Следователи в упор наблюдали за их первым свиданием за решеткой. Синий смотрел снисходительно- нагло, мол, все равно ничего ты со мной не сделаешь. Хмырь же был заметно обескуражен и кинул быстрый взгляд на Платонова, в котором заметно читалось: что ж ты, я с тобой, как с человеком, а ты меня подставил!..
Насчет «подставил» – это он, разумеется, зря. Сам должен знать, что от очной ставки никуда не денешься. И раз выбрал себе позицию – так и держись ее до конца. Примерно так ответил ему суровым взглядом Платон Петрович.
– Семен Иванович, знаком ли вам человек, сидящий напротив? Если да, назовите его, а также места, где вы встречались и с какой целью?
Семен открыл рот, но, увидев осуждающий взгляд Синего, упрямо мотнул головой и начал говорить...
Синий сперва иронически хмыкал, глядя не на Хмыря, а в серое, запыленное и давно не мытое стекло зарешеченного окна. Но с каждой фразой Хмыря скулы его заметно напрягались, тускнел взгляд, он уже не смотрел в окно, а уставился на собственные кулаки, лежащие на коленях. Казалось, еще миг – и он пустит их в ход. А что он был не слаб, об этом следователи уже знали: богатырь Володя Кондратьев, конечно, не позволил ему вырваться во время задержания, но это, по его словам, стоило ему усилий.
Собственно, Хмырь повторил то, что уже было им рассказано во время его допроса. Оба следователя были знакомы с материалами. Но с ними не был знаком Синий, и вот именно его реакция их сейчас более всего интересовала. Хмырем же правили обида и страх, причем обида явно пересиливала страх перед Синим, страх перед расплатой за предательство. Но упрямое: а зачем ты приказал меня убить? – главенствовало. И Синий, вероятно, это понял. Он, надо полагать, не думал о том, что его малява станет известной и жертве и, стало быть, следствию. Такие вещи делаются тайно. И значит, снова на каком-то этапе, в одном из звеньев длинной воровской цепочки, случилась накладка, хуже – если предательство. Это лишний раз подтверждало убеждение Синего, что воровской закон кончается, а его место все круче занимают, захватывают беспредельщики.
Хмырь продолжал говорить, торопился заложить, закопать своего авторитета все глубже и глубже, убеждая следствие, что приказ убить бизнесмена Силина исходил лично от Лехи и что подтвердить это могут Кирюха, который все знал про Силина и тот ему полностью доверял, а также братва, участвовавшая по указанию Синего в «мочилове». Сам же Хмырь при том присутствовал, этого он и не отрицает, но крови жертвы на нем нет.
Рассказал Хмырь и о том, как по указанию дружка Синего – Сереги Авдеева – разбомбили они склады фирмы все того же Силина в Южном Бутове, устроили пожар, избили сотрудников, а охрана им совсем не мешала, потому что, говорили, контора эта охранная, что в Подольске, вроде бы принадлежит тому же Авдееву.
Не менее красочен был рассказ и о том, как достала братва сбежавшего в Германию бизнесмена, как устроила ему жесткий пресс, заставив написать доверенность на продажу всех своих акций, а потом сам Синий, чтоб окончательно сломать мужика, лично «опустил» его. И были при этом... Хмырь назвал всех своих братков поименно.
Синий слушал, и ничто не отражалось на его лице – никаких чувств, не говоря уже о раскаянии. А Турецкий вспомнил, что говорила ему Элина, как страшен и противен ей был муж в то утро в Мурнау, когда его привезли и вышвырнули, словно половую тряпку, из багажника машины, и был он безобразно пьян. Еще бы, если Синий после всех издевательств и насилия приказал влить ему в глотку целую бутылку водки...
– Вы что-то имеете сказать в свое оправдание, гражданин... Грызлов? – с презрением сказал Турецкий.
Синий с ослепляющей яростью метнул на него взгляд, но тут же приспустил веки и отрицательно покачал головой.
– Лажа, начальник, – хрипло сказал он. – Я те при желании найду сотню Хмырей, которые и про тебя наплетут что хошь. Врет он все, за свою шкуру дрищет. И правильно делает. Она у него ни хрена не стоит. Говно ты, Хмырь, а еще с братвой себя равняешь!
