у искушенной и видавшей виды женщины.
Привез вчера, стал показывать свою большую квартиру: тут вот сам сплю, на этом диване, тут, бывает, Сашка, когда нужда заставляет, а здесь иногда племяш, если допоздна задерживается, так вот и сосуществуем – по-холостяцки. Говорил легко и много, чтобы скорее разрядить стрессовую ситуацию, чтоб женщина успокоилась, оправилась от смущения. А по комнатам водил затем, чтоб не пришло ей в голову, будто затащил к себе с совершенно определенной целью. Обращение на «ты» позволяло, может быть, несколько вольные, даже рискованные шутки, но – в пределах, разумеется, отчаянную залихватскую самоиронию, а все для того, чтобы помочь быстрее расслабиться, избавиться от скованности. К чему в конце концов и пришли.
Лицо ее порозовело, заблестели глаза. Сама распрямилась, будто демонстрируя все достоинства своей фигуры. А достоинств, между прочим, было более чем достаточно. Мысленно сравнивая младшую сестру с Татьяной, Грязнов был готов согласиться, что та – девка действительно эффектная, броская, будто какая- нибудь ухоженная эстрадная дива: нате вам меня, я вся на виду! Татьяна же была не то что скромнее, но как-то устойчивее, что ли. Покрепче, посильнее, наверняка и потемпераментнее. Только это последнее в ней, видно, глубоко запрятано. Или совсем не развито в не самом лучшем из браков.
Саня, к примеру, вполне закономерно запал на Элину: грех отвергнуть ящерку, которая сама в руки просится. Но это – одноразовый, как говорится, вариант, на таких потом не женятся. А вот Татьяна... Тут вопрос сложнее. И тех же вариантов – великое множество...
Она не стала жеманно отказываться от бокала хорошего белого вина, да, впрочем, и от рюмки водки – тоже, как и от легкой закуски, которую сама же и доставала из холодильника. Заметила при этом, что в доме, а тем более в холодильнике, чувствуется хорошая и твердая хозяйская рука. Грязнов же, наблюдая, как она ходит от кухонного шкафа к столу, расставляя тарелки, как нагибается к холодильнику, с большим мужеством сдерживал свои совершенно естественные эмоции и враз охрипшим голосом объяснял, что всем этим хозяйством вынужден заниматься Дениска, который следит, чтоб у дядьки не случился голодный припадок, а сам-то он на это дело смотрит просто – было б что в клюв кинуть. Татьяна лукаво смеялась. Вероятно, оттого, что носы – что у дяди, что у племянника, – по утверждению Грязнова, действительно напоминали хорошие клювы. Вот так, за шутками и вольной болтовней, и закончился их первый вечер.
Грязнов предложил Татьяне выбирать любую из трех комнат и чувствовать себя в ней абсолютной хозяйкой. Меньше всего хотел сейчас пользоваться ее двусмысленным положением. Татьяна оценила своеобразный «подвиг» начальника, в глазах которого уже давно пылали факелы, и не стала посягать на его кабинет с таким широким и удобным диваном. Но спала беспокойно. Несколько раз привставала, прислушиваясь к незатихающему уличному шуму, но, услышав уверенный и мерный храп Грязнова, улыбалась и снова проваливалась в сон.
Будильник поднял Вячеслава Ивановича, как обычно, в шесть. А десять минут спустя, постучав в приоткрытую дверь, Грязнов сунул голову к спящей Татьяне, увидел, как она сладко потянулась и открыла глаза, и предложил чашечку кофе – вот прямо так, не вставая, в постели. Она, конечно, читала, а тем более видела в кино, что так бывает, правда, самой не приходилось. Нет, почему же, можно встать, пойти на кухню, сварить чашечку и вернуться с ней в постель. Можно, но это все – не то.
А потом он предложил ей вообще не ходить сегодня на работу. Пользуясь правом большого начальника. Но она категорически отказалась – этого еще не хватало! И еще: он должен высадить ее у ближайшего метро, а поедет дальше она сама, не нужно лишних глаз и гнусных предположений. Он смирился и пообещал высадить в центре, чтоб совсем близко от работы.
Интересно, о чем она сейчас думает? И вот этот дурацкий «мобильник»!
– Грязнов слушает! – рявкнул в трубку по привычке.
– Не кипятись, свои, – мирно отозвался Турецкий. – Слушай меня внимательно, мой генерал. Только что мне звонил один из твоих невольных знакомых, некто Шацкий, сечешь?
