метнулась в одну сторону, в другую - нигде ее не увидела. Только услышала еще, как одна из женщин сказала другой:
- А по прогнозу обещают перед Рождеством ураганный прорыв...
- И наши ряды так катастрофически убывают...
- Но сегодня-то мы все-таки справились, - с гордостью ответила первая.
И снова я была одна на зеленой земле под голубым небом, а в руке сжимала иглу с прочной ниткой белого цвета.
'А шила-то я белыми нитками...' - почему-то с огорчением подумалось мне.
Я повертела иглу в руках, думая, куда бы ее деть, нечаянно укололась и проснулась...
Надо мной наклонилась Вера:
- Ты чего кимаришь, заболела что ли? До начала десять минут.
Краем глаза, чтобы не увидела Верка, я посмотрела на правую руку. В кулаке была зажата иголка с ниткой. Заболело сердце. Голова была такой, будто в нее поместили пудовую гирю.
- Заболела?.. Может быть. С утра чувствую себя неважно. Веруня, тебя вчера валерьянкой отпаивали, накапай мне тридцать капель...
- Ну, блин, еще не хватало... Я сейчас.
Верка отбежала, а я разжала кулак. Откуда могла взяться у меня эта игла? Да не Черешкову, а мне нужен психиатр. Я вколола иглу в занавеску на окне. Выпила валерьянку, принесенную Веркой. Встала. Меня чуть пошатывало, но я приходила в себя.
- А знаешь, Маша, о чем я сегодня думала? Мне сказали, что ты ударила того гада канделябром по голове. А если бы он был настоящий - ты бы его убила. Ты знала, что не убьешь?
- Убила бы, ну и что?
- Спасибо тебе, Маша. Генаха по обязанности помогал, а остальные, кроме тебя, просто смотрели. Одна ты ринулась. Вот даю тебе честное слово, что не выругаюсь, блин, больше ни разу... Вот, блин, привычка!.. Но я исправлю речь, буду говорить, как ты... Это мне Сливкина рассказала, что ты схватила канделябр и ему по голове двинула. 'Я, говорит, от страха чуть не померла: убьет!.. А потом вспомнила: он же бутафорский...'
- Хватит, Вера. Тебе пора на выход.
- А ты как же? Может, отпросишься?
- Посмотрю.
Силы понемногу возвращались ко мне. И сердце отпустило. Мишка заварил мне крепкого чаю, дал таблетку аспирина. И с грехом пополам мы свою программу отработали.
IX
Утром я проснулась почти здоровой. Только легкая слабость говорила о том, что я была на грани болезни. Я подошла к зеркалу. Лицо было моим: молодым, немного бледным, а в то же время никогда еще не чувствовала я себя такой старой. Я восстановила в памяти мой вчерашний сон. Да и сон ли? Что это было?.. 'Прорыв сознания', - возникла странная догадка. И самое удивительное: она не казалась мне такой уж странной.
За завтраком я получила от отца заботливую ругань, на которую мне нечем было возразить:
- Вот они - елочки твои. Не заработать всех денег, а здоровье ухлопать - пора пустяков.
- Папа, мне интересно там, на елках. Я раскрепощаюсь, чувствую, что я артистка, а не кафешантанная дива...
- Тогда и иди в артистки, как Валька твоя.
- Папа!..
Он принял укор и переменил тему разговора:
- Пуховик-то видела?
- Нет. А что - неужели отчистил?!
Мама довольно засмеялась:
- Еще как! Ни пятнышка. А всего-то бартер. Мастерица взялась почистить в частном порядке после того, как отец сказал, что починит им прилавок.
Честно говоря, возвращение к жизни пуховика меня обрадовало. Вот если бы так же вернулся ко мне тот день, когда я в этом пуховике каталась с Левой на лыжах... И снова на меня накатила сердечная боль. И камень был спокоен, и боль была несомненной. Да что же это со мной?..
