программе... И билеты совсем недорогие – от пятнадцати до сорока.
– Ничего себе! – вырвалось у Ларисы. – Неужели дураки найдутся?!
– Будьте уверены. Я вам даже посоветовал бы купить билеты загодя. С рук-то, накануне представления, будет дороже!
– Ну спасибо за совет. Значит, вы считаете, что проще всего будет поймать его после концерта...
– Ну или в антракте. Как сумеете! Вы женщина-бой!
– Понятно. В переводе на привычный язык: бой-баба! И на том спасибо. А других каналов, чтобы как-то этого священника ухватить, больше нет? А то слишком замысловато получается...
– Я ничего больше вам подсказать не могу. Вантеев этого священника знает. Должен знать.
– Ну хоть как его зовут?
– Ларочка, я старый человек с хрупкими уже костями. Я очень бы не хотел оказаться с переломанными руками и ногами. И хотя знаю, что вы хорошая девочка и сохраните наш разговор в тайне, все же я должен умолкнуть. Более того, если бы я не был знаком с вами так долго и не представлял ваш железный характер, я бы и вам порекомендовал свернуть это дело. В части, касающейся священника.
– А если я осторожно? – несколько растерянно спросила Лариса Матвеевна.
– Ну разве что осторожно. Но до каких пределов должна эта осторожность доходить, вам, наверное, лучше меня расскажет, если вы, конечно, найдете с ним общий язык, репортер «Ведомостей» Кушнарев. Алексей Иванович. Он, кстати, пытался подготовить статью о Вантееве.
– Почему – пытался?
– Вот он вам и расскажет, если захочет...
Павел Адольфович пристально посмотрел на Ларису.
– Эх, Ларочка! Вы же понимаете, насколько способны сделать со мной все, что угодно!
– Павел Адольфович! – укоризненно произнесла Баскакова в ответ на эту не совсем складную фразу. – У меня еще молодая память, и я не давала вам повода...
– Ларочка, Ларочка! Ведь есть еще и мое воображение, а оно неукротимо, – проговорил приторным голосом старый нахал, но, предупреждая ее возмущение, быстро закончил: – Этого, в рясе, кличут отец Эдуард. Он не булавинский, из области. А теперь уходите, иначе я не совладаю с собой...
Не стремясь разобраться, что имеет в виду ее престарелый ухажер-консультант, Лариса так и сделала, как он просил.
Но затем, несколько раз прокрутив в памяти этот разговор, она так и не смогла все-таки ухватить направление, куда тянутся нити от этих новых фигур.
С одной стороны, последние фразы валторниста показывали, что дело с Николаевым не ограничивается только Булавинском. Эти фразы проясняли многое и в том, почему так жестко – а с профессиональной точки зрения топорно – обошлись вначале с Новицким, а затем с Андреевым. С другой стороны, намек многословного знатока местных сплетен на то, что писавшаяся статья о Вантееве была спрятана ее автором в ящик, если вовсе не разорвана на мелкие клочки, тоже говорил о немалом.
Лариса знала Кушнарева по редакционным посиделкам у Льва Чащина. Он был лет на десять их старше, сам себя называвший младшим шестидесятником, человек довольно неуравновешенный, на которого нередко накатывало, как любил шутить Лева, состояние вселенского плача. Тем не менее Кушнарев всегда сохранял ясную позицию справедливости по отношению к тому материалу, который шел для статьи. Он страшно не любил всякие скандальные разоблачения, сенсации – все то, на чем его младшие и менее щепетильные коллеги делали себе имя, а зачастую и славу. Кушнарев предпочитал, как он говорил, раскопки. Лариса вспомнила, что в одном из разговоров кто-то упомянул о юношеских мечтах Кушнарева стать писателем. «Литературные неудачники – страшная вещь», – тогда подумала Баскакова.
Вчера, бегая по городу от Парменыча к Адольфычу, затем пытаясь встретиться с автором несостоявшегося журналистского расследования, она в конце концов так и упустила Гордеева.
Однако зато сегодня ей уже было что сообщить Юрию Петровичу, когда он возвратится. Хотя главным делом оставалась, конечно, расшифровка письма из камеры.
