пусть суд разбирается, кто он: Робин Гуд или Соловей-разбойник. Мы его объявляем в федеральный розыск. Сейчас, прямо от вас, я еду к Никоновым. Если дамы подтверждают, что тот, кто называет себя Николаем Шлыковым, — это Алексей Остроумов, наши оформят его в розыск уже сегодня. Поскольку Генпрокуратура, в частности заместитель генпрокурора Меркулов, в курсе всех этих дел, может, даже уже завтра эта личность будет показана как минимум по двум каналам телевидения. — Он постучал пальцем по фотографиям. — На всю страну…
Глава 11
Всю недолгую, в общем-то, дорогу до острова и потом по пути из аэропорта Никосии Чванов размышлял над всем случившимся с ним в Москве. Но если в самолете ему не давали покоя все больше тревожные мысли, то здесь, на залитой солнцем благословенной земле Кипра, Евгений Кириллович сразу почувствовал, как все его тревоги куда-то безвозвратно уходят прочь.
«А что я, вообще-то, так волнуюсь? И кого боюсь? — думал он, усаживаясь в такси. — Эту деревенщину, этого уголовника — не то Васю, не то Ваню? Конечно, хреново, что у этого типа есть пленка с моим признанием. Ему удалось вытянуть из меня довольно много. Он знает, что я в доле с бухгалтером компании. Ему известно, что я собрался обуть своего босса на весьма крупную сумму. И вообще, он догадался, что я вознамерился как следует тряхануть этого разбогатевшего лоха Остроумова. И это, конечно, плохо. Но так ли плохо, как казалось там, в Москве? Я здесь, то бишь на Кипре, а бандюга — в России. К тому же даже если я совершу то, что задумал, все равно это будут детские шалости по сравнению с убийством, совершенным этим головорезом прямо у меня на глазах. Интересно, очнулась та дамочка, что выкатилась с подносом? А здорово было бы! Свидетельница — лучше не придумаешь. Кроме того, у меня есть время. И мозги, в отличие от этого недоделанного шантажиста, черт подери! И если действовать быстро, то можно успеть кое-что и выйти сухим из воды. — Он пощупал внутренний карман пиджака, где у него лежали снимки несуществующего „пробного“ тома „Истории птиц“. — А босса я все равно облапошу. Сорвется идея с „откатом“ от бухгалтера „Фэрмаси“ — слуплю с Остроумова за книжки. А то, глядишь, урву и так, и так. Рискованно? Конечно, риск есть. Но кто не рискует тот, как известно, не пьет шаманского…»
Развалившись на заднем сиденье, Евгений Кириллович по-новому, совершенно спокойно оценил ситуацию и решил сперва заехать в «Остроумов фэрмаси» к своему подельщику-бухгалтеру.
Главный бухгалтер и одновременно главный экономист фармацевтической компании Анастасис Куркиба — по национальности грек, сбежавший из Абхазии в Турцию еще в самом начале перестройки, на Кипр перебрался в девяностом году. И, будучи человеком дальновидным и весьма неглупым, быстро освоился в своем новом качестве, ибо до того почти четверть века шлифовал задатки экономиста в пункте приема мандаринов под Новым Афоном. Ему и такой школы с лихвой хватило бы для новой жизни, а он еще предусмотрительно закончил в нужное время «левые» курсы экономики и менеджмента и, естественно, обзавелся необходимой бумажкой, свидетельствующей о суперсовременном экономическом образовании. Но по-настоящему хорошо ему стало, когда он ухитрился жениться на пожилой и очень богатой вдове, дочка которой занимала не последнюю должность в фармацевтической компании Леонида Остроумова. Так что дальнейший путь Куркибы был даже как-то предопределен — протекционизм, он ведь существовал и существует всегда и везде…
Софье, жене Остроумова, он не понравился сразу — стоило ей только увидеть этого слишком улыбчивого и слишком подобострастного грека. Больше того, она сразу почуяла неладное, о чем не преминула сообщить мужу, но тому, как ни странно, Анастасис понравился. Как уж там грек нащупал его любимую струнку — кто знает, однако он так сладко пел о том времени, когда работал в Сухумском институте субтропических культур — аж в самом обезьяньем питомнике, где с удовольствием наблюдал не только за приматами, но и за столь дорогими его боссу птичками, что Леонид Александрович дрогнул. Разумеется, он и понятия не имел, что Куркиба ни разу в жизни не бывал в так красочно описываемом им месте. Да, Анастасис бывал в Сухуми, но, приезжая туда, он первым делом направлялся в любимый такими же деловыми людьми, как и он сам, ресторан «Диоскурия», расположенный на берегу моря, где плодотворно проводил время за шашлыками и свежей форелью, обильно орошаемыми винами телавских погребов. Куркиба вообще любил пожить со вкусом и потому, едва обосновавшись в таком хлебном месте, как «Остроумов фэрмаси», начал воровать уже буквально через месяц.
