– Нет, само собой получилось, в разговоре…
Ганшин набрал номер.
– Гостиница? Посмотрите, остановился у вас приезжий из Москвы – Погодин Алексей Сергеевич? Я подожду… В каком? Так. Когда? Спасибо. – Он положил трубку. – Останавливался. Командировочное удостоверение выдано Министерством цветной металлургии. Улетел вчера вечерним рейсом.
– Что же делать, Станислав Петрович? – растерянно спросила заведующая архивом.
– Напишите подробную объяснительную.
Архивистка вышла.
Председатель суда обернулся к Турецкому:
– Что все это может значить?
– Вы у меня это спрашиваете? – удивился Турецкий.
– Тогда я по-другому поставлю вопрос: почему вас заинтересовало это дело?
Турецкий показал ему вырезку из «Экономического вестника». Ганшин прочитал и передал начальнику экспедиции. Щукин тоже прочитал и вернул Турецкому. Спросил:
– Кто этот анонимный иностранный инвестор?
Турецкий ответил:
– Никитин…
«Полковник Погодин. Из ФСБ… Гарри К. Никитин. „Настоящий полковник“… И я тоже некоторым образом полковник… Не слишком ли много полковников?»
Щукин вызвался проводить Турецкого к бывшему начальнику норильской экспедиции Владимиру Семеновичу Смирнову, но Турецкий мягко отказался: он чувствовал, что со Смирновым лучше поговорить с глазу на глаз.
И не ошибся.
Едва Турецкий оказался в небольшой, увешанной, как и все дома в Норильске, аспарагусами и дельфиниумами прихожей и потянулся показать хозяину редакционное удостоверение, как тот остановил его движение вялой бледной руки:
– Не надо. Я знаю, кто вы. Мне звонил из Москвы Борух Соломонович Никольский. Мы с ним давние друзья. Но может быть, вы сейчас выступаете в роли журналиста, а не следователя?
– Я даже и сам не знаю, в какой роли выступаю, – признался Турецкий. – В конце концов, журналист – в известном смысле тоже следователь. Но мне бы не хотелось, чтобы в городе знали о приезде следователя из Генеральной прокуратуры.
– Почему?
– Не стоит привлекать излишнего внимания к делу.
– Разумно. Раздевайтесь, проходите. Я один, жена ушла в магазин, поэтому обед вам не предлагаю. Чаю? Кофе? Или чего-нибудь покрепче? Есть хороший коньяк.
– А вы сами будете?
– Нет, в этой жизни я свое уже выпил.
– Тогда и мне ничего не нужно, спасибо.
Смирнову было уже, пожалуй, за семьдесят. Но держался он хорошо, прямо, без старческой сутулости. И одет был тщательно: в свежей рубашке, в домашней стеганой куртке синего шелка с атласными отворотами и поясом с махровыми кистями. Он выключил телевизор, кивнул гостю на одно из кресел, стоящих возле журнального столика, сам опустился напротив. Дряблое лицо его с чисто выбритыми щеками и темными мешками под глазами показалось Турецкому торжественным.
– Итак? Вы уже были в экспедиции…
– Да. У Андрея Павловича Щукина. Мне он понравился.
– Вы ему тоже понравились. Мой ученик. И преемник.
– Потом поехали в горсуд к Ганшину…
– Об этом я тоже знаю. И что документы исчезли, тоже знаю.
– Есть ли что-нибудь, чего вы не знаете? – спросил Турецкий.
– Такой это город, уважаемый Александр Борисович. Если бы у него был герб, там бы значилось: «Все знают всё». Но кое-чего я все-таки не знаю. Кто такой Погодин, полковник из ФСБ и он же – начальник отдела Минцветмета?
– Этого я тоже не знаю. И много бы дал, чтобы узнать. И главное: почему он интересуется Имангдой? Настолько, что даже выкрал документы из архива суда.
Ответ Смирнова был для Турецкого в высшей степени неожиданным.
– Имангдой интересуется не Погодин, кем бы он ни был.
– А кто?
– Никитин. А Погодин – скорее всего, его порученец. И ему нужны совсем не те документы, которые он украл в суде, а другие.
