и таким образом ущемляет национальные интересы как Германии, так и России. Третье. В борьбе с такого рода деятельностью интересы правоохранительных органов наших стран полностью совпадают. Четвертое. И поэтому мы просим предоставить в наше распоряжение всю имеющуюся у них информацию о фирме «Трейдинг интернэшнл»: о ее президенте Райнере и его сообщнике Фогельштейне, о финансовом положении фирмы и передвижении средств на ее счетах, а если такой информации нет, то предпринять меры к ее получению. В случае необходимости в их адрес будет отправлен официальный запрос Генеральной прокуратуры России или Управления по борьбе с экономическими преступлениями МВД РФ.
– А если он скажет: давайте сначала запрос?
– Отвечаем: подготовка официального запроса может потребовать определенного времени, а за это время преступники успеют замести следы. Точка.
– Ну вы дипломат, дядя Саша.
– Звони!
«Московская контора Норильскснаба»…
От неожиданности Турецкий остановился как вкопанный, и тут же сзади на него налетел какой-то мужик, обдал перегаром и обложил почем зря. В другое время Турецкий нашел бы, что ему ответить, за ним бы не заржавело, но сейчас он лишь отмахнулся и продолжал стоять на людном тротуаре, уставясь на мутную от пыли стеклянную вывеску. Сколько раз он ходил по этой улочке, бывшей Жданова – а теперь Бог знает какой, – сто, тысячу? И ни разу не видел этой таблички. Может, недавно повесили? Да нет, какое недавно, от времени краска под стеклом потрескалась. Почему же раньше не видел, а увидел только теперь? Вот почему, понял Турецкий: потому что там есть слово «Норильск». А на это слово в последние дни он делал стойку, как охотничий пес.
Ну надо же. Здесь – «Детский мир», там – Кузнецкий мост. А тут, в обшарпанном угловом доме, – Норильск.
Турецкий поднялся по истертым до лунок ступенькам, вошел в контору и сразу словно бы перенесся лет на пятнадцать – двадцать назад. Это была настоящая, кондовая контора, без всяких там новомодных офисных штучек: коридор с обшитыми пластиком под дуб стенами, шмыгающие из двери в дверь пожилые девушки с бумагами. Из кабинетов-клетушек доносились телефонные трели и сорванные от натуги голоса:
– Мурманск! Алло… Доложите ледовую обстановку! Так какого лешего вы маринуете караван?! А без ледокола нельзя? Хреново… Хреново, говорю!
– Хатанга! Слышите меня? Алло, Хатанга! Когда выпустите наш борт с яйцами? Когда? Оборзели! Там сто семьдесят тысяч штук яиц диетических! Срок реализации кончится – мы вам иск впарим! Да, вам, а не Господу Богу! Два дня погода летная, а о керосине должны были думать вы, а не Господь Бог!
На площадке у поворота коридора – титан, только что без прикованной к нему цепью алюминиевой кружки. На столе подшивки газет: «Красноярский рабочий», «Заполярная правда». Газеты были свежие. Турецкий остановился, полистал. Внутренний разворот последней «Заполярной правды» был отдан отчету о заседании забастовочных комитетов горняков, шахтостроителей и металлургов. Разухабистая «шапка» на обе полосы: «Ну что, мужики? Будем бастовать? Или как?»
Турецкий усмехнулся: прямо «Московский комсомолец»!
В конце коридора он открыл дверь с табличкой «Начальник Норильскснаба Никольский Б. С.» Спросил у секретарши, сидевшей за компьютером и старательно тыкавшей пальцем в клавиатуру.
– Борис Семенович у себя?
– Борух Соломонович. Борисом Семеновичем он был до перестройки. Он у себя.
– Я из газеты «Новая Россия». Спросите, не уделит ли он мне минут десять? Моя фамилия Турецкий.
– Так у него сами и спросите. Уделит, наверное. Он любит с корреспондентами разговаривать.
– Может быть, вы меня все-таки представите?
Она пожала плечами, ткнула пальцем в кнопку селектора.
– Здесь какой-то Турецкий из газеты «Новая Россия». Примете?
– Запускайте, – раздалось из динамика.
– Входите, – сказала секретарша. – Или вам еще и дверь открыть?
«Вот стерва!» – подумал Турецкий.
За столом в небольшом кабинете сидел плотный лысый мужчина лет шестидесяти, с красным, будто бы обожженным лицом, в крахмальной рубашке с распущенным галстуком и завернутыми рукавами. Пиджак его висел на спинке кресла. На стене у двери были укреплены развесистые оленьи рога, служившие вешалкой. На них висел черный нагольный полушубок, на полу – меховые унты. «На случай срочной командировки в Норильск», – подумал Турецкий. На другой стене красовался огромный цветной снимок, сделанный зимой: створ проспекта в проране громоздких зданий с колоннами, балюстрадой балконов и лепниной. На одном из зданий светились кровавым рубином двухметровые буквы «Слава», на другом, через проспект, окончание: «КПСС».
– Это и есть Норильск? – поинтересовался Турецкий.
– Да. Въезд в город со стороны комбината. Проходите, садитесь.
– Похоже на Ленинград. То есть на Петербург.
– Ленинградские архитекторы строили. В конце сороковых. Тогда половину «Ленпроекта» туда загнали. По пятьдесят восьмой. Они и спроектировали маленький Ленинград. Не приводилось бывать в Норильске?
– Не случалось. Много потерял?
– Раньше бы я так сказал. А сейчас – даже не знаю.