И Алмазный Старик, и Бурелом были, без сомнения, личностями неординарными. И знакомство с ними могло бы быть необычайно полезным в познавательном смысле, если бы только эти ПАНЫ не дрались между собой, а я не оказалась странным образом той высоткой, тем неприметным глазу бугорком, вокруг которого разыгрывались их бои. И если бы этот бугорок, который и с места сдвинуться не может, и изменить ничего не в состоянии - куда ему против таких великанов! - еще бы и не мучился. И чем?! Смешно сказать личной ответственностью за сохранность нравственного пространства!..
А ну-ка, братцы, покажите мне документик, по которому я бралась что бы то ни было сохранять!.. Да и пространство это не забудьте предъявить - не мешало бы посмотреть на это чудо!..
И едва я додумалась до такого ехидного предложения, как вдруг покрылась жаркой испариной: ТАК ВЕДЬ УЖЕ И ПОКАЗАЛИ!.. Эти иглы, эти торопливые руки, эта заполняющая все и вся серая масса!.. и главное люди!.. Рядом со мной там были люди, одна близость к которым могла вызвать и в более взрослом существе, чем я, прилив страстного самоуважения...
'Я хочу быть рядом с этими людьми!' - подумалось мне отчетливо. И тут же возник вопрос: 'А хочу ли я быть с самыми замечательными людьми, если за это придется заплатить своим будущим, своей мечтой о театре? Да и если заплачу: интересна ли буду тогда кому-нибудь, в том числе и тем, ради кого это сделала?!'
Я поднялась из-за стола и меня слегка пошатнуло. Отец с матерью кинулись меня поддержать.
- Ничего, ребята, все в порядке, просто оступилась, - сказала я, стараясь не выдать слабости.
Родители озабоченно переглянулись, но смолчали.
Елка началась с анекдота. Мы всегда заранее смотрим подарки, которые будем вручать детям. И тут посмотрели и обалдели все, даже наш студентик. Десяти-одиннадцатилетним детям мы по окончании праздника должны были вручить 'Яму' Куприна.
- А 'Декамерона' не будет? - спросил Юрка у культмассовички. - Откуда такие подарочки?
- Спонсоры выделили.
- Ну да, не ходовой товар... А вы сами-то читали?
- Ну, Куприн все-таки, классика.
- Хорошо, - сказал Юра таким суровым, таким замораживающим голосом, какой бывал у него только в минуты крайнего возмущения. - Классику раздадите родителям и сотрудникам, а детишкам наш Дед Мороз скажет, что в виду плохой работы транспорта гуманитарная помощь от коллеги Санта-Клауса из Америки не успела к нашему празднику...
- Разве так можно! - возмутилась массовичка. - Дети же расстроятся.
- Думайте, у вас два часа на то, чтобы выйти из положения с честью. Хотите, я спонсорам позвоню? Негодяи!.. Они что, книгами торгуют?.. Пусть везут Носова или Волкова... А то, видали, 'Яма'... Мы и так все в выгребной яме, не хватало еще праздник портить!..
Поднялась суматоха, но мы отгородились от нее в комнатке за сценой. Подгримировывались, переодевались.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила Валентина.
- Приличнее, чем можно было предположить по вчерашнему вечеру.
- Ненавижу! - прервал вдруг Юрка нашу мирную беседу. - И сам не святой, но у этих - такая степень бесстыдства, что просто воротит! Вот, кстати, чуть не забыл, а прямо впондан теме 'Классики и современность', Юра порылся D сумке, достал из нее газету, развернул. - Во, объявленице слушайте, но поскольку 'Аэрофлот' стал бедным, наиболее чувствительные приготовьте собственные пакеты - может стошнить. И Юрка прочитал:
- Александр Сергеевич Пушкин,
Будучи в расцвете сил,
Испытал бы верх блаженства,
'Орхидею' посетив.
