– Ну, давайте вместе ждать начальство, – обреченно вздохнул Греков. – Я б им всем яйца поотрывал! – воскликнул вдруг зло и напористо.
Парфенов даже немного опешил:
– Это у кого же?
– У кретинов из ЖСК! Представьте, юноша. – Греков был все-таки старшим следователем и поэтому мог себе позволить подобное обращение с младшим коллегой. – Вам надо домофон какой-нибудь вонючий починить, так вам прикажут ждать, когда соберется правление, да как еще решит и так далее. А теперь – произошло убийство или самоубийство, хотя я уверен в первом. Идет следствие. Квартира опечатана. Может быть, еще не раз придется проводить экспертизы, да мало ли что? Знаете, что эти… – извините, слов не хватает! – делают? Они решением правления вскрывают квартиру, перетаскивают вещи покойного в какое- то занюханное служебное помещение, в подвал, а квартиру продают. Я прихожу, а мне открывает дверь этакий усатый красавец с южных гор. Не знаете, кто на ближайшем, Усачевском рынке торгует?
– По-моему, азербайджанцы.
– Ну вот, стоит этот сын гор и улыбается. «Извини, дорогой, тут давно, понимаешь, другие люди живут…» Ну, каково? Я им говорю, что привлеку к уголовной ответственности. А они смеются и говорят: нет, к административной. Штраф заплатим и разойдемся. У нас, юноша, еще осталась в государстве власть, а? Не слышали?
– Я как-то в последнее время ни радио, ни телевидения не слушал, – засмеялся Игорь. – Но могу сказать с уверенностью, что в наземном транспорте разговоров на эту тему не было. Может, в газетах…
– Вот и я так думаю, – снова вздохнул Греков и окончательно отвернулся к окну, словно обиженный на весь белый свет.
…А капитан Андрей Гаврилович Ивасютин, выйдя из ворот Генеральной прокуратуры, быстрым шагом прошел Столешников переулок и свернул к ЦУМу. На углу Кузнецкого моста как бы ненароком оглянулся и нырнул под козырек ближайшего телефона-автомата. Набирая номер, снова внимательно осмотрелся. Ему ответил низкий мужской голос.
– Андрей это, – сказал Ивасютин.
– Обожди.
– Жду-жду, – вздохнул Ивасютин, сдвигая кепочку на затылок и распахивая дубленку – жарко.
– Слушаю тебя, милок, – раздался спокойный, мягкий и хрипловатый баритон.
– Извините, я интересуюсь насчет птичек.
– Ах, вот что, голубчик! А интерес-то у тебя серьезный?
– Да уж серьезней некуда.
– Понял тебя, мил человек. Что ж, если так невтерпеж, подъезжай сразу уж к Теплому Стану, да пройди вперед, где летом автобусы останавливаются, знаешь? Вот и славненько. Приедешь – и поговорим, и птичек покажем, какие тебя интересуют.
Ивасютин повесил трубку и взглянул на часы: надо бы сегодня обязательно побывать на работе да с Тимохиным побеседовать. По душам.
Ровно через полчаса Ивасютин стоял у названного ему козырька автобусной остановки на Профсоюзной улице. А еще пять минут спустя возле него притормозил микроавтобус «шевроле» с затемненными стеклами. Высунувшийся коротко стриженный водитель подозвал капитана движением указательного пальца. Тот подошел к бровке.
– Извини, это не ты – Андрей? – поинтересовался водитель.
– Я.
– Ты, что ль, птицей интересуешься?
Ивасютин кивнул.
– Прыгай в машину, – кивнул водитель, и дверца тут же отъехала в сторону.
В салоне безучастно сидели еще двое явных «качков». Один из них молча снял с головы Ивасютина кепочку и надел черную шапочку, низко сдвинув ее на глаза капитану. Андрей понял, что так надо, и не стал возражать, хотя вся эта таинственность была рассчитана, конечно, на дурака. Машина шла все время прямо, и капитан отчетливо представлял себе Калужское шоссе, ориентиры на нем и примерно мог догадаться, куда его везли.
Он и не ошибся. Минут через десять машина свернула направо, пошла кружить, вроде как следы запутывать. А на самом деле просто крутилась между новыми коттеджами. Наконец въехала в полную темноту, где урчание мотора стало слышнее. Значит, подземный гараж. Сопровождавший снял с него шапочку, Ивасютин взял свою кепку, и все покинули машину.
Гараж освещался лампами дневного света. Помимо «шевроле» здесь стояла парочка «джипов» и здоровенный серебристый «линкольн». Приехавшие подошли к просторной кабине лифта, и тот поднял их этажом выше.
Провожатый – высокий «качок» – вывел Ивасютина, помог ему снять дубленку, при этом довольно бесцеремонно ощупав его карманы и подмышки, где сыскари обожают носить оружие, и, ничего не обнаружив, унес дубленку и кепочку куда-то в глубину обширного холла.
Несмотря на большие размеры, холл казался уютным. Окна его были забраны светлыми жалюзи, стены же, облицованные желтовато-кремовыми дощечками, похожими на паркет, издавали приятный запах, напоминавший хвойную ванну. Ивасютин сел в одно из кресел, расставленных по всему помещению в беспорядке, и стал ждать.
Неожиданно за его спиной, в полной тишине, вдруг раздался легкий кашель, точнее, покашливание. Капитан неторопливо обернулся и встретился взглядом со стоящим за креслом пожилым человеком, с интересом рассматривающим его. Надо же, неслышно подошел, будто по воздуху!
– Здравствуй, милок, – поздоровался без тени приветливой улыбки пожилой, но руки не протянул, а сел
