принципиально отказывались пресекать преступную деятельность Леонида, Сашки и других таких же, как они, бедолаг, либо за неимением средств для поддержания штанов, как любил говорить местный участковый Семен Величко, сами участвовали — прямо или косвенно — в разного рода правонарушениях местного значения. Попросту говоря, брали взятки как с тех, кто продавал лес, так и с тех, кто его покупал, отчего в конечном счете хорошо было всем, и кража государственного леса производилась как бы на законных основаниях…
Но рано или поздно всему приходит конец, и Леонид Остроумов терпеливо ждал. Ждал того самого мгновения, когда он наконец сможет обнять своего любимого многоопытного брата и учителя и пойти под его руководством по той стезе, которая уготована Леониду судьбой. Уготована же ему, в конце концов, какая-нибудь стезя?
Он ждал — и дождался. Как в старинной пословице насчет горы и Магомета.
Те дни раннего соловьиного лета запомнились Леониду на всю жизнь столько тогда произошло сразу всего, круто поменявшего его биографию. Сначала, в один из тех дней, ближе к вечеру, заявился участковый Величко, который иногда все же под давлением начальства вспоминал о своих непосредственных обязанностях.
Леонид сидел на крыльце фамильного деревенского дома (вся Кыштымская была из таких домов), курил, соображал, куда лучше сегодня пойти ночевать: на сеновал на крытом дворе за домом или же в теплый омшаник на задах усадьбы. На сеновале было вольготно, духмяно, но нельзя курить, в омшанике же было ближе к оврагу за поселком, там в черемухе испокон века были самые голосистые в округе соловьи. Правда, на сеновале он хоть выспался бы, а в омшанике обязательно кто-нибудь да потревожит — не кореша, так девки какие-нибудь шалапутные набредут проведать… Вопрос этот — куда пойти ночевать, стоял ребром потому, что в избе, как всегда, задавали храпака в две пропитые глотки сестра со своим мужиком — сегодня в поселке было две свадьбы, видать, неплохая обломилась родственничкам подачка около ресторана — мало того что пришли захмеленные, так еще и с собой выпивки приволокли.
И вот пока Леонид принимал это боевое решение, в сумерках заскрипела калитка, ввалился в заплот, как к себе домой, Семен Величко, остановился возле Леонида. Шумно принюхался к нему, прислушался к звукам из дома.
— Сидишь? — глупо спросил он.
Леонид не ответил — чего отвечать-то, когда человек и сам все видит. Величко сел рядом, достал папиросы, протянул Леониду — угощайся, мол. Леонид помотал головой.
— Не…
— Чего так? — удивился Величко. — Что не пьешь — знаю. Так ты что, теперь еще и не куришь? — Хмыкнул. — Вот так посмотреть, дак с тебя только пример и брать. А ведь, поди, такой же дурной, как братья. — И окрысился без всякого перехода: — Чего не отвечаешь-то, когда с тобой разговаривают?!
— А чего отвечать? — Леонид пожал плечами. — Ты ж пришел зачем-то, значит, сам скажешь, что надо. А если без дела пришел, дак чего тогда и спрашивать.
Величко с досады аж папиросу выплюнул. Сказал неизвестно кому:
— Вот вахлюй-то! И все вы тут такие. — Величко родом был из другого леспромхоза, километрах в пятидесяти отсюда, а потому чувствовал себя здесь как бы иностранцем. — Да ты хоть знаешь, с чем я к тебе пришел?
Леонид посмотрел на него с искренним недоумением:
— Откуда ж мне знать-то? Скажешь — узнаю.
— Ну а с сеструхой твоей, поди, и вообще говорить нельзя, — словно сам себе заметил Величко. — А ведь до нее дело тоже касается… Значит, так, Леонид… Александрович… Должен бы я, вообще-то, собрать вас всех, Остроумовых, предупредить об ответственности, но поскольку, похоже, в нормальном состоянии сейчас один ты — на тебе и вся ответственность будет. Понял или не понял?!
— Понял, — поднялся Леонид. — Вся ответственность на мне. А за что хоть ответственность-то?