– А почему тебе? – слегка растерялся Грязнов.
– Требовал твой домашний, но я дал служебный, предупредив, что ты еще наверняка в дороге. А искал он тебя вот по какой причине. Нынче на рассвете его чуть было не угрохал наемный убивец. Но наш ковбой оказался проворней. И теперь тот валяется на лестничной площадке, а ковбой трясется от страха. А вышел на меня он через одну молодую даму, которая и тебе тоже знакома. Не знаю, о чем вы договаривались, но полагаю, что даю тебе пищу для предварительных размышлений. Я тоже скоро отправлюсь в присутствие, так что при острой нужде звони. – И вдруг добавил свистящим шепотом: – Славка, оцени мою целомудренную скромность. Я не спрашиваю у тебя, почему сей доблестный муж не обнаружил ни у себя дома, ни у сестрицы собственную супружницу. Хай, дружище! Сочиняй версию!
Грязнов положил трубку в карман и, приткнув «форд» к обочине, обернулся к Татьяне, на лице которой теперь уже вовсю гуляла прямо-таки блаженная улыбка. Смотрела так, будто слышала последнюю фразу Турецкого по поводу версии, которую следовало бы придумать. А ведь Саня, между прочим, не так уж и не прав.
– Ну я слушаю, мой генерал?
Он чуть не икнул. Это ж надо!
– Только что Сане звонил твой муж, – хмуро доложил Грязнов. – У него там очередное чепе. Кто-то хотел его шлепнуть, но Шацкий каким-то образом опередил киллера. Это ж надо такое! Откуда у него оружие?
– А это свердловчане, партнеры, удружили. И документ соответствующий имеется. Но неужели убил человека? – вдруг ужаснулась она.
– Киллера, – поправил Грязнов. – Это разные вещи. В общем, я думаю, тебе туда сейчас ехать не стоит, я тебя у ближайшего метро высажу. А вот если возникнет вопрос?..
– Я думаю, – спокойно сказала она, – что соврать и промолчать, то есть недоговорить, – не одно и то же. Назови любую свою конспиративную квартиру, где я провела ночь, и все.
– А моя собственная – что, уже не подходит? Чем тебе не явка?
– Ну на подобное вряд ли можно рассчитывать.
– Значит, нет ко мне никакого доверия?
– Чудак, – мягко сказала Татьяна, – да буду просто счастлива в этом сознаться. Как и во всем остальном.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что было. Ты, кстати, не забыл, что обещал прислать мастера, чтобы сменить замки?
– Я ничего не забываю, дорогая моя... – пробурчал Грязнов. – Вон впереди, метрах в ста пятидесяти, метро «Рижская». Переедем через эстакаду, и я тебя высажу. Или, если желаешь, прямо на Садовом, напротив нашего Каретного, как?
– Второе. Но, может быть, мне лучше с тобой?
– А не много ли проблем сразу? Тут – труп, а тут – жена, которая должна объясняться, а рядом – генерал, который должен заниматься исключительно своим, муровским делом... Нет уж, езжай на работу, а я позвоню. Если будет нужда. Значит, ночевала ты у меня, да?
– Без всякого сомнения. А по поводу Ивана... В общем, так, на будущее. От меня уходят только один раз. Можешь по секрету сказать это Ивану. Не поймет, его дело. А я, пожалуй, выйду у Рижского.
Шацкого Грязнов увидел сразу, едва въехал во двор. Мужик стоял возле большого «ауди», и вид у него был такой, будто его только что пыльным мешком приложили, то есть ну совершенно растерянный, если не ошарашенный. Но самое интересное было в том, что Грязнов без труда узнал Ивана Игнатьевича, хотя ни разу еще с ним не встречался. Что-то промелькнуло в рассказах Татьяны, на фотографии в разгромленной квартире видел – с Татьяной после свадьбы, наверное, – лицо круглое, волосы темные, густые, низкий лоб и чуть выпуклые блестящие глаза – такие девкам нравятся, страсть, мол, в них видна.
Вот и Шацкий, увидев милицейский «форд», резко подался к нему. Будто долго и безуспешно ждал.
– Здравствуйте, – сказал Вячеслав Иванович, выходя из машины. – Грязнов.
– Да-да, я сразу узнал вас, – заторопился Шацкий. – Тут такое, что не знаю, как и сказать...
– Тогда давайте с самого начала. Где труп?
– В том-то и дело, – Шацкий будто опал, выпустив из себя весь воздух. Как воздушный шарик. – Нету никакого трупа...
