Извините за подробность. Если быть честным, положив руку на сердце, то все давно шло к этому. Уж не знаю, за что невзлюбила меня моя жена, но последние месяцы жизни как таковой у нас не было. Я уж не говорю о сексе.
Даже думать не хочу, чем я ей так стал невыносим. О себе на этот счет помолчу.
Пока.
Приехав в следственную часть, я поднялся в свой кабинет. Несмотря на довольно раннее время, Лиля Федотова, член моей следственной группы, уже сидела за своим рабочим столом и делала вид, что работала.
А может, и вправду работала – плохо я разбираюсь в этом. Мне часто кажется, что у молодых работа на втором месте, а на первом – любовь, развлечения, танцульки.
Лиля – тоже следователь, мы делим кабинет на двоих. Это удобно – она помогает мне в расследовании ряда дел.
Ее совсем недавно утвердили в должности следователя Генпрокуратуры. Я надеялся, что этот отрадный для нее факт каким-то образом повлияет на длину ее юбок. (У меня в глазах мерцало от ее бесконечно длинных ног. Ноги у Лили красивые, и это постоянно отвлекало меня, так сказать, мешало работе.) Однажды мне даже показалось, что она вообще без юбки пришла. Но оказалось, что это были такие шорты.
Раньше, когда Лиля Федотова работала в Мосгорпрокуратуре и была временно включена в мою бригаду, это был совсем другой человек. Я даже предполагал, что она в меня влюблена: так восхищенно и преданно поглядывала она на меня. Но вот она стала работать в штате Генпрокуратуры, под моим началом – и куда что подевалось. Теперь это была уверенная в себе, независимая девушка с собственным взглядом и суждениями о многих вещах. Теперь я стал думать, как бы подкатиться к ней.
И вот предлагаю ей потолковать о деле, находящемся в ее самостоятельном производстве, решил помочь как опытный «важняк» неопытному молодому специалисту.
И что же? Просто ошеломляющий отказ получил я от девчонки, которая совсем недавно заглядывала мне в рот, едва я только его открывал.
С тех пор в свободное от следственных действий время я мечтал о том, как бы организовать нашу встречу в какой-либо пустующей квартире.
– Здрасте! – поприветствовал я ее и прошел к своему столу.
Бумаг на нем было немерено.
Лиля подняла голову и как бы только что меня увидела.
– Здравствуйте, Александр Борисович, – неожиданно приветливо поздоровалась она. – Что-то вид у вас неважный. С женой поругались?
– А что, заметно? – удивился я.
Она смотрела на меня с жалостью.
– Увы, Александр Борисович. У вас скорбное выражение лица.
Я посчитал за лучшее промолчать. Какое-то время мы сидели в полной тишине, и только изредка я ловил на себе ее косые взгляды, полные нескрываемого любопытства.
– Что у нас нового по ограблению Бета-банка? – спросил я.
Вместо ответа на мой вопрос Лиля посмотрела на свои наручные часики.
– У вас еще есть двадцать минут, – сказала она мне.
Я уставился на нее в недоумении:
– Чего?
– Через двадцать минут вас ждет к себе Константин Дмитриевич, – пояснила Лиля. – У него какое-то срочное совещание. Просил вас предупредить.
– Я давно уже в кабинете, – хмуро заметил я. – Неужели трудно было сразу сказать о совещании?
Но на Федотову моя хмурость не произвела впечатления. Она глянула на меня через плечо и ответила:
– А что случилось? До совещания еще семнадцать минут. Вы не опоздаете. И вообще – не хмурьтесь, никто не виноват, что вы с женой поругались.
– Это не ваше дело, – не нашелся я что ответить.
– Так точно, не мое, – согласилась Лиля. – Можете пренебрегать своей женой сколько вам угодно. А у меня дела. Мне нужно составить постановление о предъявлении обвинения.
Я остыл. И даже почувствовал легкие угрызения совести. И чего, в самом деле, выдумываю? Но не извиняться же теперь перед этой заносчивой дамочкой?
– Во сколько совещание?
Она снова посмотрела на свои часики:
– У вас есть еще пятнадцать минут.
Ф-фу! Вот где мне эти женщины! Как это там? «Карету мне, карету!» Только куда тебе из Москвы, Турецкий? Терпи и не бушуй.