— Вот с этого тебе и надо было начинать! — веско сказал мудак Величко. — Ставлю вас в известность, что братан твой с колонии подорвал, понял? И не просто подорвал — какая-то кровь на нем, объявлен во всероссийский розыск. Ясно? Если домой заявится — сразу чтоб ко мне! Либо ты сам, либо сеструха, либо кто там у вас еще есть…
У Леонида радостно екнуло сердце. Не иначе как Алешка сбежал. Володьке-то какой смысл, а Алешке еще много сидеть, вот он и подорвал.
— Ага, прямо как увижу — так сразу и к тебе…
Величко ответ сильно не понравился.
— Ты чего скалишься-то?! — взвился он. — Ты что думаешь, мы тебя по головке гладить будем за отказ сотрудничать?
— Ну а что ты мне сделаешь? — весело спросил Леонид, решив, что сегодня будет точно спать если не в избе, то в сенях: если Алешка придет, он, конечно, первым делом в избу ткнется.
— А вот увидишь тогда, — торжественно пообещал Величко. — Я тебя самолично упеку за недонесение, понял?
— Конечно, гражданин начальник, об чем речь! — все так же весело отозвался Леонид — с детства, как и все леспромхозовские пацаны, знал, как с ментами разговаривать. И добавил еще, глядя, как Величко шествует к калитке: — А разрешите все-таки спросить, гражданин начальник, какой именно брат-то сбежал? У меня их двое…
И тот ответил сквозь зубы, одной ногой уже стоя на улице:
— Герой ваш чеченский сбежал, Алексей! Там войну просрали, а здесь злобу свою на всех срывают, вояки хреновы…
Взбудораженный этим визитом, Леонид прождал на крыльце аж до утра: все казалось, вот-вот — и появится Алешка, но Алешка, конечно, так сразу не явился. Не спавший ночь Леонид на работу не пошел — сказался больным, а сам сел на велосипед, сгонял на станцию, с грехом пополам разыскал племянника Сашку. Племянника он любил, да и племянник любил дядьев. Был он не в остроумовскую породу — тонкий, невысокий, реснички загнуты, как у девочки, вверх. Но малый был жох, несмотря на невеликие еще годы, в чем Леонид лишний раз убедился, пока его разыскивал. Верховодил Сашка на станции большой командой местного хулиганья. Говорили, что промышляли ребятки тем, что вскрывали на перегонах опломбированные вагоны. Леонид, насилу найдя, оповестил племянника:
— Такое дело, Сашок, откинулся твой дядя Леша с зоны…
— Как откинулся? — не понял Сашок.
— Совсем подорвал, с концами, понял? И кого-то по пути замочил.
— У, блин! — пришел в восхищение Сашок. — Так ведь его небось легавые с фонарями по всей трассе ищут!
Леонид огляделся по сторонам. Стояли они на запасных путях, между загнанными в отстой пустыми вагонами. Вроде никого вокруг не было, да и услышать их тут вряд ли бы кто смог.
— По трассе — не то слово. Всероссийский розыск. Ты вот что: и сам погляди, и пацанам своим, какие понадежнее, накажи, чтоб тоже глядели. Надо его предупредить, чтоб домой не ходил — ждут его уже в поселке, — может, даже засаду устроили. Все понял?
Сашке, промышляющему на путях чуть ли не с десяти лет, долго разжевывать необходимости не было, и когда они расставались, у Леонида стало даже малость поспокойнее на душе.
Он ждал брата каждый день, с утра до вечера. И хотя сам он вроде бы никому ничего не говорил — кроме сестры с зятем, — но вскоре про Алешкин побег знал уже весь поселок. А потом и вообще показали Алешку по телевизору: бежал, мол, особо опасный преступник, да еще и накрутили вокруг этого дела целую историю. Оказывается, Алексей Остроумов был одним из тех преступных элементов, которые обманом проникли в руководство регионального отделения Союза воинов-интернационалистов. Правоохранительные органы давно уже приглядывались к сомнительной деятельности руководства этой организации. Формально ставя перед собой вроде бы благородные цели помогать вдовам, сиротам, воинам-инвалидам, на самом же деле коррумпированное руководство Союза, пользуясь предоставленными государством льготами, наживало огромные деньги на беспошлинном ввозе табачных изделий, алкогольных налитков, автомобилей и использовало эти деньги в целях личного обогащения. Правоохранительные органы области вовремя разоблачили эти преступные махинации, были произведены аресты среди лиц, дискредитировавших саму
