продумал. Ну Портнов, ну Адвокат, ну сукин сын! Все время рискует и всегда, сволочь, добивается своего.
Я не влезал в его монолог, давая ему выговориться. И он продолжал:
– И знаете, что самое сволочное? То, что он запросто может выкрутиться. Сухим из воды выйти. Представьте: мы его ловим сейчас. А Селезнева с ним нет. И что? Что мы можем ему предъявить? Мы же предполагали его с поличным брать. А теперь? Да он пошлет нас в одно место – и прав будет. Любой суд его оправдает, если у него будет опытный адвокат. У нас же, по существу, нет ни одного железного доказательства. Только версии и предположения.
Закончил он свой монолог довольно угрожающе:
– Ну, это мы еще посмотрим!
...Еще минута-другая – и мы бы опоздали.
Самолет уже развернулся, готовясь набрать ход по взлетной полосе. И тут на бетонную дорогу выскочили четыре машины.
Это было безумие. Мы двигались лоб в лоб многотонному самолету, не собираясь сворачивать. И лайнер не выдержал. Затормозил.
Остановился.
Из наших машин вышли вооруженные люди, готовые к броску.
Фирсов взял в руки микрофон.
– Граждане Портнов и Селезнев! – Голос его, усиленный динамиками на крышах машин, звенел окрест. – Выходите из самолета с поднятыми руками. Сопротивление бесполезно. Я уполномочен сообщить вам, что в случае неповиновения, ввиду особой дерзости и опасности вашего преступления, мною, начальником отдела ФСБ Фирсовым, получен приказ идти на любые меры вплоть до вашего физического уничтожения! Приказываю сдаться!
В проеме двери самолета показался Селезнев.
– Трап! Подайте трап! – закричал он.
Через несколько минут подогнали трап. Все это время я слушал, как бьется мое сердце. Посмотрев на Грязнова, я понял, что и он тоже не отказался бы сейчас от валидола.
Селезнев с поднятыми руками стал спускаться по трапу.
Едва его нога коснулась земли, как он тут же был скручен и втащен в одну из машин. При этом его на всякий случай крепко стукнули, чтоб не дергался.
Фирсов снова крикнул в микрофон:
– Где Портнов? Ждем!
Мне показалось, что все это я уже где-то видел.
– Я сказал – Портнов! – повысил, насколько это было можно, голос Фирсов.
Я вспомнил, где видел все это. Фильм был такой – «Место встречи изменить нельзя». Там Высоцкий кричал так же, как сейчас Фирсов: «А теперь Горбатый! Я сказал – Горбатый!»
В двери сначала показалась девушка, и я машинально отметил, что у нее красивые ноги. Сразу за ней показался мужчина. С пистолетом в руке.
Пистолет был приставлен к виску девушки.
Портнов, подумал я. Вот и свиделись.
– Пилота! – крикнул Портнов. – Я требую сменить пилота! Или я прострелю ей башку!
Девушка визжала от страха.
– Ну? – заорал Портнов. – Я убью ее!
Вдруг его голова дернулась вперед, и он повалился на девушку. Вдвоем они покатились по ступенькам, причем девушка визжала не переставая. Я, Грязнов, Аленичев и еще несколько человек бросились к ним. Одним движением кто-то выхватил девушку и отставил в сторону, чтоб не мешала. И потянулись к Портнову.
Поздно.
Феликс Портнов был мертв.
Рана в его затылке подтверждала это.
Я даже не успел подумать, как такое могло случиться, а Фирсов уже бежал вверх по ступенькам трапа.
– Миша! – кричал он. – Не стреляй!
Посмотрев вверх, я увидел на верхней ступеньке его. Человека с пустыми глазами. В руке он сжимал пистолет. И ствол его был направлен на бегущего вверх Фирсова.
– Не стреляй! – кричал тот.
Михаил Володин выстрелил.
Но пуля не попала в Фирсова. За тысячную долю секунды до того, как Хамелеон нажал на спусковой крючок, Фирсов успел сделать неуловимое движение, и пуля просвистела мимо. У них, у разведчиков, это называется качанием маятника. Он очень вовремя качнулся.
Пуля, выпущенная Хамелеоном, прострелила мою кепку.
Маятник никто меня качать не учил, но что-то мне как подсказало: пригнись! Я пригнулся. В общем, черт с ней, с кепкой.
Поднялся грохот выстрелов. Все, кто был внизу, стреляли в Володина. Кроме меня. Я оцепенел. Мне казалось, что я вижу, как пули летят мимо меня, мимо Фирсова и попадают Хамелеону в грудь, живот, голову. Я видел, как корчится Володин под ударами пуль, но почему-то не падает.
Но вот он качнулся, упал на ступеньки лицом вниз и покатился к нашим ногам.
Тишину нарушил Фирсов. Он произнес только одно слово:
– Все.
...В конце дня мы собрались в кабинете Меркулова.
Нас было пятеро: хозяин кабинета, ваш покорный слуга, Фирсов и Грязнов с Аленичевым.
– Коньяк? – предложил Костя.
– Неплохо бы, – отозвался я.
Остальные промолчали, но по их лицам любой догадался бы, что коньяк в эту минуту – предел их мечтаний.
Костя достал бутылку и рюмки. Лица присутствующих заметно оживились.
Впрочем, пьяницами мои товарищи не были. Оживление на лицах выражало лишь то, что сейчас будет поставлена последняя точка в трудном общем деле. Костя разлил коньяк по рюмкам и обратился к Фирсову:
– Ну?
Тот взял рюмку и стал согревать ее в ладонях. Глядя перед собой, он произнес нечто совсем не похожее на тост:
– Володин пробрался в самолет. Пробрался, чтобы самому разобраться с Портновым, если мы не успеем. Он все равно бы его не выпустил, все равно бы ликвидировал. Он только Селезнева пожалел. Почему-то ему казалось, что этот подонок может еще пригодиться своей родине.
– Ну что ж. – Меркулов поднял рюмку и тоже довольно буднично провозгласил: – За успешное завершение дела.
Мы чокнулись и выпили.
Внезапно Стас сказал:
– А я, наверное, женюсь.
И покраснел.
– Дело хорошее, – заметил Грязнов. – На свадьбу позови.
Мы все его поздравили.
Когда зазвонил телефон, я подумал: а это мне какая-то хорошая весть.
Меркулов снял трубку:
– Алло? Кого? Ирина? Да, он здесь.
Он протянул мне трубку:
– Жена. Волнуется.
Я взял трубку и сказал:
