осуществляю защиту гражданина Андреева на стадии предварительного следствия. Моя первостепенная задача – не «защищать» Андреева, а вызволить его для начала из СИЗО. Это не самое лучшее место для того, чтобы добиться прекращения дела по ложному обвинению.
– А вы уверены, что оно ложное?
– Странно получается! – воскликнул Гордеев. – Себя вы считаете невинно пострадавшим, а Андреева вялинские прихвостни, по-вашему, упекли за дело.
– Во-первых, я не «невинно пострадавший». Вялин организовал мое смещение за дело. За мои дела. Я ему очень мешал.
– А вы не предполагаете, что и Андреев мог чем-то помешать Вялину?
– Адвокат?! – с сомнением протянул Пантелеев. Он продолжал оставаться в прихожей, словно раздумывал, не повернуть ли ему назад, прочь из этой квартиры.
– Мне известно, что этот адвокат защищал корреспондента, который кое-что, а может, и много чего разузнал о делах Вялина.
– Верно. Был такой корреспондент...
«Так какого же черта!» – хотел воскликнуть Гордеев, но Пантелеев продолжал:
– ...не люблю корреспондентов. Правду говорят: тоже древнейшая профессия.
– Я не совсем вас понимаю, – признался Гордеев.
– И объяснять не придется, – процедил Пантелеев, – если подумаете.
– Подумал – не получается, – сказал Гордеев, теряя терпение.
– Кто нам мешает больше других последние годы? Своими журналистскими расследованиями. Своими версиями. Своими репортажами с места события.
– Я-то полагал, что гласность способствует сокращению преступности всех видов.
– Глупости! То есть, может, и не глупости, если в рубрике «Из зала суда». Но когда суют нос в следствие... Скольких мерзавцев спугнули!
– В мире нет ничего абсолютного. Ведь с помощью прессы можно и ловить!
– Ага, фотки печатать и по телевизору показывать: «Их разыскивает милиция». Пустое все это!
– Но ведь пресса может пустить дезу, сбить уголовный элемент с толку...
– Ну, бог с ними! – махнул Пантелеев рукой, подумав. – Лариса, чаем здесь еще поят?
– Только не в прихожей.
Самоутвердившись и выпив чаю, Пантелеев стал нормальным человеком, даже не лишенным чувства юмора. Действительно, это был кладезь сведений о криминальной жизни Булавинска.
И конечно, он прекрасно помнил историю с убийством Чащина.
– Конечно, Лев сам отчасти виноват, – сказал Пантелеев фразу, которая ничего не выражала.
– В смысле?
– А в том смысле, что прикрываться надо. Туда полез, сюда... Так не бывает. – Он помолчал и добавил: – Без последствий не бывает.
– Но вы думаете, то, что его убили у полиграфкомбината, случайность или он и с ним был как-то связан?
– Газету там печатали. «Булавинские ведомости».
– Это я знаю. Но слухи про левую продукцию – они, конечно, не слухи, а правда?
– Конечно, правда. Вопрос в том, кто эту левую продукцию печатает, сколько и для чего.
– Есть варианты? – с иронией спросил Гордеев. Мол, неужели ж ты, законник, можешь и оправдательные мотивы нарушений учесть?
– Пока есть. При таком налоговом законодательстве, как наше, без нарушений ничего не сделаешь. Отсюда в полиграфии – игры с тиражом, печать на левой бумаге и так далее. Есть, конечно, случаи крутые. Вы у себя в Москве выпустили учебник, очень хороший. Школьникам он нужен? Еще как! Вашего тиража для России маловато? Маловато. Везти его куда-нибудь в Красноярск дорого? Дорого. Невыгодно за такую цену. И вот мы в Булавинске печатаем точь-в-точь такой учебник, как московский, и даже, исключительно ради шутки, указываем данные вашей, московской типографии. В итоге школьники наших краев получают дешевые учебники, кто-то очень хорошие бабки, а вы, москвичи, немало бабок теряете... Вот так: и просвещение, и криминал в одном флаконе.
– Да это мне понятно.
– А раз понятно, то, может, поймете и то, что Лев, газетку свою печатая, наткнулся каким-то образом на такие тиражи, о которых я говорил.
– То есть убили за учебники.
– За деньги его убили, за очень большие деньги. Хотя, вам ли мне это говорить, сегодня укокошить может за все, что угодно, какой-нибудь бомж в подъезде...
– Но вы говорите: деньги. Я все-таки полагаю, что Чащин не участвовал в каком-то левом книгоиздании, не делил доходы...
– Но мог мешать делить свои доходы другим. Там были другие хозяева. И Лев о них узнал. Как считали занятые в том книжном деле, это было для него слишком обременительным знанием. Из него можно было извлечь не только статью для газеты.
– Вы полагаете, он кого-то пытался припугнуть?
– Лев был не тот человек. Но разворачивать свое новое частное расследование он начал точно.
– И в убийстве участвовали люди Вялина?
– Надо еще установить, что понимать под «людьми Вялина»? Как вы считаете, у сержанта в подчинении его люди или чьи-то еще?
– Да, я уже знаю об этой точке зрения, – сказал Гордеев, посмотрев на Ларису Матвеевну.
– Она – единственно правильная, – жестко произнес Пантелеев.
– И что делать в таком случае?
– Драться, господин юрист, драться.
– А что, у вас, в отличие от Чащина, есть прикрытие? – резко спросил Гордеев.
Пантелеев вздохнул и с теплотой в голосе вдруг сказал:
– Ну, вот вы приехали.
Помолчал и добавил:
– А вообще-то, кроме везения, ничего на этом свете нет. Пока тебе везет – ты здесь...
– Да, – протянул Гордеев. – Но иногда кое-что остается... например, видеозаписи.
– Остаются, – согласился Пантелеев, – и за них сажают одного, второго... Для разминки...
За окном раздался истошный звук пожарной сирены.
Слышно было, как промчалась одна машина, другая.
Потом раздался звук милицейского автомобиля.
– Что-то произошло, – сказала Лариса Матвеевна.
– Пожар, – махнул рукой Пантелеев.
Звуки автомобилей угасли.
– Где-то далеко.
– Восставший народ поджег «Вялинский рынок», – пошутила Баскакова.
– Ждите! – фыркнул Пантелеев. – Наш народ миролюбив и благодарен. Даже вору, если он, у него же украв, с ним поделится.
– Но кассета... – начал опять свое Гордеев.
– Кассеты у меня нет, – твердо сказал Пантелеев.
– Но ведь понятно, что Новицкий влип именно из-за нее. Неужели нельзя как-то узнать, где же она наконец. И что на ней?
– Вы, Юрий Петрович, не понимаете всей серьезности дела, в которое ввязываетесь.
– Это общеморальные рассуждения. А я иду небольшими шагами. По сторонам не глазею. Кассета нужна мне для того, чтобы вызволить Андреева.
– Кассета в обмен на арестанта! Ждите! Может, они только потому пока еще живы, что кассета не найдена.
– Я слышал, что кассеты давным-давно нет в городе, что она в Москве.
– Говорят много.
