– Да не, все в норме, мы ж на связи. Пробки в городе.
– Ну поехали, – успокоился Синий и поднял боковое стекло. – Трогай, Витек, – сказал водителю.
На расчищенной площадке возле церковной ограды стоял старенький ритуальный ПАЗ с черной полосой по обоим бортам. Внутри были люди.
– Это кто? – строго спросил Синий, выходя из машины, у догнавших его охранников.
– Проверили, – успокоили братки, – они из подольского военкомата. Оркестр. Будут ветерана провожать.
– Я спросил, – сказал старший, – а они говорят, что запросто и нам отыграют. В лучшем виде. И бабки смех один – за сотню баксов. Я подумал, Синий, чего нам-то зря гонять? И отменил наших. Ты не возражаешь?
Сомневался старший в своем решении, хотя поступил, конечно, верно: городской оркестр за все дела запросил тысячу, совсем оборзели.
– Правильно, – кивнул Синий. – Пойдем посмотрим на этих.
На передних сиденьях сидели ветераны в распахнутых полушубках, с наградными ленточками на пиджаках. В глубине автобуса – народ помоложе. У всех без исключения были характерные красные носы больших профессионалов, работающих постоянно в зимних условиях, на пронизывающем ветру. В руках они держали начищенные инструменты, под ногами лежали футляры от них. Ближний бравый старикан из водочной бутылки поливал на тряпицу водку, сильный запах которой плавал по всему автобусу, и протирал мундштук своей трубы. Походя и сам прикладывался к горлышку. Синий с усмешкой понаблюдал за музыкантом, заметил, что точно так же поступают и другие.
– А сумеете? Раньше времени не сгорите? – поинтересовался он у старикана.
– Обижаешь, хозяин! – бодро воскликнул такой же, поди, ветеран, какой лежал в гробу. – Мы ж не пьем, это чтоб губы не примерзали.
– Мы не пьем, мы лечимся! – долетел из глубины веселый голос.
Синий только и покачал головой: одно слово – лабухи! Лечатся они...
Мимо, уже к вырытым могилам, прошли несколько давешних копальщиков – мужики все кряжистые, красноносые, обветренные, одетые в деревенское свое хламье – тулупы и телогрейки, ватные брюки, здоровенные валенки, в лохматых треухах.
Сквозь открытые церковные двери виднелись огоньки свечей, доносился глухой, неясный гул, как всегда, когда в тесном помещении собирается много народу.
Синий как подумал, что придется в той тесноте, духоте, насыщенной пронзительным запахом горящих свечей и ладана, простоять не менее часа, так у него и пропало все желание делать по «закону». Он решил лучше поприсутствовать при вносе гроба в церковь, а потом вернуться в машину да посмотреть телевизор, умягчая душу коньячком из бара. Вот так оно будет правильнее. А потом, уже в конце, подойти к гробу и поклониться ему. В назидание остальной братве.
Пока он так размышлял, из автобуса вышли трое музыкантов, отошли за него, к сугробу, небось отлить решили. Синий хмыкнул и шагнул к «мерседесу», но услышал сзади:
– Алексей Евгеньевич, минуточку!
Синий вздрогнул, машинально обернулся, напрягся. Так его уже сто лет никто не звал.
Перед ним стоял один из автобусных ветеранов. Синий отпрянул было, но тут же почувствовал на своих запястьях железную хватку «старичка». Мать твою! Это в полумраке автобуса можно было принять его за ветерана! А здесь, на свету... Видел ведь где-то это лицо... или эти глаза?.. Но сейчас было не до воспоминаний.
Синий бешеным рывком хотел опрокинуть мента – ну конечно, это же мент! – на себя, чтобы вывернуться, выскользнуть, дотянуться рукой до пистолета в кармане. Но мент стоял, словно был сделан из бетона – хрен сдвинешь!
Невольно обернувшись к своим, Синий с леденящей душу ясностью обнаружил, что двое братков с разинутыми от изумления ртами стоят у него за спиной, а их со стволами, упертыми в затылки, стерегут двое только что покинувших автобус музыкантов. Третий ловко защелкивает на руках братков наручники.
Еще и шок не прошел от увиденного, как и на запястьях Синего тоже щелкнули железа. И вмиг стало так неуютно, так плохо, хоть зверем рычи...
