– Ну да, он не такой, – усмехнулся Грязнов. – Эх, бабы, бабы... Он, конечно, самый лучший, но современники и соотечественники его недооценили.
– Слава... – прервал его Александр Борисович, – помолчи. А вы говорите, Люда, мы вас слушаем.
Она прерывисто вздохнула, еще немного помолчала, собираясь с духом, потом несмело оглядела присутствующих. Остановила свой взгляд на Володе.
– Простите меня, Владимир Михайлович... – она снова всхлипнула. – Так получилось... И вы простите, Вячеслав Иванович. Но только он меня не принуждал. Я сама. Он только попросил.
– Кто – не принуждал? – спросил Грязнов. – Конкретно?
Он смягчил тон, снова взял себя в руки, но все-таки до конца не смог себя переломить. Удивительным был взгляд, которым он на нее смотрел, яростно выкатив глаза. Безмерная, пронзительная жалость плюс какая-то снисходительная брезгливость.
– Петя... Вы же сами говорили. Петя Савельев. В прокуратуре работал.
– Вас зовут Людмила Александровна, я не ошибаюсь? – вежливо спросил Александр Борисович.
– Да... – она судорожно всхлипнула.
– Что именно попросил?
– У меня есть условие, – с неожиданной твердостью сказала она, – пусть ему тоже позволят явиться с повинной.
Грязнов набрал полную грудь воздуха, но Александр Борисович предупредительно положил ему руку на плечо.
– Да что ты все о нем печешься! – все же не выдержал Грязнов. – О себе подумай! И о сыне!
– А я о ком думаю? – удивилась она. – Сережка знаете как к нему привязался? Папой зовет. И Петя мне говорил, как только все это закончится, то мы плюнем на все и уедем отсюда куда подальше. Он у моей бабки в деревне был с Сережей целую неделю... В Тверской области. По грибы они ходили, на рыбалку. Теперь только и мечтают оба, как там вместе будут жить.
– Кому ты веришь?.. – снова не выдержал Вячеслав Иванович. – Да у него здесь бабы на каждом шагу. У него другая рыбалка на уме.
– У вас с ним разная мера ответственности, – сказал я. – Он не может этого не понимать. Поэтому нельзя быть уверенным, что он не попытается скрыться, когда ему предложат явиться с повинной, понимаете?
– Мне это лучше знать, – ответила она. – Думаете, он мне не рассказывал? Сам, говорит, не рад. Просил ему помочь... – она снова всхлипнула. – Это говорит, Люда, как наркотик. Только с тобой да с твоим Сережкой в себя прихожу. Ему семья нужна, понимаете? А эти бабы сами к нему лезли, сколько раз видела...
– Поймите правильно, Людмила Александровна, – мягко сказал Александр Борисович. – Другого пути у вас нет. Явится он с повинной или не явится, вопрос второй. Лучше бы явился. Для всех было бы лучше. Но мы не сможем добиться смягчения вашей участи, если вы не напишете собственноручно признание о совершенных вами подлогах. Ибо нам придется использовать в качестве обвинения отснятый материал, – он кивнул на экран телевизора. – И тогда будет совсем другой разговор... Вам понятно, о чем я говорю?
Она молча кивнула.
– Если вы сделаете это добровольно, а также убедите Савельева последовать вашему примеру... – начал я, но тут меня перебил Вячеслав Иванович.
– В чем лично я глубоко сомневаюсь.
– ...Это поможет смягчить ему наказание, – закончил Турецкий.
– Так не получится, – покачал я головой. – Люде придется написать, кто ее на это подбил. И тогда добровольное признание Савельева потеряет всякий смысл.
– Они могут сделать совместное признание? – спросил меня Александр Борисович.
– Вполне, – ответил я.
– Я с ним поговорю, – сказала Люда в наступившей тишине. – Он меня поймет. И послушается, я знаю. Он всегда меня слушается.
– А если не согласится? – спросил Вячеслав Иванович. – Если ударится в бега? Ведь по сути ты его предупредишь, неужели не понимаешь?
– Позвольте мне с ним переговорить, – повторила она дрожащим голосом.