От хорошей жизни зарвавшийся главбух так растолстел, что уже с трудом размещался в своем «мерседесе», на котором обожал ездить не только на службу, но и в полюбившийся ему бордель, куда регулярно наведывался, несмотря на истошные вопли уязвленной супруги.
За страстным увлечением плотскими наслаждениями, сопряженными с вдохновенным пьянством и обжорством, Куркиба не заметил, как никчемный пронырливый референт шефа, сам ничего особенного из себя не представляющий, быстро и бесповоротно прибрал его к рукам. Это случилось как бы само собой — в один прекрасный день Евгений Кириллович явился к Анастасису, словно неповторимый Бендер к Корейко, и выложил перед его заплывшими жиром глазками довольно пухлое досье, переполненное такими уликами, что Куркиба опрокинулся на спину, а встать на лапки так и не смог. С тех пор ему приходилось отдавать референту босса пятьдесят процентов «дохода». Теперь Евгений Кириллович уже не казался Куркибе никчемным, напротив, он представлялся ему грозным и непоколебимым, как скала. Как назло, все это случилось для толстяка в очень неподходящий момент. Дело в том, что он давно уже присмотрел очень симпатичные бриллиантовые сережки для своей капризной девятнадцатилетней любовницы Памелы. Но роскошный подарок так и не состоялся: суровый Чванов постоянно лишал Анастасиса его «законного парноса», не давая жизнелюбивой душе толстяка развернуться во всю ее ширь…
Чванов прошел в здание компании через боковую дверь. Сотрудники редко пользовались ею, да и Евгений Кириллович не сделал бы этого, если бы вовремя не заметил на парковке напротив билдинга ярко- малиновый «фольксваген» жены босса. Ничего хорошего этот ее неурочный приезд в «Остроумов фэрмаси» не предвещал.
«Как кстати я вернулся!» — мелькнуло в голове Чванова. Если он сейчас чего и боялся по- настоящему, так это того, что трусливый и разнежившийся в свободной стране Куркиба расколется перед хозяйкой, и тогда… Евгений Кириллович даже жмурился, когда представлял себе эту картину. Как бы то ни было, но сейчас он прямо-таки пребывал в уверенности, что Софья Михайловна отнюдь не спроста заехала в головной офис фирмы. Она давно уже управляла фактически всей остроумовской империей — с тех самых пор, как Леонид Александрович, почти все свое время проводивший в оранжерее, отошел от дел, вверив все свое немалое хозяйство предприимчивой супруге, у которой воистину открылся предпринимательский талант. И не прогадал. У Софьи Михайловны был свой офис, где она предпочитала принимать и клиентов, и партнеров, и сотрудников. И едва ли не первым делом она взялась изучать по-настоящему всю бухгалтерскую документацию по вновь принятым ею отделениям и сильно преуспела в этом в отличие от Леонида Александровича.
Евгений Кириллович поспешно поднялся на третий этаж, где располагался кабинет Куркибы, и осторожно заглянул к нему через приоткрытую дверь. Анастасиса на месте не оказалось — к счастью для Евгения Кирилловича и превеликому прискорбию абхазского грека. Ибо сейчас Евгений Кириллович был решительно настроен избавиться от Куркибы. Черт с ними, с деньгами, с данью толстяка — лишь бы выйти сухим из воды перед Остроумовым. А ведь если Софья докопается до махинаций Куркибы, она докопается и до Чванова. Слава богу, что, подозревая преступную связь между ними, она, не имея пока на руках убедительных доказательств, не решается сообщить о своих предположениях мужу, не хочет его огорчать.
Не обнаружив Куркибу на месте, Евгений Кириллович быстро спустился в цокольный этаж билдинга, где размещались хозяйственные службы, и здесь, никем не замеченный, завернул в небольшую комнатушку, на двери которой красовалась табличка «Staff only» — «Только для персонала». Стены в этой комнатушке были сплошь уставлены длинными рядами металлических стеллажей, уставленных разнообразными баночками, скляночками и бутылями. Внимательно читая одну наклейку за другой, референт наконец обнаружил то, что вполне его устроило. Здесь, при офисе фармацевтической компании, находились довольно обширные оранжереи с всевозможными лекарственными растениями и, дабы уберечь их от