– Я людей не убивал, – вдруг спокойно возразил Хмырь, – а на тебе вон их сколько висит! И братва больше молчать не станет. Хана тебе, Синий!
– Гад! – приподнимаясь, будто зверь, приготовившийся к прыжку, зарычал Синий.
– Сидеть, Грызлов! – рявкнул Турецкий и встал сбоку. – Сидеть!
Синий словно опал.
– Платон Петрович, мне кажется, Греков нам сегодня больше не нужен.
Платонов нажал на кнопку вызова контролера.
– Идите, Греков, отдыхайте пока. А вы, Грызлов, сидите, вы нам еще понадобитесь. Мы не кончили.
– Ничего не буду отвечать! – сорвался Синий. – Давай меня в камеру!
– Подождете, мы с вами не кончили. Пересядьте на тот стул, к стене!
Вдоль стены стояли три стула. Синий неохотно сел на один из них, с краю. Через минуту в следственный кабинет вошли двое невысоких, даже невзрачных человека и сели на два оставшихся стула.
– Прислонитесь к стене, выпрямитесь, руки на колени! – скомандовал Платонов. – Александр Борисович, пожалуйста, пригласите понятых и давайте сюда первую.
Турецкий открыл дверь, махнул ладонью, и в кабинет вошла Анжелика.
– Гражданка Сомкина, мы проводим официальное опознание. Я предупреждаю вас об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний. Распишитесь в протоколе. Будьте добры, взгляните на этих людей. Нет ли среди них знакомого вам? Если есть, скажите, кто он, когда и при каких обстоятельствах вы с ним встречались, где, у кого и так далее. Я буду записывать ваши ответы...
Синий не поднимал глаз. Анжелика сразу указала на него, назвала и рассказала, как Алексей Евгеньевич спрятался во время обыска на фирме, а потом пришел и велел ей молчать о нем. Она не знала его профессии и не имела причин опасаться за свою жизнь.
Закончив, она расписалась там, где ей указал следователь, и покинула кабинет.
– Следующего свидетеля! – сказал Платонов.
Турецкий впустил Веретенникову.
Женщина вошла, слава богу, без собачки, видно, передала ее подержать Анжелике.
Веретенникова расписалась в протоколе опознания об ответственности.
Платонов терпеливо повторил свои вопросы. Мария Власьевна оглядела сидящих и тоже безошибочно ткнула пальцем в Грызлова:
– Вот он! Они с Игорьком сопроводили к машине Фим Анатольича. Он в шубе своей был, а этот его под ручку держал. А Игорек... с им мы побеседовали. Я еще помню, диву далась: по телику показали, как его... эта... а он, на тебе, живой! Игорек, тот еще про здоровье интересовался, да...
– Когда это было?
Мария Власьевна охотно начала рассказывать, как пошла с утра пораньше выгуливать свою Белку, как потом приехал силинский «мерседес», ну и все остальное. Она охотно расписалась под своими показаниями и удалилась, оглядываясь на мрачного Синего.
– Вы тоже свободны, благодарю вас, – сказал Платонов двоим мужчинам и понятым, участвовавшим в опознании.
Когда остались втроем, он поднялся, предложив свое место Турецкому. Тот сел, придвинул к себе следующую папку, раскрыл и уперся взглядом в Синего:
– Поехали дальше, гражданин Грызлов. Просветите нас, зачем вам потребовалось надевать на Элину Кирилловну шубу ее мужа, устраивать мистификацию и похищать женщину? Поясните также, по чьему заказу вы это проделали вместе с Кирюхиным, куда отвезли и кому сдали на руки? Я вас внимательно слушаю.
– Я уже сказал, начальник, фуфло это. Отвечать отказываюсь.
– Прекрасно. Записываю: от-ка-зы-вается. А знаете, Платон Петрович, почему? А потому, что он надеется, что Олег Никифорович, в благодарность, кинется его тут же избавлять от узилища. Не-а. Банкиру впору с собственным сынком разобраться бы! А этот... – он кивнул на Грызлова, – пепел, труха. Зато когда мы самого Авдеева возьмем за жопу, этот еще как запоет! Просить станет, чтоб мы его слушали, петушка
