– Ты чего, что случилось?
– Як, шо случилось? Як, шо случилось?! – Таможенник выхватил из кармана сотенные купюры и замахал ими перед глазами Сынка. – А цэ шо такое?
– Как что? – удивленно пробормотал Сынок. – Доллары. Слушай, может тебе мало?
– Мэни мало?! – возмущенно воскликнул таможенник, – Мэни мало?! Та мэни за державу обидно!
– В каком смысле? – Не понял Сынок.
– Мэни, украинскому пограничнику, всего двисти долларив дають.
– А сколько хочешь? – Сынок улыбнулся.
– Я скильки хочу? – таможенник надулся от чувства собственной важности.
– Да, сколько ты хочешь? – Сынок еле сдерживал улыбку.
Таможенник презрительно посмотрел на Сынка и гордо ответил:
– Триста!..
Через две минуты Сынок уже влезал в вагон. Вьетнамцы так и стояли на своих местах, как статуэтки.
– Ну что? – робко поинтересовался Исмаил, от страха уже совсем забывший о том, что минут пять назад хотел этих кампучийцев разорвать на куски и скормить собакам.
Сынок закрыл за собой дверь, сел, вынул сигарету и закурил.
– Все нормально, едем дальше, – сказал он, с наслаждением затягиваясь. – Таможня дает добро...
Через три дня они были уже в Гомеле. Прибыли рано утром, часа в четыре. На сортировочной азиатов уже ждал новый проводник, дедушка Тарас, старый партизан, который еще в Отечественную водил отряды лесными тропами.
– Ну как доехали? – спросил он у Сынка, в котором с первого взгляда безошибочно угадал старшего.
– Нормально, – улыбнулся тот. – Теперь твоя граница осталась.
– Та какая там граница... – махнул костлявой рукой дедушка Тарас. – Три дня лесом – и мы в Польше.
– Ну тогда принимай, дед. – Сынок кивнул на строй вьетнамцев. – Восемьдесят человек. Хрюша, Степашка, Каркуша, Чебурашка, Гена, Карлсон, Лейла, Фатима, Зухра, Хафиза, Зульфия, Фарида, Зарина, Гюльчатай... Гюльчатай! Где Гюльчатай?!
Гюльчатай был за ближайшим кустиком. Сидел и с интересом наблюдал, как паучок, быстро и ловко перебирая лапками, плетет свою паутинку...
Глава 43
ЗАКОН И СИЛА
На залитой вечернем солнцем улице при входе в редакцию «Нового экспресса» сидели двое нищих: один того неопределенного возраста, какой имеют все бомжи, возможно, если бы не грязь и лохмотья, он оказался бы ровесником Гордеева. Этот нищий сидел, вытянув вздувшуюся, в закатанной по колено штанине ногу, покрытую язвами рожистого воспаления. С ним рядом на корточках сидел молодой парень в засаленной псевдоафганской форме, раскуривая папиросу.
– Подайте на хлебушек, – прохрипел старший по привычке, без особого расчета чего-либо добиться, и, отвернувшись к товарищу, продолжил начатый ранее разговор. Гордеев вошел в парадное и, объяснившись на входе со старухой вахтершей, поднялся на второй этаж. К его удаче Довжик сидел в кабинете и, кажется, не был особенно занят.
– Я опять по поводу Кобрина, – сообщил Гордеев после обычных приветствий.
– А, ну-ну. Он еще на что-то рассчитывает? – осведомился с иронией коллега. – Боюсь, ему не светит.
– Это ты уже говорил, – кивнул понимающе Гордеев. – Но ты понимаешь, я существо подневольное.
– Если твои неудачи тоже оплачиваются, можешь ему смело сказать, без обиняков, что кампания против него продолжится.
– Так они все-таки решили довести дело до суда?
– Зачем «они»? Это сделает твой Кобрин. Не может же он оставить без опровержения нашу, как ему нравится говорить, «клевету». Вот пускай и отдувается. Так что, низкий поклон Думе.
Гордеев покивал в такт его словам.
– Послушай, – начал он приготовленную речь. – Этот Кобрин только что меня напутствовал самыми горячими словами. Как ты считаешь, невозможны никакие варианты компромисса?
– Ну а какой тут может быть компромисс?
– Ну а какой тут может быть компромисс? – повторил вопрос Володьки Гордеев.
– Даже так? – присвистнул Довжик. – А что разумное ты уполномочен нам предложить?
– Деньги, – тихо сказал Гордеев и покраснел. Впрочем, коллега этого не заметил.
– Ну что за варварство. Если бы нужны были деньги, то этот материал до прессы не дошел бы. Твой Кобрин раскошелился бы как миленький, сейчас бы ходил счастливый.
– Да, но с шантажом можно было и нарваться. Кроме того, выкупить документы тогда и сейчас – это уже разные деньги. Судя по всему, он готов раскошелиться не скупясь.
– Но Юрка, – поморщился Довжик, – о чем ты говоришь. Сейчас дело приобрело оборот. Если вдруг редакция признается, что все это утка, то на газету упадет спрос – она и без того не преуспевает.
– Подожди, но, может быть, Кобрину придется платить не всем посвященным, а только одному, в чьем ведении конверт?
– Ты хочешь сказать – мне?
– Я не знал, что это ты.
– Правильно. А это и не я. Пакет у редактора, но я к нему имею доступ. Редактор в героических амбициях, ему слава дороже денег. Так что платить надо, конечно, мне.
– Но ведь ты не возьмешь?
– Правильно, не возьму. И ты бы не взял.
– Не взял бы, – вздохнул Гордеев.
– Потому что это опасно.
– Нет, потому что я – моральный урод.
– Да брось ты, Юра, – отмахнулся приятель. – Все эти словечки – мораль, нравы, все это осталось в прошлом веке. Кто сейчас говорит о морали? Ханжи и газеты. Наш редактор просто столько всего наплел про мораль, что, кажется, сам поверил в ее существование. А руку-то на сердце положа, он вовсе не моральный человек. Моралист – да. Но не моральный. В этом-то все и дело.
– Для того чтобы быть моралистом, не обязательно быть моральным.
– Правильно. Чтобы осуждать порок, достаточно знать, что такое порок. Что такое добродетель, можно дофантазировать от противного. Так что, если вернуться к твоему барану Кобрину и моему барану – редактору, то вряд ли возможны какие-то компромиссы. Очень жаль.
У сердца Гордеева раздались электронные сигналы.
– Прости, пожалуйста, – извинился Юрий Петрович и извлек мобильный телефон.
– Ну что, Юрий Петрович? Почему вы не звоните? – Кобрин вошел в состояние крайней нервозности, так что уже не мог больше сдерживаться. Его звонок вполне мог застать Гордеева в неподходящий момент конфиденциальной беседы.
– Твой? – спросил, закуривая, Довжик.
Гордеев кивнул.
– Очень жаль, Аркадий Самойлович, но наш вариант не встретил сочувствия.
– Это последнее их слово? – с трепетом спросил Кобрин.
– Да. Я сделал все, что мог, и не думаю, что кто-то сделает больше.
Зависла пауза. Видимо, Кобрин пытался проработать наскоро еще хоть какой-нибудь спасительный для своей репутации вариант, но воображение его дремало.
– Что же, – сказал он наконец медленно . – Если так, спасибо. Вы мне помогли. Во всяком случае, старались помочь. Если будут какие-либо перемены, немедленно звоните.
– Мне, право же, очень жаль.