– Вот ты, как адвокат, можешь объяснить человеку, что Савельева уже ничто не спасет от тюрьмы? – обратился ко мне Вячеслав Иванович. – И в ее положении надо спасать сына.
– Тем более что наш разговор сейчас тоже записывается, – сказал Грязнов. – На видео.
Она испугалась, вскочила, огляделась, словно искала тусклый глазок видеокамеры.
Турецкий, как истинный джентльмен, отвел взгляд, не желая ни подтверждать, ни опровергать сказанное Вячеславом Ивановичем.
– Можно я закурю? – робко спросила Люда хозяина кабинета.
Грязнов кивнул, и она достала из сумочки зажигалку и пачку сигарет.
Володя по-прежнему смотрел в пол. Да и все были не в своей тарелке. Только Вячеслав Иванович, наконец внешне успокоившись, продолжал прямо смотреть на нее. Но я видел, что его бесило Людино сопротивление, притом что она совершенно не представляла себе всех последствий.
– Поэтому особого значения твое добровольное признание не имеет, – объяснял ей Грязнов. – Петя будет сидеть, это факт, а вот тебе можно было бы выбить условно...
– Тогда я пойду за ним, – тихо сказала Люда, и ее глаза снова наполнились слезами. – Куда он, туда и я с Сережей... И не надо мне никаких ваших условных сроков.
– Ты бы не зарекалась, Людмила! – воскликнул Грязнов. – Ты хоть понимаешь...
Турецкий положил руку на плечо Вячеслава Ивановича, готового в очередной раз взорваться.
– А можно мне сначала с ним поговорить? – спросил он Люду. – С Савельевым? Объяснить ему ситуацию?
– Будете уговаривать, чтобы он сам сел, а меня и Сережу за собой не тащил, да? – спросила она. – Он- то, конечно, так и сделает, как вы скажете. Сам теперь не рад, что меня втянул... Только я этого не хочу, понятно? Буду срок тянуть, буду спать на снегу, углы снимать, но только чтобы нам троим не расставаться.
Я подумал, что вот-вот начнется истерика. Ее глаза блестели, на щеках выступил румянец. Когда она замолчала, некоторое время стояла тишина. Просто не знали, что и сказать. И, пожалуй, дальнейший разговор становился бессмысленным. Мы начинали повторяться. Надо было искать другой подход.
И, как всегда, его нашел Александр Борисович.
– Вашему Петру можно позавидовать, – мягко улыбнулся Александр Борисович. – Такая преданность. Честное слово, даже не ожидал...
– И, главное, за что! – ввернул Вячеслав Иванович.
– Но я хотел сказать о другом, – с укором взглянув на него, продолжал Александр Борисович. – Вот о чем я только что подумал. Возможно, у него тоже есть шанс получить условное наказание, учитывая важность его добровольного признания. Дело в том, что в этом деле могут оказаться замешанными очень важные люди. И вскрыться могут такие факты, которые сами по себе представляют угрозу для безопасности страны. Словом, вопрос в том, каковы будут последствия такого признания.
Люда замерла, глядя на него, и трудно было понять, что ее больше поразило – неожиданный шанс для Савельева или значительность преступления, в котором она соучаствовала.
– Последствия? – переспросила она. – Вы говорите о последствиях? Вы же лучше меня знаете – его за это убьют! Он ударится в бега, да только не от вас. А от тех, кто его втянул. Я вот слушала вас и думала, понимаете вы это или нет... И вот вы сами только что сказали – насколько все это серьезно и какие силы задействованы. Почему вы не хотите сказать: да, его тут же уберут, если он сам сознается. И вы, даже если захотите, ничем не сможете ему помочь.
Я смотрел на нее, силясь понять, как эта молодая, по-своему привлекательная женщина могла спокойно отправить в тюрьму заведомо невиновного подростка. Ради любовника, который был явно ее не достоин. Ничего преступного или порочного в ее облике не было. Неужели все дело в роковой любви к тому, кто подбил ее на это? Для нашего расчетливого времени это слишком неправдоподобно...
Она открыла свою сумочку, достала небольшую коробочку с таблетками, дрожащими пальцами открыла