А еще он успел заметить вытаращенные глаза Витька, водилы своего, которого выволакивали из «мерседеса» двое местных могильщиков – тех самых, с красными рожами и в лохматых треухах.
«Амбец...» – едва успел подумать Синий, как сильный удар по шее отключил его сознание...
Полковник Кондратьев, обездвиживший Леху Грызлова, отдал короткую команду, и обмякшее тело щербинского авторитета, словно мешок какой, быстро втащили в ритуальный автобус, запеленали, залепили рот липкой лентой и бросили за последними креслами на пол, на груду мешков, которыми и накрыли с головой. Туда же засунули и его водителя. Братки смотрели на эту стремительную процедуру, будто на дурное цирковое представление, в котором спортивными снарядами были они сами.
– Когда ваши прибывают? – спросил у них полковник. И совсем он был не старый, и не ветеран никакой, а здоровенный лоб, который если вмажет, вмиг копыта откинешь. Вроде Синего, тот и крякнуть не успел, как захомутали. Или Витек его верный. Ну что ж, раз спрашивают, надо отвечать.
– Да уж на подъезде, – хрипло отозвался старший, голова которого была прижата подбородком к груди – так его давил сзади один из «музыкантов».
– Этого в джип и на развилку, – указал на него полковник, – а другого – к остальным.
И старший увидел, как тут же рухнул в снег его напарник. А сам он, ведомый двумя ментами – теперь это было уже и дураку понятно, – в полусогнутом положении был транспортирован в собственный джип. Его посадили рядом с водительским местом, которое занял один из конвоиров – совсем молодой парень, такой же бритоголовый, как Гошка, его напарник. Второй конвоир сел сзади и приставил пистолет к макушке.
– Значит, так, слушай сюда, – сказал он. – Рыпнешься или там попробуешь вякнуть – пуля твоя. Будешь тихо сидеть и махать им ручкой, чтоб проезжали, понял? Они в чем приедут?
– Катафалк и... свои тачки.
– Вот и славно. Значит, караваном идут. А тут уже без тебя разберутся. Поехали, Коля.
Джип круто развернулся и помчался вдоль кладбищенской ограды к дороге на поселок, которую сегодня так старательно чистили менты для проведения своей операции.
Цепочку машин, следующих гуськом за большим черным «фордом» с гробом Карася, они увидели издалека. Еще только въезжали с магистрали в поселок. А когда караван приблизился, стали видны и большие фотографии, вероятно покойного, укрепленные на боковых стеклах каждой машины. Двигались торжественно и чинно, будто совершали акт поистине государственной важности. Были тут и крутые иномарки, и отечественные «девятки», и «девяносто девятые», но больше всего джипов с затемненными стеклами. Привыкла хорошо выглядеть братва. Это еще когда один-двое, куда ни шло, а вот так, караваном, просто удивительное дело.
– Давай, начинай, – сказал задний конвоир.
Но тут запиликал «мобильник». Это, вообще говоря, не было предусмотрено.
– Быстро отвечай, – шепнул конвоир, протягивая братку трубку.
– Ну ты чего, Самоха, кемаришь? – послышался громкий и недовольный бас. – Как дела?
– В порядке, – ответил Самоха, оглядываясь на конвоира, который шептал ему ответы.
– А Синий где?
– Да здесь давно, в церкви. Чего так долго?
– Какой, на хер, долго?! – заорал звонивший. – Там, блин, не проехать, одни пробки, зараза!
– Двигай, не тяни... – шептал конвоир.
И Самоха злым голосом повторил подсказку. А потом прижался виском к боковому стеклу и с тоской наблюдал, как мимо важной процессией катилась его братва. Она еще не догадывалась, какая встреча ей приготовлена, но Самоха-то знал. И ничего не мог поделать. Потому что задний сильно надавил ему на ямку под самым черепом и не менее зло прошептал:
– Отлипни от окна, падла, а то я тебе сейчас харакири сделаю!
Все дальнейшее было разыграно будто по нотам. Тем более что беспечную братву на расчищенной от сугробов площадке перед церковными воротами встретил стоящий в полной боевой готовности духовой оркестр с блестящими инструментами наготове. У ног каждого музыканта лежал или стоял черный футляр от