Но и от предстоящей встречи с Кушнаревым Баскакова ждала немало интересного.
Глава 35. ТУДА-СЮДА
А по пустой сцене проскакали выпряженные из кареты лошади и исчезли, оставив на сцене россыпь конских яблок.
– А, вы опять здесь? – почти не удивился заместитель генерального директора авиакомпании «Сибирь – Европа» Егор, увидев в своей приемной Гордеева. – Неужели опять с какими-то новостями?
– К счастью, нет, – развел руками Гордеев. – К счастью, у меня больше нет для вас эдаких новостей. – Он выразительно скосил глаза на секретаршу: мол, зачем при ней обсуждать что-то?! – У меня небольшая просьба.
– Личная? – весело спросил Егор.
– Индивидуальнейшая! – Гордеев взмахнул портфелем. – Помогите улететь в Булавинск!
– Поиздержались в дороге? – довольно жестко, хотя и шутливым тоном спросил Егор.
– Представьте себе. Со времен замены овса бензином и керосином цены расти не перестали, – не стал заниматься словесной дипломатией Гордеев. – Но вопрос у меня не столько в деньгах, как в том, что на утренний рейс в Булавинск я, естественно, опоздал, а до вечернего еще уйма времени, и я бы не хотел его терять...
Глядя в темные глаза Егора, Гордеев почему-то предположил, что этот парень догадывается о подлинной причине его просьбы. Господин адвокат надеялся попасть в вялинскую вотчину, не регистрируясь в аэропортовских списках. А возвращаться обратно автомобилем или поездом не очень было с руки по многим причинам. В конце концов все, что можно было сделать в Басаргине, он, кажется, сделал, и даже купил в аэропортовском ресторане две бутылки «Басаргинской крепкой». Правда, «Анисовой» у них не нашлось, а вьетнамская анисовая водка, которую предложили господину адвокату, почему-то ему не подошла.
– Ну, что же, будем думать, – сказал Егор, распахивая дверь в знакомый уже Гордееву кабинет. – Проходите...
Лида тоже не сидела сложа руки. Еще в понедельник она сходила в отдел доставки их почты и выяснила, что всю корреспонденцию им перестали носить после того, как на почту пришла милая девушка и, представившись секретарем юридической консультации, попросила от имени Бориса Алексеевича, якобы уехавшего в срочную командировку, до его возвращения все оставлять в почтовом отделении. Лиде, которая сказала, кто она, довольно большой ворох газет выдали без особых расспросов. Это, конечно, ее немного удивило, ведь даже паспорта не спросили.
Впрочем, когда вечером они с Гордеевым обсудили эту ситуацию, возник еще и вопрос: почему же те, кто арестовал Бориса Алексеевича, не наложили ареста на почтово-телеграфную корреспонденцию и не удосужились проверять его почту. Значит, они были уверены в том, что там не было ничего для них важного?
В конце концов Лида предложила сходить во вторник к Кочерову и потребовать у него ключи от квартиры. Гордеев поддержал эту идею – в ней, ему показалось, есть какие-то надежды...
И вот Лида сидела в коридоре перед кабинетом Кочерова, ожидая, когда он освободится и пригласит ее.
Но Кочеров все был занят, к нему то входили работники прокуратуры, то выходили. Лида пыталась читать газету, но, конечно, у нее ничего не получалось. Тогда она стала убеждать себя, что Кочеров умышленно поступает с ней так, что он подвергает ее пытке ожиданием, похожей на ту, которую мы ощущаем, сидя в очереди к стоматологу. И хотя Лида по молодости лет и по крепости зубов еще не знала по-настоящему, что такое бормашина, она все-таки, живо представив себе Игоря Вадимовича Кочерова в виде страшного зеленолицего субъекта с окровавленными щипцами, даже вздрогнула от отвращения и ненависти.
Она умела разозлиться, и поэтому, когда ничего не подозревавший Кочеров пригласил ее войти, перед ним предстала юная фурия, бледность лица которой передавала лишь то, что она налита белым
